– И вы сказали, что заметили, как агент Фехнер страдал от эффектов отравленного чая.
– Значит, это был чай.
– Это, боюсь, не по нашей части, сэр. Мы только собираем данные.
– О ножах.
– Действительно красивый набор ножей, сэр, хотите взглянуть?
– Кто это на самом деле? Кто вы?
– Вы говорили – «агент Фехнер и его стеклянный глаз».
– Что он был у ящика с пивом ван Хула; он вынул стеклянный глаз, так что осталась просто глазница.
– А ножи, кстати так совершенно между прочим, выглядели не… вот так, сэр?
– Ниетерпен, Эйлортей. Капо не жемре.
– Думаете, я не знаю латынь?
– Сэр, я рад, что вы знаете латынь.
– Кто этот человек слева и справа от вас?
– Постарайтесь сосредоточиться, сэр. Я знаю, это трудно.
– Фехнер был у ящика, вынул глаз и… открывал бутылки глазницей. Глазница как открывашка. Вставляет бутылку, вниз – дерг. Маленькие строки 40 всё видели – просто жуть!
– Агент Фехнер будет в порядке, сэр. Его глаз нашли, он скоро снова будет как огурчик.
– На пикнике были огурцы, сэр?
– Вставлял крышку в глазницу, а потом дергал бутылку вниз, потом дети визжали и хлопали, потому что крышка оставалась в глазнице. Серое солнышко в глазу. Глаз, вот так раз!
– Я предлагаю просто вырезать это из него прямо сейчас. Вон же, Клозир, видишь?
– Скополамин, говорите. Трава для loco. Parentis.[190] Mens sano in corpus.[191] И не пластмассовые ножи. И позвольте сказать, какие же очаровательные у вас черепа под кожей, парни.
– И в последний раз вы видели агента Дриньона до тактического вторжения, сэр, или после?
– Дриньон был за столом. Грел место, как говорится. Чуть не спал, с виду. Дриньон никогда не участвует. Они его не трогали – комары. С подбородком в ладони.
– Вы имеете это в виду не буквально, сэр.
– Отметь заостренный край. Отметь двадцатисантиметровую длину, зануда старый. Отметь пять звезд на лезвии и надписи «Без пятен», и «Криозакалка», и «Цвиллинг», и «Г. А. Хенкельc, Золинген ФРГ». Знаешь, что это такое?
– Мне просто совсем плохо, до сих пор. Инспекторы – корчащаяся кипящая масса на земле.
– Вы имеете в виду, из-за трехногой гонки, сэр, вы не имеете в виду то, что Мириам называла вашей «третьей ногой», когда ее еще хотела, сэр, правильно же, сэр, пока она не стала ей брезговать.
– Они десантировались по тросам. Тросы в деревьях. Виктор Чарльз. Корчащаяся масса инспекторов GS-9 – я лично наблюдал массовый блуд инспекторов, – все в моем отчете по форме 923(a) для личных наблюдений непристойности; вы-то, из Инспекции, отлично знаете 923(a), да.
– Вы, значит, наблюдали это от гриля, сэр.
– Я наблюдал эффект чая в открытых глазницах и массовом неистовом оргиеподобном блуде и сношениях под деревьями, на столе, под яйцом, на обоих концах пещеры для игры в подкову. Голые ягодицы двигались прямо под моим грилем.
– А вы, насколько я помню, были в фартуке, сэр.
– Режь. Доставай как есть, Клозир.
– То есть к этому моменту все, за возможным исключением детей, страдали от определенных эффектов, сэр, вы это хотите сказать.
– Даже колбаски корчились, тыкались. Тыкались, такие пышные, блестящие, влажные, на гриле, на алюминиевом подносе миссис Кейгл, в воздухе. Я с вилкой и наблюдал за этим, пока они не расплодились из деревьев! Плодятся, вечно плодятся!
– Думаю, у нас сложилась общая картина ситуации с вашей конкретной точки зрения, сэр.
– Вы же знаете, что это не пройдет, сэр. Никогда. Вы таким останетесь. Посмотрите на меня. Вы будете выглядеть так, сэр. Всегда. Мы пришли вам это сообщить. Но если хотите, мы сразу все отрежем. Только скажите.
– Иглы с крылышками. Ножи с крылышками, плясали на заостренных кончиках, от туч комаров потемнело. Небо больше не небо.
– Он не хочет, Клозир.
– Воздух больше без белизны.
– Привыкай, старый пидор-импотент. Вот именно: пидор.
– Типрекра, Тейлор.
– Знаете, я видел, как моя жена снимает свою кожу. Раз уж вы приехали из такой дали, а? Начисто стягивала белую кожу с руки, как оперную перчатку. Снимала лицо сверху вниз.
– Вот так, сэр?
– Пожалуй, я перейду к следующему участнику дебрифинга, сэр. Премного благодарен за ваше время.
– Будто оно вообще твое, а, Двитт? А?
– Мне просто беспрецедентно нехорошо. И вряд ли станет лучше.
– Ты же знаешь, что делают врачи, да? Когда ты спишь. Сверху вниз, будто ты мягкая залежавшаяся виноградинка в углу холодильника, которую забыли выбросить. Девитт, если бы я сказал тебе это раз, я бы сказал тебе тысячу раз.
– Я все записываю, сэр, как и благодарность Инспекций за ваше сотрудничество в таких обстоятельствах.
– Не лежи ты лежнем, скажи что-нибудь. Скажи, чего они хотят, иначе они отрежут. Они же так и сказали. Ты дурак, что ли?
– И я знаю, что они вернутся и сделают все возможное для вашего удобства, пока они не снимутся. То есть не пройдут. Показатели в крови.
– Я голый, знаете ли. Подо всем этим.
– Нам как может понадобиться, так и нет, снова вас опросить, сэр. Когда эффекты станут менее заметны, если вы понимаете.
– Как сокол. Нагишом. В чем мать родила.
– Скажи им, скорей. Это немецкий.
– Да, и у меня есть, я имею пенис. Пенис.
– Ненавижу это слово, Клозир.
– Страшное слово, а? Пенис? Будто что-то такое, что захочется трогать только в толстой резиновой перчатке, если вообще захочется.
– Ах ты, Девитт, старый шаполай! Я же все-таки женщина!
– Повторяйте со мной, парни. Пенис-пенис-пенис-пенис-пенис.
– Ты не забыл, о, Девитт, это замечательно.
– Просто передохните пока, сэр.
– А зовут его… я вам не скажу. Как вам это понравится? Не скажу и все тут!
– Я еще помню, как ты смотрел так на меня.
– У него есть имя. Его зовут… а вот не скажу. Он мой. Моя третья нога. Так его зовет Мириам. Но никогда не со лба. Это же не маска. Они начинают с подбородка. Вверх тормашками. И тут летят иголки с крылышками!
– Демпой, Эйлортей?
– У меня чешется хоботок, так что я погружаю его поглубже перед тем, как блевать.
– Только не в меня, Девитт. Ты как будто блюешь внутрь меня. У тебя в этот момент даже лицо как у больного. Если бы ты его видел, сам бы…
– Знаете, Мириам фригидна.
– Я за собой запру, сэр, но не обращайте внимания, это просто процедура.
– Со времен нашего третьего. Ужасные роды. Мертворожденный. Синий и холодный. Знаете, как мы его назвали?
– Тейлор?
– Вот именно. Тейлор. Славный маленький Клозир, прямо как его папуля.
– Я просто не хочу. Не мучай меня за это, умоляю.
– Пойдем… вот и все, сэр.
– С тех пор никакого интереса. Фригидна. Сухая, как хороший мартини, как сказал бы Берни Чидл [192].
– Засим прощайте, сэр.
– Слава богу, у нас есть наша работа, а, парни? И наши хобби. Наши домашние мастерские, да? Делать иголки и крылышки ради всеобщего блага? Да, Эйлор?
– Но я еще с ними вернусь, если не будете лежать, как хороший мальчик, сэр, и ждать их, сэр, чтобы выглядеть вот – ТАК! Дернешь раз – и все.
– А она скажет: сам подергай, дегенерат старый.
– Ничего не почувствуете. От этой шутки в офисе будут под столами кататься, а, сэр, что?
– Я могу вдохнуть, но как будто не могу выдохнуть.
[Голоса в коридоре.]
– Моя мастерская организованная, это правда, вы бы ее видели.
[Голоса в коридоре.]
– Я могу найти там что угодно.
[Голоса в коридоре.]
– Вот увидите.
[Голоса в коридоре.]
§ 49
Фогл сидел и ждал в маленькой приемной перед кабинетом директора. Никто не знал, как понимать, что теперь кабинетом мистера Гленденнинга пользуется Меррил Эррол Лерль. Мистер Гленденнинг и его руководящий персонал уехали в Регион; может, Лерлю кабинет мистера Гленденнинга уступили из простых гостеприимства и профессиональной вежливости. Миссис Уули за ее стойкой в приемной не было; вместо нее сидел один из помощников Лерля – то ли по имени, то ли по фамилии Рейнольдс. Он убрал кое-что из вещей Кэролайн, это было видно. На полу приемной лежал большой ковер, из-за геометрических узоров – запутанных – похожий на турецкий или византийский. Свет на потолке не горел; кто-то расставил по приемной настольные лампы привлекательными оазисами в общей сумрачной атмосфере. Фогл считал приглушенный свет сумрачным. Другой помощник доктора Лерля, Сильваншайн, сидел на стуле справа от Фогла, так что оба помощника находились на самой периферии зрения и их нельзя было наблюдать одновременно, надо было слегка повернуть голову, чтобы посмотреть на кого-то из них прямо. Что и приходилось делать, и часто, потому что они, похоже, к чему-то его готовили. В тандеме. Но одновременно будто переговаривались через Фогла друг с другом. Когда они обращались непосредственно к нему, то говорили слегка наставительно, но в то же время не то чтобы без интереса. И Рейнольдс, и Сильваншайн прекрасно разбирались в карьерных траекториях и резюме разных влиятельных администраторов. Чего и следует ожидать от помощников из Национального; они там все как придворная свита. Большинство имен, которые они называли, были из Национального; Фогл слышал только парочку. Как и принято в Службе, помощники тараторили быстро, возбужденно, не показывая на лицах ни возбуждения, ни даже интереса к теме, начав с небольшой лекции о двух основных путях к верхушке и к большой ответственности в бюрократии Налоговой службы. Бюрократическая аэродинамика и режимы продвижения были очень распространенными интересами инспекторов; непонятно, то ли Рейнольдс и Сильваншайн не знали, что Фоглу и так многое из этого хорошо знакомо, то ли их это и не волновало. Фогл представлял, что на Посту, откуда они явились, они считаются легендарными придурками.