– Плюс брови досюда. Я не шучу. Толкиеновские брови у тридцативосьмилетнего мужика. Очень натужная улыбка, из которой он корчит то ли лукавую усмешку, то ли гримасу, опуская свои невероятные брови. Из тех, кто пожимает руку обеими. GS-13, но уже групповой менеджер со второго квартала 78-го, то есть в нем что-то может быть, но я пока не разглядел. Не из карьеристов, как можно ожидать от группового менеджера в Инспекциях.
– Гленденнинг повысил?
– У Йигла мутная история. Попроси кого-нибудь там у себя поднять его досье; что я нашел – мутно. – Теперь большой палец Сильваншайна слегка кровоточил, и он поискал глазами что-нибудь неважное, чтобы вытереть. Они с Рейнольдсом оба знали, насколько совсем-совсем другим по сути и форме был бы отчет Сильваншайна, если бы он говорил с Мерриллом Лерлем, и, хотя это явно в какой-то степени раздражало Рейнольдса, но ни в коей мере не оправдывало его шутливости и ее подтекста. Они оба знали, что еще не посчитались. Иногда Сильваншайн представлял себя с Рейнольдсом партнерами в каком-то придворном танце, очень чинном и прописанном до деталей, когда мельчайшие вариации выдают характер человека. – Они с Шиэном – довольно интересные противоположности в свойскости. Не скажу, что мне кто-нибудь из них нравится. Йигл на прошлой неделе три дня приходил в одном и том же галстуке. Носит трубку, даже когда не курит. С чем-то вроде пятна от соуса, на галстуке. Он мне не очень, с этой своей странной маятниковой челюстью. Видел тут недавно, как вытирает ноздрю тыльной стороной ладони.
Прочистка горла на другом конце провода. В паузах слышались обрывки какого-то разговора по краям их частоты; они ассоциировались у Сильваншайна с нитками в пыльной щетке-расческе. Раковину заполняли тарелки и коробки недоеденной китайской еды, которые он обещал себе убрать два дня назад; теперь при взгляде на раковину дышалось с трудом.
– Скажи Мелу, пока у меня есть только намеки. Йигл – еще не известная переменная. Кажется никчемным, но вдруг это часть какой-то крупной внешней стратегии. Рекомендую неформальный разговор, как только приедет Мел, – развязать язык, разговорить. Возможно. За большее о Зовите-Меня-Гэри на данный момент зуб не даю.
– Есть что по самому Гленденнингу?
– С ним еще не виделся. Занятой. Всегда в движении. Вроде бы целеустремленно занятой, а не никчемно или панически, и если это так, то стоит отметить для Мела.
– Спасибо.
Не совсем большой палец, но край большого пальца Сильваншайн теперь все же сосал.
– Видел его в коридорах этого, как его, ну того здания, где кабинеты у него с Шиэном. Там попробуй разберись, по фотографиям местный отсечный муравейник не понять. Больше похоже на кампус маленького колледжа или общественного колледжа. Ты же знаешь, что мой отец преподавал в общественном колледже.
– Так когда ты видел Гленденнинга в этих невспомнившихся коридорах, то…
– Пока что немного. Высокий и серебристый. Серебряные волосы со строгим пробором. О таких еще говорят «сановитый» или «в прошлом красавец». Средневатого такого, я бы сказал, роста. Нос великоват, но это на профиле в движении.
– Слушь, Клод, серьезно, есть какой-то процесс, по которому ты делаешь вывод, будто мне интересно слушать эстетические оценки? Какая-то логика, по которой ты где-то у себя делаешь вывод, что Мелу важно все это иметь в виду, когда он приступит к работе с этими людьми? Ты уж не перенапрягайся, но все-таки подумай и как-нибудь при случае расскажи, что ли, по какому такому процессу ты делаешь вывод, что я обязан выслушивать мелочи одежды и осанки перед тем, что поможет в моей работе.
– Твоей работе, вот что главное. Сокращать. Сводить к фактическим обстоятельствам, релевантности. Моя-то работа – голые факты. Или я что-то путаю?
Но нервные звуки в ответ – всего лишь попытки Рейнольдса втиснуть пальцы под узел и застегнуть верхнюю пуговицу, что ему никогда не давалось. Сильваншайн выждал приличное время, глядя на большой палец и пытаясь понять, чувствует ли вкус крови – всегда напоминавший, как он в детстве трогал языком девятивольтную батарейку, хотя точная ассоциация от него ускользала, – и прислушивался, пытаясь определить хотя бы пол параллельных призрачных собеседников на проводе, и наконец сказал:
– Хотя его секретарша – одна из них, у него их, похоже, две, хотя одна может быть из Админки или его контактом с групповыми менеджерами, – отправила записку, она во входящих Мела, Добро пожаловать и слышали от Хенцке только хорошее по поводу мастерского улучшения в 0104 – это Сборы Филли, Авто…
– Это ты мне говоришь? Я там, что ли, не был?
– …от Хенцке по поводу улучшений в Сборах Филли и так далее, пожалуйста, отзвонитесь миссис Уули – это старшая секретарша, – миссис Уули, как только прибудете и зарегистрируетесь…
– Что это значит? Ему придется проходить ориентацию, будто какому-то хренагелю?
– У меня сейчас записки нет, она все еще в ящике Мела – очень, кстати, хороший ящик, того же размера и в том же ряду, что и у всех ЗДО и над всеми ГМ, хотя имя Мела приклеили поверх чьего-то другого, но это еще ни о чем не говорит, если только ничего не изменится, когда он приедет. И я попросил СП поставить табличку с именем на его дверь в том самом здании; передай ему, я лично вручил лекало, и насчет лифта предупредил, так что кабинет на первом этаже. Передай, дверь заперта, и окно заперто, и через них ничего не видно, но, передай, судя по расстоянию до дверей по сторонам, кабинет просторный. К сожалению, ближайший туалет – на третьем этаже; пусть ответит, поднимать ли на этот счет шум, но зато угловой, как он просил. Это не сокращай – сам знаешь, ему это надо. Передай, двери по сторонам – 15 и 16,4 с гаком соответственно, почти размеров Филли.
– Там видели, как ты меряешь рулеткой соседние двери?
– Не юродствуй. Я уже получил ключ от входной двери и ключи от двух из оставшихся четырех. Вечером, перед возвращением в полевой штаб, нам с тобой надо будет хорошенько поговорить, пока ты сам не увидел и не разнылся. Жилищный комплекс «Рыбацкая бухта». Нужны ли еще слова? В сравнении с ним первая квартира в Роме кажется роскошной, чтобы ты…
– Записка была от секретарши или от Гленденнинга лично, говоришь?
– Плохая новость – не в основном здании, где кабинеты Гленденнинга и всех ДО, как оно там называется. У них тут странная номенклатура корпусов, прямо как в Чикаго.
– Это ты все еще о кабинете Мела?
– Я читаю свои заметки подряд, как и требует, не забывай, полевой протокол и как ты сам делал в Роме. Боюсь, Корпорациями занимаются в дополнительном здании; там же UNIVAC. Боюсь, это не здание, а слегка дурдом. На первом этаже – все кабинеты операторов. Просто подготовь Мела, а то он приедет, увидит, куда его посадили, и начнет высирать зеленых человечков.
– А ты не забывай, что звонки с отчетами начальной фазы должны длиться от десяти до двенадцати минут, если так заучил протокол. – Сильваншайн знал, что конкретно физически делает Рейнольдс в эту минуту, но не мог придумать правильного названия, даже для себя. И не рассказывал о том, что посеял лицензию во вчерашней поездке в банк, что, если подумать, на самом деле забота Меррилла Эррола Лерля, а никак не Рейнольдса, хотя Клод знал, что бы тот сказал. Иногда в ногтях его больших пальцев появлялись странные белые кальциеватые линии, иногда – нет. Временами его это волновало – о чем они говорят. Да не поправляет же – разглаживает, разглаживает галстук, либо – раз сейчас воскресенье – светло-зеленый, либо светло-голубой в красный овальный горошек, причем оба – из искусственного шелка и в любом случае всегда гладкие, как попка младенца. Это была подсознательная привычка Рейнольдса, выдававшая его в покере, и Сильваншайн какими только возможностями сорвать банк не жертвовал, лишь бы не выдать это Рейнольдсу, потому что не хотел, чтобы Рейнольдс заметил свои подсознательные привычки, ведь знание о них – сила. В Мартинсберге у Сильваншайна была большая спальня, потому что договор аренды был на его имя, но в командировках большая комната всегда доставалась Рейнольдсу. В этот раз, если прикрыть глаза на убогость «Рыбацкой бухты», спальни были совершенно одинаковыми – и Сильваншайн измерял не только расстояние до двери, – и он знал, каким будет лицо Рейнольдса, когда он сам увидит. Меррилл Эррол Лерль всегда снимал отдельную квартиру.
– Записку послал Гленденнинг? Или? Секретарша?
Сильваншайн держал большой палец горизонтально, под светом, и вертел туда-сюда.
– Ты не поверишь, какая тут жара. И влажность. Не воздух, а будто кто-то тебе в лицо дышит. Филли в худшие летние дни и близко не стоит. В 047 питьевые фонтанчики не охлаждаются; это низкие белые фонтанчики из унитазного фарфора, как в какой-то началке, и вода – комнатной температуры, иначе говоря – кипяток.
Рейнольдс выдохнул так, что телефон передал звук.
– Я извиняюсь за тон, Клод.
– Какой-такой тон?
– Все? Доволен?
– Ты меня переоцениваешь, друг.
– И да, я твой друг. Мы одна команда. Не стоило тебя пилить, будто я разговариваю с подчиненным. У меня на этой неделе подскочило давление. Всю неделю тензионная головная боль. Я очень плохо себя чувствую. И все это не оправдание, и я правда извиняюсь.
Если белые линии и были, то он их не видел.
– Боюсь, секретарша или старшая секретарша. Уули, Кэролин или, может, Кэролайн. Досье не найдено, в роутере Службы поддержки его нет. Маленькая резкая женщина, с жестким натянутым лицом. Носит свитер на плечах, как плащ. Кондиционер в главном здании работает будь здоров; там и есть Инспекции, так что передай Мелу хорошие новости: сама рабочая среда уже кондиционируется, хотя без фреона, но комната с компьютером – с фреоном, а значит, мы можем заключить, что у СП есть возможности; если хочешь, я звякну и…
– Так записка, значит, от секретарши, не от самого Гленденнинга.
– Я бы просил Мела не забивать этим голову. Гленденнинга не бывает два дня из трех. С прошлой среды он дважды ездил в Регион.