[102], где заклепки истекали рыжей ржавчиной и, скажем так, не вселяли особого доверия.
Более того, чем ближе мы подъезжали к юго-восточной стороне Пеории и специальному съезду к Инспекционному центру, тем медленнее становилось движение. Причина стала ясна с первого же дня: бюрократическая тупость во всех своих многочисленных проявлениях. Пункт первый. Ремонтники расширяли эту часть Селф-Сторадж-паркуэй до трех полос, но при этом в ходе строительства сузили существующие две до всего одной: правую полосу перекрыли оранжевыми конусами даже там, где строительство не велось, и она выглядела свободной и проезжаемой. И, понятно, на единственной полосе водители всегда движутся со скоростью самого медленного. Пункт второй. Как уже говорилось, каждую восьмую или четвертую часть мили стояли светофоры, и все же очередь следующих на юг машин была гораздо длиннее расстояния между любыми двумя светофорами, поэтому наше продвижение зависело от света не только следующего, но и двух-трех впереди. Просто-таки словарное определение затора. Это казалось ужасным городским планированием или регулированием дорожного движения, или какая дисциплина этого касается, и я чувствовал, как ткань моего пиджака отсыревает вместе с узорным пластиком сиденья в области их контакта, а также с бедром, прижатым к живому разбрызгивателю по соседству, излучавшему уже не только жар, но и едкий панический запах, из-за чего хотелось отвернуться и притвориться, будто я пристально сосредоточился на чем-то за окном (а оно опускалось только наполовину из-за какого-то конструктивного дефекта или непонятной меры безопасности). Нет смысла описывать процессию франшиз, торговых центров, салонов авто, шин и мотоциклов/гидроциклов, заправок самообслуживания со встроенными продуктовыми и национальными брендами фастфудов, мимо которой мы ползли, ведь теперь такие есть вокруг каждого американского города – как я понимаю, в экономике это называется «монокультура». Пункт третий. В конце концов выяснилось, что съезд к Инспекционному центру светофором как раз-таки не оснащен, хотя при этом, когда мы приблизились, стало визуально очевидно, что немалый процент машин в полосе ССП перед нами тоже направляется к РИЦу и потому сворачивает на асфальтовый подъезд к нему. (Даже этот простейший факт мне объяснят раздражающе нескоро, но две основных восьмичасовых смены РИЦа в тот период были 7:10–15:00 и 15:10–23:00, то есть в интервал с 14:00 до 16:00 там было умопомрачительное множество машин Службы и ее работников.) А следовательно, сам Инспекционный центр в сочетании с отсутствием светофора и неудачным расширением ССП [103] и вызывал такие адские задержки, потому что вдобавок на подъездную дорогу РИЦа пытались свернуть немало машин со встречных полос на северо-восток, а значит, продраться через нашу единственную полосу, для чего машине в нашей полосе перед поворотом направо приходилось ждать и пропускать встречную машину во время ее левого поворота, что делали совсем немногие, поскольку пробки часто пробуждают самые агрессивные и эгоистичные элементы человеческой природы и порождают поведение, которое, парадоксально, эти пробки только ухудшает – и здесь, пожалуй, самое время упомянуть и о поведении, что мы наблюдали все чаще и чаще, подползая к съезду РИЦа. Некоторые частные автомобили [104] из нашего ряда сворачивали направо, на узкую гравийную «аварийную полосу», где разгонялись и в нарушение ПДД обгоняли десятки других машин, что само по себе еще ничего, но вот только вблизи со съездом РИЦа аварийная полоса истончалась и вовсе пропадала, а она старались вернуться налево, в единственную разрешенную полосу, и кому-то в ней приходилось останавливаться и пропускать их, еще больше застопоривая движение… то есть эгоистичные самовлюбленные водители значительно ухудшали ту самую пробку, которую так спешили объехать; выигрывали себе пару минут, еще больше увеличивая ожидание для всех остальных в запекающейся на солнце очереди. После пары недель ежедневных поездок в РИЦ по ССП из особого недорогого жилья, предоставленного Службой [105], это эгоистичное самовлюбленное поведение на аварийной полосе преисполнило меня такими отвращением и ненавистью к водителям, что я до сих пор, по сей день, помню отдельные машины, у кого это было хроническое – то самое идиотское солипсическое поведение, которое провоцирует панику в общественных местах из-за пожара и кончается тем, что, когда пожары или беспорядки потушены, спасатели находят у дверей кучу обугленных и затоптанных тел – тех, кто не сумел выйти как раз из-за паники и эгоизма, когда они сами закупорили выход и мешали друг другу, отчего умерли ужасной смертью – чего я, должен признаться, и желал всяким там «вегасам», «шеветтам» и особенно светло-голубому «АМС Пейсеру» с христианской наклейкой рыбы на пузыре заднего окна [106], повторявшему этот маневр почти каждое утро.
Еще порция бюрократического идиотизма: как уже упоминалось, пластмассовые объявления в машине воспрещали курение, еду и т. д. – как и во всех транспортных средствах Службы для перевозки персонала, по ведомственному правилу, обозначенному в нижнем правом углу самих табличек [107],– но в салонах «гремлинов» было так тесно, а двадцатисантиметровые пластмассовые объявления были такими дешевыми и тонкими, что их негде было закрепить, кроме как на приборной доске, где они местами загораживали нижнюю часть лобового стекла и вынуждали водителя изгибаться кренделем, чуть ли не прижимая голову с тонзурой к правому плечу, чтобы просто видеть дорогу между обязательных объявлений. Насколько я видел, ни о какой технике безопасности или хотя бы подобии здравого смысла речи не шло.
Региональный инспекционный центр Среднего Запада, стоявший на широком поле с очень зеленой и коротко подстриженной травой и обрамленный лесопосадками вдоль кукурузных полей по бокам, находился в добрых пятистах метрах от шоссе, заполненных лишь ярким и удивительно безодуванчиковым газоном, выкошенным до суконной плоскости. Контраст между пышным великолепием полей и приземистым казенным уродством самого РИЦа колол глаза своей нелепостью, и времени поразмышлять об этом хватало с избытком, пока «гремлин» полз по дороге, а парень рядом неустанно заливал нас обоих потом. У мужчины на другом конце сиденья на пальце был, как мне сперва показалось, зеленый наперсток, оказавшийся зеленым резиновым наперстком, которые носило большинство букашек, называя их ЗМ – «защита мизинца». Большой билборд 4-H чуть поодаль от одностороннего съезда к РИЦу гласил: «ПРИШЛА ВЕСНА – ЗНАЧИТ ПОРА ЗАДУМАТЬСЯ О БЕЗОПАСНОСТИ НА ФЕРМАХ», – и я знал, что это знак 4-Н, потому что каждые март-май точно такой же ставили за фабрикой по производству быстрорастворимого кофе на шоссе SR-130 к западу от Фило [108]. 4-Н нашего штата весь год продавали выпечку и мыли машины, чтобы накопить на билборды (отсутствие запятой sic), к 1985 году уже настолько вездесущие, что на них просто никто не обращал внимания[109].
Еще помню, чтобы разглядеть внешний вид Инспекционного центра между обязательными объявлениями в окнах салона, приходилось двигаться и неловко выгибать шею. На расстоянии и с ряда разных точек зрения РИЦ сперва показался большим сплошным квадратным зданием с исполинским и отвесным фасадом [110] из коричневого или бежевого цемента, а от пристройки был заметен только кусочек крыши за подъездной дорогой, тянувшейся широкой однополосной дугой вокруг зада главного здания, на самом деле оказавшегося передом РИЦа с самовосхваляющим оформлением. Из-за того же обмана зрения то, что на расстоянии выглядело полноценной круговой «дорогой» от шоссе за угол РИЦа, оказалось не более чем простеньким проездом или проселком, узким и приподнятым, с глубокими сточными канавами по бокам и внезапными «лежачими полицейскими» на таких близких расстояниях, что ехать быстрее десяти км/ч было просто невозможно; так и представлялось, как на скорости выше пассажиров мотает по салону, как кукол, от «полицейских», где каждый был выше двадцати сантиметров. В паре сотен метров от ССП подъездная дорога обрастала по всей длине парковками разных скромных размеров, словно инкрустированные драгоценными камнями квадратной огранки браслет или тиара [111].
С нашей точки зрения не виднелось ни одного знака с указанием, что здесь находится Налоговая служба или даже просто государственный орган (это, опять же, полуобъяснялось тем, что то, что с Селф-Сторадж казалось фасадом, на самом деле было тылом, причем только одного из двух отдельных зданий). Были лишь два маленьких деревянных знака – «ТОЛЬКО ВЪЕЗД», «ТОЛЬКО ВЫЕЗД» – на двух пересечениях полукруглой подъездной дороги с ССП. На первом знаке также виднелся, как выяснилось, уличный (но не почтовый) адрес РИЦа. Из-за круговой формы подъездной дороги выезд с нее находился где-то в километре на запад по шоссе, почти в тени билборда «БЕЗОПАСНОСТЬ НА ФЕРМАХ». Я слышал, как мой сосед учащенно дышит, будто из-за гипервентиляции; мы оба так ни разу и не посмотрели друг на друга прямо. Я заметил, что парковки подъездной дороги располагались только вдоль части ВЪЕЗД; далекий ВЫЕЗД, выходящий из-за задней части РИЦа (т. е., как выяснилось позже, передних фасадов двух отдельных корпусов) был однополосным голым вектором до самого Селф-Сторадж-паркуэй, где тоже не стояли никакие светофоры или знаки, отчего возникали дополнительные путаница и задержка для водителей, пытавшихся въехать в РИЦ с запада.
Как я мог упомянуть, установленное 13:40, прописанное в моем 141-PO, уже давно прошло. Этот факт сопровождался некоторыми очевидными и понятными чувствами, особенно из-за того, что (а) лично я был виноват в опоздании на 0,0 процента и (б) чем ближе мы подъезжали к РИЦу, тем медленнее пробивались в пробке. Чтобы отвлечься от этих фактов и чувств, я начал составлять список логистических несуразиц, выявлявшихся теперь уже за моим незагороженным боковым окном по мере приближения автомобиля Службы к съезду на подъезд РИЦа. Нижеследующий список – выжимка из необычно длинной нервной записи без знаков препинания