Когда я вышел на старт забега на две мили, последнего в тот день, мне пришлось дожидаться своего соперника из Вильсона, толстого мальчишки, раньше уже пытавшегося меня толкнуть.
— Я не хочу бежать на две мили, — ныл он, обращаясь к тренеру.
— Если не побежишь, придется выставлять кого-то на замену, — объяснил ему тренер. — Нам нужно всего одно очко, и мы его получим, если ты финишируешь.
Четверть мили толстый мальчишка бежал наравне со мной, так что я прибавил скорость и оторвался от него. Потом я услышал за спиной громкий стон и обернулся: мой соперник упал. Я в одиночку пробежал остаток дистанции, уже не напрягаясь.
Как только я пересек финишную черту, тренер Форд затолкал нашу команду в автобус и мы отъехали.
— Внимательно слушайте, что я вам скажу, — начал он своим спокойным, отеческим тоном. — Воровство может случиться где угодно. Вам надо внимательнее следить за своими вещами. Черные ваши соперники или белые — неважно. Я разочарован, что вы дразнили других и ввязывались в драки. Это неспортивно, и я не этому вас учил. Мне все равно, кто первый начал. Никогда нельзя отвечать на враждебность враждебностью. Вы только принижаете себя. Поехали домой, и в следующий раз держитесь достойно.
Я обожал тренера Форда. Он не выбирал легких путей, и я гордился, что соревнуюсь в его команде.
Домой я вернулся уже затемно. Отец еще не приехал, хоть и должен был. Мона, Сэм и Салли сидели в гостиной и смотрели телевизор: там Уолтер Кронкайт сообщал об убийстве Мартина Лютера Кинга.
В новостных сводках показывали, как горят дома и машины там, где мы проезжали на автобусе всего пару часов назад. Люди разбивали витрины магазинов и тащили оттуда одежду и технику. В районе, где работал отец, произошло несколько убийств. Мона раз за разом звонила ему в офис, но никто не отвечал.
В десять часов мы легли в кровати, но я не мог уснуть. По радио передали, что поджоги и грабежи учащаются, а количество жертв растет. Отец мог попасть в такие неприятности, из которых не выбраться даже ему.
Около полуночи его машина въехала на подъездную дорожку, и я выскочил из постели. Мона выбежала наружу, и я за ней. Свет, вспыхнувший над гаражом, осветил отцовский «Кантри сквайр», и я увидел на заднем сиденье большую напольную стереосистему. Отец посмотрел на меня и улыбнулся.
— Где ты был? — набросилась на него Мона. — С тобой все в порядке? Я так волновалась!
— Я пошел выпить пива с парнями с работы. Потом, по дороге домой, я проезжал мимо магазина с техникой, и четверо черных наставили на меня пистолеты. Они вытащили меня наружу, продержали вниз лицом несколько часов и угрожали вышибить мне мозги.
Мона ахнула:
— Боже мой!
— Когда они меня выпустили, то сказали хватать эту чертову стереосистему и убирать оттуда мою удачливую задницу.
— Просто чудо, что с тобой все в порядке! Эти люди могли тебя убить, — говорила она, гладя его по руке. — У тебя не было выбора — пришлось взять систему, чтобы спасти свою жизнь.
Совершенно точно она не поверила в его историю. Если мама потакала отцу, прося его нас наказать, то Мона потакала ему, поддерживая любую его ложь. Как только ему удалось найти аж двух женщин, готовых мириться с его нравом?
В течение нескольких дней отец не заговаривал с нами о том, что произошло. В новостях еще долго обсуждали массовые беспорядки, поджоги и мародерство в округе Колумбия, поэтому события той ужасной ночи накрепко засели у меня в памяти. Когда мы с отцом остались одни, я спросил, не испугался ли он.
— Испугался чего?
— Что тебя убьют.
— Ну конечно нет! Они же знали, что я — один из них.
У меня отвалилась челюсть. Но чему я удивлялся?
— Ты имеешь в виду — мародер? Но что, если бы они попытались тебя убить?
— Ой, да брось! Мы прекрасно поняли друг друга. Белые слишком долго наживались на нас. Мы устали от бесконечной эксплуатации. Я познакомился на улице с несколькими парнями, и мы спрятались в магазине, пережидая, пока схлынет толпа. А потом обчистили его. Взяли еще и часы, и радиоприемники. Двое парней помогли мне дотащить стереосистему до машины. На нашем месте каждый бы так поступил — воспользовался шансом.
Нет, так поступил бы далеко не каждый, и не каждый стал бы убеждать мародеров, что он — один из них. Как только ему удается всякий раз выходить сухим из воды?
В миллионный раз я пожалел, что это — мой отец.
Глава 43
В одиннадцатом классе мне очень понравились занятия по международным отношениям, хотя материал давался мне с трудом. Как-то осенью учитель сказал, что школа организует для учеников поездку в Советский Союз. Она будет стоить шестьсот долларов за человека.
Когда мы шли на следующий урок, Джеймс заметил:
— Это будет классно!
— Да, только отец ни за что меня не отпустит.
— Отпустит, вот увидишь!
Я покачал головой.
— По крайней мере, спроси.
Я знал, что отец и Мона не могут этого позволить. Оба были на государственной службе, да еще отец проворачивал разные криминальные делишки, так что деньги у них водились, но они не собирались тратиться на нас, детей. Они ездили на дорогие курорты, но нас с собой не брали. Только недавно они вернулись из путешествия на Гавайи.
После переезда в округ Колумбия Мона разрешила нам оставлять себе заработки, но взимала плату за все, кроме еды, самой простой одежды и крыши над головой. Каждую осень она отводила нас в Сирс и покупала каждому одни джинсы, пару обуви, несколько рубашек и куртку. Все остальное, что мне было нужно — носки, очки, кроссовки, тетради для школы, — я оплачивал сам.
К счастью, годом раньше я начал подрабатывать кэдди. Один мальчишка в школе сказал, что по выходным в гольф-клубе «Бёрнинг Три» можно сделать неплохие деньги.
— Приходи в субботу к семи утра, — позвал меня он.
Я был на месте в шесть. Вскоре я обслуживал по четыре игры за уик-энд. С учетом чаевых я мог заработать долларов сто пятьдесят. Мона не знала, сколько я получаю.
При поддержке Джеймса я решился заговорить с отцом о путешествии утром за завтраком, когда тот еще был в хорошем настроении.
— Поездка продлится десять дней, — говорил я. — Мы увидим Москву, побываем в Кремле и на Красной площади.
Я распалялся все больше и больше:
— Такого шанса может не представиться за всю жизнь! Мне бы очень хотелось…
Отец вскочил со своего стула.
— Грешникам в аду тоже хотелось бы водички со льдом! — заорал он. — Я не собираюсь тратить на тебя ни одного чертова пенни!
— Но, папа, я же верну тебе деньги — с процентами!
Он уставился на меня своими выпученными глазами.
— Да кем ты себя возомнил! У меня в детстве не было ни гроша. А ты тут передо мной разыгрываешь миллионера. Вот что я тебе скажу — в тебе нет ничего особенного, мальчишка!
Он с грохотом вырвался из кухни.
Мона фыркнула:
— Как тебе это только в голову пришло!
В первый день летних каникул я, как обычно, развозил газеты. Я успел полюбить красоты Мэриленда с его громадными деревьями, бархатными зелеными лужайками и элегантными домами.
Но свой последний учебный год мне хотелось провести в семье Кониц. Друзей я завел мало, по всем предметам мне ставили не выше тройки с минусом — за исключением физкультуры. Я мечтал вернуться в резервацию, где чувствовал себя дома. Я написал Ричарду и спросил разрешения пожить в их семье. Он ответил, что его родители просят десять долларов в неделю за стол и кров. У меня были отложены деньги, заработанные на доставке и в гольф-клубе. Я знал, что в резервации тоже смогу развозить газеты и подрабатывать по выходным у мистера Эшкрофта на индейском рынке.
Тем вечером за ужином я показал отцу письмо от Ричарда и попросил меня отпустить. Я уже посоветовался с Сэмом и Салли. Они не хотели, чтобы я уезжал, но я напомнил им, что через год в любом случае уеду, а для меня очень важно хоть ненадолго вернуться назад. Тогда они ответили, что не против.
Лицо отца вспыхнуло, и он заехал кулаком по столу так, что подпрыгнули стаканы с молоком.
— Меня от тебя уже тошнит! Ты даже не знаешь, что я нашел тебе работу на это лето, на ферме, где растят дерн, мелкий неблагодарный ублюдок!
Если его от меня тошнит, почему бы ему меня не отпустить?
— Я уже подрабатываю кэдди по выходным, а по утрам развожу газеты, — сказал я, не скрывая разочарования. — Разве этого недостаточно?
— Я хочу, чтоб ты был занят сильней одноногого на соревнованиях по поджопникам — только так можно заткнуть твой поганый рот! Чтобы я больше не слышал ни про Коницев, ни про Форт-Дефайнс. Компрендо?
Мона, как обычно, поджала губы.
— У тебя нет ни капли благодарности к нам за те жертвы, на которые мы идем, чтобы дать тебе хорошее образование на Востоке, мистер Брежнев!
Она никогда не упускала возможности напомнить мне о несостоявшейся поездке в СССР, хотя с тех пор прошло уже несколько месяцев.
Я проигнорировал ее и встал из-за стола.
После того как я развез все газеты, мне пришлось тащиться за двенадцать миль на дерновую ферму Дж. Т. Пэттона. Я явился к супервизору — толстому язвительному человечку с морщинистым лицом и короткой стрижкой, — и тот указал мне на грузовик и велел присоединяться к остальным рабочим. Некоторые были примерно моих лет, но остальные оказались лысеющими, а то и седыми. Никто ничего не говорил. Мы подъехали к огромному полю с зеленой травой. Вслед за другими я подошел к трактору, который срезал дерн полосами длиной около шести футов.
Стоя на коленях, мы скатывали дерн в рулоны, как спальные мешки, и грузили их — неповоротливые и тяжелые — в кузов, пока тот не заполнялся до отказа. Потом приезжал следующий грузовик, и все начиналось заново. К обеду плечи у меня ломило, голова кружилась от палящего солнца, а ноги подкашивались. Это была самая тяжелая работа, какую мне только приходилось делать.
Отец много рассказывал, как мальчишкой собирал хлопок на полях Техаса и Оклахомы. Моя работа оказалась такой же невыносимой.