[168] – это явно было совсем из другой оперы. Не идет речь и о какой-либо самоэвекции; это подтверждено; у мальчика не было сознательного желания что-либо «превзойти». Если бы его спросили, он бы только ответил, что решил прижаться губами к каждому микрометру своего собственного тела до последнего. Больше этого он сказать бы не смог. Догадки или представления о его физической «недоступности» самому себе (как все мы самонедоступны и, например, можем коснуться частей другого так, как не можем и мечтать с собственными телами) либо его твердом стремлении, судя по всему, переступить этот барьер недоступности – стать в каком-то инфантильном понимании самодостаточным и – довлеющим – они находились вне его сознательного понимания. Он все-таки был маленьким мальчиком.
Его губы достали до верхних дуг ареол левого и правого соска осенью, на девятый год его жизни. Губы к этому времени стали заметно крупными и выдающимися; в ежедневные упражнения входило утомительное растягивание с пуговицей и ниткой для развития гипертрофии околоротовых мышц. Только от способности вытягивать поджатые губы на 10,4 сантиметра часто и зависело достижение частей его торса. Те же околоротовые мышцы больше любых успехов в позвоночном искривлении позволили еще до девяти лет достать до дальних краев мошонки и немалой площади мятой кожи вокруг ануса. Это области были освоены, отмечены на четырехсторонней таблице в его личном дневнике, затем отмыты от чернил и забыты. Мальчик был склонен забывать точку, стоило коснуться ее губами, будто установление ее доступности само по себе впредь делало для него эту часть нереальной, существующей в каком-то смысле только в четырехсторонней таблице.
Однако на одиннадцатом году совершенно и изощренно реальными оставались те части, к каким он еще даже не приступал: области груди над малой грудной мышцей и нижней области горла между ключицей и верхней подкожной мышцей, а также гладкие и бесконечные плоскости и просторы спины от ягодиц и выше (исключая боковые части трапециевидной и задней дельтовидной мышц, достигнутых в восемь с половиной).
Четыре разных лицензированных врача показали под присягой, что стигматы баварского мистика Терезы Нойман представляли собой корковидные дермальные структуры, медиально пронизывавшие обе ее ладони. О дополнительной способности Терезы Нойман солнцеедения письменно свидетельствовали четыре францисканских монашки, посменно следившие за ней с 1927-го по 1962 годы и подтвердившие, что Тереза почти тридцать пять лет прожила без каких-либо жидкостей и еды; ее единственный зарегистрированный образец экскрементов (12 марта 1928 года) состоял, как показал лабораторный анализ, лишь из слизи и эмпиревматической желчи.
Бенгальский святой, известный последователям как Прахансата Второй, впадал в медитативные песнопения, во время которых его глаза выходили из глазниц и парили над головой, держась лишь на твердой мозговой материи, и затем начинали (т. е. это парящие глаза начинали) ритмически стилизованные круговые движения, напоминавшие, по описаниям западных очевидцев, танец четырехликого Шивы, загипнотизированных змей, сплетенные генетические спирали, противопоставленные восьмерочные орбиты галактик Млечного пути и Андромеды вокруг друг друга на периметре Местной группы или все (предположительно) и сразу.
Исследования человеческой альгезии установили самые чувствительные к болевому воздействию скелетно-мышечные структуры: надкостница и суставные капсулы. Жилы, связки и субхондральная кости считаются значительно чувствительными к боли, тогда как чувствительность мышц и кортикальных костей определена как умеренная, а суставного и волокнистого хряща – как слабая.
Боль – переживание целиком субъективное и потому «недоступное» как диагностический объект. Дополнительно осложняет оценку и фактор психотипа. Впрочем, как правило, наблюдение за поведением пациента, испытывающего боль, в некоторой степени показывает (а) интенсивность боли и (б) способность пациента с ней справиться.
Среди распространенных заблуждений о боли есть следующие:
Критически больные или смертельно раненые всегда испытывают интенсивную боль.
Чем сильнее боль, тем больше масштаб и тяжесть травмы.
Тяжелая хроническая боль – симптом неизлечимой болезни.
На самом деле критически больные или смертельно раненые пациенты не всегда испытывают интенсивную боль. Также наблюдаемая интенсивность боли не прямо пропорциональна силе или тяжести травмы; эта корреляция зависит и от целости и функциональности в пределах установленных норм «путей боли» антелатеральной спинно-таламической системы. Вдобавок характер пациента-невротика может усилить ощутимую боль, а стоический или выносливый тип личности снижает ее воспринимаемую интенсивность.
Его никто и никогда не спрашивал. Отец просто считал его эксцентричным, но очень натренированным и гибким ребенком, слишком близко к сердцу принявшим нотации Кэти Кессинджер о позвоночной гигиене, как принимают что-нибудь близко к сердцу другие дети, и теперь изгибавшим и тренировавшим свое тело, что в сравнении с другой странной сердцемагией детей смотрелось предпочтительней прочих расхолаживающих или пагубных фиксаций, что шли на ум отцу. Отец – предприниматель, продававший по почте мотивационные кассеты, – работал в домашнем офисе, но часто уезжал на семинары и таинственные вечерние продажи. Семейный дом, стоявший лицом к западу, был высоким, узким и современным; он напоминал половину двухэтажного таунхауса, неожиданно потерявшую вторую половину. У него был алюминиевый сайдинг оливкового цвета, а стоял он в тупичке, на северной стороне которого находилась боковая калитка кладбища, третьего в о́круге по размерам, чье название было сплетено из кованого железа над главными воротами – но не над той боковой калиткой. Слово, приходившее на ум отцу при мысли о ребенке, – «исправный» что его самого удивляло, так как было довольно устаревшим и непонятно откуда бралось, когда он думал о мальчике там, под дверью.
Доктор Кэти, которая иногда принимала мальчика для дальнейшей профилактики грудного позвонка, суставов и передних ветвей спинальных нервов и была не чудилой или халтурщицей с практикой в торговом центре, а просто доктором хиропрактики, верившей во взаимопроникающий танец позвоночника, нервной системы, духа и космоса как единого целого – во вселенной как бесконечной системе нейронных связей, где пиком эволюции является организм, способный осознавать как себя, так и вселенную одновременно, так что человеческая нервная система стала средством вселенной для самосознания и посему «-доступности», – так вот доктор Кэти считала своего пациента очень тихим мальчиком-интровертом, отреагировавшим на травматичное смещение Т3 такой приверженностью позвоночной гигиене и нейродуховной цельности, что может выдавать и призвание к хиропрактике как итоговой карьере. Это она подарила мальчику его первые сравнительно простые руководства по растягиванию, а также перепечатки знаменитых нейромышечных диаграмм Б. Р. Фосета (©1961, Колледж хиропрактики в Лос-Анджелесе), из которых мальчик смастерил свободностоящую четырехстороннюю картонную таблицу, что словно находилась на страже его кровати без подушки, когда он спал.
Вера отца в ОТНОШЕНИЕ как всеобъемлющую детерминанту ВОЗВЫШЕНИЯ оставалась неколебимой с его пубертатного возраста – именно в то неловкое время он открыл для себя работы Дейла Карнеги, а также фонда Уилларда и Маргериты Бичеров и воспользовался этими прикладными философиями, чтобы укрепить уверенность в себе и повысить социальное положение – это положение вместе со всеми межличностными контактами и случаями, служившими его подтверждением, еженедельно отмечались на таблицах и графиках, которые висели для удобства пользования на обратной стороне двери гардероба в его спальне. Даже условным и втайне измученным взрослым отец по-прежнему неустанно трудился над тем, чтобы поддерживать и укреплять свое отношение и тем самым влиять на возвышение в личных достижениях. Например, к зеркальцу в аптечном шкафчике ванной, где он, как правило, не мог их не перечитывать и не усваивать во время утренних омовений, были приклеены такие вдохновляющие максимы, как:
НИКАКАЯ ПТИЦА НЕ ЗАЛЕТИТ СЛИШКОМ ВЫСОКО, ЕСЛИ ОНА ЛЕТИТ НА СОБСТВЕННЫХ КРЫЛЬЯХ – БЛЕЙК [169]
ЕСЛИ МЫ ПОТЕРЯЕМ ИНИЦИАТИВУ, то СТАНЕМ ПАССИВНЫМИ – ЖЕРТВАМИ ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ – ФОНД БИЧЕРОВ
ДЕРЗНИ ДОСТИЧЬ! – НАПОЛЕОН ХИЛЛ
НЕЧЕСТИВЫЙ БЕЖИТ, КОГДА НИКТО НЕ ГОНИТСЯ ЗА НИМ – БИБЛИЯ [170]
НА ЧТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ СПОСОБЕН, О ЧЕМ БЫ ТЫ НИ МЕЧТАЛ, НАЧНИ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ЭТО. СМЕЛОСТЬ ЗАКЛЮЧАЕТ В СЕБЕ ГЕНИАЛЬНОСТЬ, ВОЛШЕБСТВО И СИЛУ. НАЧНИ СЕЙЧАС! – ГЕТЕ [171]
и так далее, десятки или порой даже под сотню вдохновляющих цитат и напоминаний, аккуратно напечатанных заглавными буквами на маленьких полосках бумаги размером с предсказания из печенек и приклеенных на зеркало в качестве письменных напоминаний о личной ответственности отца за то, сможет ли он отважно воспарить, – иногда так много полосок и кусочков скотча, что в зеркале над раковиной оставалась всего пара щелок и отцу приходилось чуть ли не всему изгибаться, чтобы хотя бы побриться.
С другой стороны, при мыслях о себе отцу мальчика на ум всегда незваным приходило слово «измученный». Диагностировать эти тайные муки – чьи причины он воспринимал невозможно запутанными, переменчивыми и охватывающими как обычное мужское половое влечение, так и крайне аномальные личные слабости и отсутствие хребта, – во многом было очень даже просто. Женившись в двадцать на женщине, о которой он знал всего один факт, будущий отец почти сразу же нашел супружескую рутину утомительной и удушающей; а чувство монотонности и сексуального обязательства (в противоположность сексуальным достижениям) порождало в нем ощущение сродни почти что смерти. Уже новобрачным он начал страдать от ночных кошмаров и просыпаться от снов о каком-то ужасном давлении, когда нельзя ни двинуться, ни вздохнуть. Отец знал, что для толкования этих снов не надо быть психиатрическим Эйнштейном, и через почти год внутренней борьбы и сложного самоанализа сдался и начал встречаться с другой, в сексуальном смысле. Эта женщина, с кем отец познакомился на мотивационном семинаре, тоже была замужем, с собственным маленьким ребенком, и они согласились, что это налагает на их роман разумные пределы и ограничения.