ко интубационная. Многие букашки посещают стероидные университетские бары вокруг БКП и Брэдли. У гомосексуалов есть «Водопой» в центральном районе художников. Большинство инспекторов с детьми, конечно, едут домой и проводят время с семьей, хотя Стив и Тина Гичи по пятницам тоже частенько сидят вместе в «Мейбейере». Почти всем приходится выпускать застоявшийся пар, накопившийся за неделю крайней скуки и концентрации, или крайней загрузки и стресса, или всего сразу.
В «Мейбейере» пепельно-серая ламинатная обшивка, электрические тики-факелы – происхождения неизвестного, но, возможно, оставшиеся от прошлой инкарнации, – игровой автомат «Вурлитцер 412-C», два пинбола, настольный футбол и аэрохоккей, а также у коридора с туалетом и таксофоном – благоразумно отделенный уголок для дартса. Широкие окна выходят на сауспортские франшизы вдоль шоссе и запутанные съезды с эстакады I-474. По пятницам уже минимум три последних года работает один и тот же бармен, как говорит Чак Тен Эйк. Выпивка недешевая, потому что работники Службы, как правило, пьют не так уж много и не так уж быстро, даже в «счастливый час», и это влияет на стоимость напитков, чтобы бар мог сохранять платежеспособность. В зимнюю погоду «Мейбейер» сам расчищает стоянку пикапом со снегоочистителем. Летом неоновая вывеска – семион бестелесного трилби с меняющимся дважды в секунду углом наклона – отражается в чем-то невидимом перед баром и блекло мерцает в передних окнах в виде как минимум двойного отражения. Поля шляпы поднимаются и опускаются на фоне малярийного света сгущающихся сумерек, в которых из-за широких облаков и скачка влажности настоящий дождь только изредка долетает до земли.
Здесь обжились гетеросексуальные переведенные и сменные работники, люди в основном одинокие. Часто приходит Робби ван Ногт, хоть и не в эту пятницу. Джерри Мёллер сидел здесь все пять недель, сколько работает в РИЦе. Хариет Канделария заходит, но почти всегда уходит после первого стакана, если Бет Рэт приводит Мередит Рэнд, на нее у Канделарии какой-то зуб, хотя почему – не имеет ни малейшего представления ни один переведенный работник. Стив и Тина Гичи, которые трудятся в разных группах с разными перерывами, но очень преданы друг другу и, по общему согласию, живут в таком браке, что повышает привлекательность и надежность брака в глазах всех, кто в принципе стремится к близким и долговечным отношениям, всегда приезжают вместе на проржавевшем микроавтобусе «фольксваген» и вместе сидят, всегда за напитком одного конкретного типа и бренда, и обычно уходят сразу после того, как колокольчик объявляет о завершении «счастливого часа», часто – демонстрируя странное умение идти в обнимку без неуклюжести. Крис Эквистипейс и Рассел Наджент, Дэйв Виткевич, Джо Байрон-Мейнт, Нэнси Джонсон, Чала («Иранский Кризис») Нети-Нети, Говард Шируотер, Фрэнк Браун, Фрэнк Фридвальд и Фрэнк Дечеллис не пропустили ни один «счастливый час» в «Мейбейере» с начала своей работы. Дэйв Гастин иногда приводит какую-нибудь девушку. Кит Сабусава теперь всегда приводит Шейна («Мистер Икс») Дриньона – переведенного МИ, поселившегося в «Рыбацкой бухте» с Сабусавой и еще двумя другими налоговиками, которые в «Мейбейер» вроде бы в принципе не ходят. Средний процент отбивания в плане посещений у специалистов по форме F типа Криса Фогла и Херба Дритца – где-то 0,500. Чак Тен Эйк и «Вторая Костяшка» Боб Маккензи (оба – старожилы пеорийского РИЦа) в этом плане надежны, как скала, и словно всегда хотят главенствовать за столом. Обычно появляются Р. Л. Кек и Томас Бондюран. Тони Уэр и Бет Рэт заглядывают почти всегда, а Бет, как уже говорилось, нередко приводит легендарно красивую, хотя и не повсеместно популярную Мередит Рэнд. Рэт и Рэнд работают за соседними тинглами в группе Сабусавы – группе без конкретной специализации, на подхвате у других, – и тесно общаются. Дриньон без машины и вынужден сидеть, сколько сидит Сабусава, и ни секундой дольше. Как говорит Сабусава, такое положение не смущает этого МИ из Ла-Хунты, штат Калифорния, и его ответ на приглашения Сабусавы в «Мейбейер» после смены – всегда либо «ладно», либо «почему бы и нет». А у Мередит Рэнд расклад такой: она, как правило, приходит, только если ее муж засиделся на работе или уехал в командировку. Как и у Дриньона, у нее вроде бы нет собственной машины или даже прав. Иногда она вместе с Бет Рэт ловит попутку из «Мейбейера», но намного чаще ее забирает муж, которому она, видимо, звонит из отсека заранее и говорит, где будет, и кого никто в «Мейбейере» ни разу не видел – он просто заезжает на парковку, сигналит Мередит Рэнд, та, в свою очередь, начинает собираться за минуту-другую до сигнала – как будто (как говорит Нэнси Джонсон) собака, которая слышит звук приближающегося двигателя хозяина и подскакивает к окну раньше, чем на дороге покажется сама машина. Последние пять недель Мередит сидит в «Мейбейере», а значит, ее муж либо работает допоздна, либо в вечных разъездах. По словам Сабусавы, никто не знает, чем он занимается.
Нетрудно заметить, как меняются энергия и динамика столика в отсеке С, когда на «счастливом часе» в «Мейбейере» сидит Мередит Рэнд. Во многих отношениях это обычное явление во всех барах, закусочных и гриль-хаусах, когда появляется женщина определенной внешности. Мередит Рэнд – одна из немногих женщин в РИЦе, которую все мужчины, у кого есть мнение по подобному вопросу, единогласно считают абсолютно, до боли красивой. Бет Рэт и сама будет ничего, но Мередит Рэнд – разговор особый. У нее бездонные зеленые глаза, утонченные черты лица и кремовая безупречная кожа почти без морщин или признаков возраста, и еще роскошный водопад русых кудрей, известных тем, что, как говорит Сабусава, если распущены и обрамляют лицо и плечи, вызывают лицевой тик даже у геев или асексуалов. Высшая лига чистейшего первого класса, говорят о ней единогласно, и не всегда – про себя. Ее появление в любых социальных обстановках Службы производит ощутимые перемены, особенно среди мужчин. Специфика этих перемен слишком хорошо известна, чтобы на ней задерживаться. Обойдемся тем, что в присутствии Мередит Рэнд мужчины отсека теряют естественность. Так, они либо нервничают и смущенно замолкают, словно участвуют в игре, где внезапно ужасно выросли ставки, либо, наоборот, становятся громче и разговорно доминирующими, рассказывают великое множество анекдотов и в целом подчеркивают свою естественность, хотя перед тем, как пришла Мередит Рэнд, выдвинула стул и присоединилась к компании, среди них не чувствовались особая нарочитость или даже неестественность. Инспекторши, в свою очередь, тоже реагируют на эти перемены по-разному: одни отстраняются и становятся визуально меньше (как Энид Уэлч и Рэйчел Робби Таун), другие относятся к эффекту Мередит Рэнд на мужчин с некой мрачной иронией, а третьи склонны к прищурам, враждебным вздохам или даже подчеркнутым уходам (см. Харриет Канделарию). Кое-кто из мужчин-инспекторов ко второму раунду кувшинов пива откровенно выступает для Мередит Рэнд – даже если костяк представления составляют сложные попытки показать, что они не выступают для Мередит Рэнд и даже особо не замечают ее за столом. Особенно Боб Маккензи чуть ли не впадает в исступление, адресуя почти каждый комментарий или шутку ее соседям слева или справа, но никогда не обращаясь к ней и словно даже не глядя на нее. Поскольку обычно справа или слева от Мередит Рэнд сидит Бет Рэт, эта его привычка ее заметно либо раздражает, либо удручает, в зависимости от настроения.
На самом деле последние четыре недели только Шейна Дриньона вроде бы не смущает присутствие ужасно привлекательной женщины. С другой стороны, никто не знает, чем вообще можно смутить Дриньона. Кто еще переводился из Ла-Хунты, Калифорния (Сэнди Кроди, Джил Хейт), отзывался о нем как об очень надежном инспекторе Толстых и S-корпов, но полном нуле в плане харизмы; возможно, он – самый скучный человек нашего века. Дриньон, как правило, сидит очень тихо и самодостаточно, сложив пальцы на стакане «Микелоба» (всегда на кранах «Мейбейера»), без выражения, если только не рассказывают шутку, как-нибудь охватывающую всех за столом, и тогда Дриньон украдкой улыбается, а потом опять смотрит без выражения. Но не как в ступоре или кататонии. Он очень внимательно смотрит на говорящего. Вообще-то «внимательно» даже не то слово. В его взгляде нет особой пристальности; он просто посвящает говорящему безраздельное внимание. Его жестикуляция, минимальная, выглядит отрывистой и точной, без суетливости и педантизма. Он отвечает, если вопросы или комментарии обращены непосредственно к нему, но за этим редким исключением он не из разговорчивых. Но и не из тех, кто в компании съеживается или отделяется вплоть до самоустранения. Нет впечатления, будто он стеснительный или сдержанный. Он со всеми, но как-то необычно – он становится частью окружения, как воздух или освещение. «Вторая Костяшка» Боб Маккензи и Чак Тен Эйк окрестили Дриньона Мистером Х – сокращение от «Мистер Экстрим».
В июне на одном «счастливом часе» выходит так, что Дриньон и Мередит Рэнд остаются за столом наедине, более-менее друг напротив друга, когда многие инспекторы ушли домой или в другие заведения. Но эти двое еще здесь. Мередит Рэнд, видимо, ждет, когда ее заберет муж – говорят, он, возможно, какой-нибудь студент-медик. Кит Сабусава и Херб Дритц снова режутся в настольный футбол, а Бет Рэт (ей нравится Сабусава; они знакомы еще с Центра подготовки Налоговой в Коламбусе) следит за матчем со скрещенными на груди руками и сигаретой «Мор».
И вот они наедине за столом. Кажется, будто Шейн Дриньон не нервничает и вообще не сидит один напротив электризующей Мередит Рэнд, с кем ни единым словом не обменялся со времен его приезда в конце апреля. Он смотрит прямо на нее, но без вызова или огня в глазах, как Кек или Наджент. Мередит Рэнд уже выпила два джин-тоника и сейчас на третьем – то есть чуть больше нормы, но при этом еще не курила. Как и у большинства замужних инспекторов, на ней и обручальное, и помолвочное кольца. Она смотрит на Дриньона в ответ – хотя они глядят друг другу в глаза, ничего такого. Выражение Шейна можно назвать приятным так же, как можно назвать приятной погоду. Он на первом или втором стакане «Микелоба» из одного из кувшинов, что еще стоят на столе и не все опустели. Рэнд задала Дриньону пару невинных вопросов о его детстве. Ее как будто заинтересовала новость о сиротском приюте Канзасского ведомства по делам молодежи – либо та неприкрашенная честность, с которой Дриньон говорит, что большую часть детства провел в приюте. Рэнд рассказывает Дриньону краткую зарисовку из своего детства – как ходила в гости к подруге, залезала под потолок, упираясь руками и ногами в дверную раму, и висела, будто картина в раме, – хотя потом не вспомнит ни повод для истории, ни какой-либо контекст. Зато все-таки замечает, почти сходу, то же, что замечали Сабусава и многие другие инспекторы: хотя в больших компаниях Дриньон как будто социально присутствует не полностью, у тет-а-тета с ним ощущение совсем-совсем другое; ощущение, что с ним хорошо или легко говорить, свойство, для которого на английском нет ни единого подходящего слова, что даже немного странно, хотя не менее странно и само это ощущение, раз у Дриньона нет ни капли обаяния, социальных навыков или даже заметн