Нью-Йорк в 1918 году был образчиком последствий урбанизации, совершеннейшим олицетворением разобщенности обитателей современного мегаполиса. По численности населения (5,6 млн человек) Нью-Йорк уже почти догнал Лондон, а через несколько лет и вовсе станет крупнейшей городской агломерацией планеты. Быстрый рост населения и расширение территории города стали следствием безостановочного притока иммигрантов. В период с 1880 по 1920 год в США в поисках лучшей жизни прибыло свыше 20 млн человек, а Нью-Йорк был главным портом прибытия трансатлантических судов, доставлявших их в Америку. Иммигранты в подавляющем большинстве были выходцами из стран Южной и Восточной Европы, и им, как всяким вновь прибывшим на далекую и незнакомую землю вдали от родины, требовалось время на ассимиляцию. Из-за этого, в частности, Нью-Йорк образца 1918 года представлял собою ряд отдельных миров в формально едином городском пространстве.
Как следствие, перед главой городского департамента здравоохранения и санитарии Ройялом С. Коплендом[157] с приходом в июле второй волны гриппа встала совершенно беспрецедентная задача: добиться согласованной реакции от разрозненных общин, которые хотя формально и пересекались в пространстве, зачастую были разделены непреодолимыми барьерами, включая языковой и культурный, и не отождествляли себя с городом как единым целым. И это была не единственная его головная боль. Нью-Йорк был главным портом отправки войск в Европу, что исключало введение в городе сколь бы то ни было эффективного карантина. По специальности Копленд был хирургом-офтальмологом и гомеопатом (в те годы на гомеопатию никто не навешивал ярлык «альтернативной медицины»), а городским уполномоченным по здравоохранению он был назначен всего лишь в апреле того же года. «Сама квинтэссенция оптимизма, сыплющий цитатами из Библии, самосовершенствующийся, но во всех отношениях банальный, простой американский парень» родом из Мичигана, – на него рассчитывали как на человека практичного и способного работать на результат. Однако тем летом и ранней осенью Копленд откровенно тянул время в надежде, что все как-нибудь уляжется само собой, и решительно ничего не предпринимал[158]. Портовые власти с июля ввели режим усиленной проверки прибывающих кораблей, но когда 12 августа норвежское судно «Бергенсфьорд» вошло в нью-йоркскую гавань с больными на борту, одиннадцать пассажиров, госпитализированных в бруклинскую больницу, по каким-то причинам были помещены не в изолятор, а в общую палату. Лишь 17 сентября, когда эпидемия уже разгорелась, грипп и пневмония были объявлены в городе диагнозами строгой отчетности, но Копленд продолжал еще две с лишним недели упорно приуменьшать опасность. Официально об эпидемии им было объявлено лишь 4 октября, но к этому времени военные транспорты с инфицированными экипажами и войсковыми подразделениями на борту, включая злополучный «Левиафан», давно успели расплыться во все концы Атлантики, распространяя свой смертоносный груз по миру.
Должно быть, Копленд сознавал свое бессилие в части наложения ограничений на переброску войск, ведь президент США Вудро Вильсон прислушивался прежде всего к мнению своих высокопоставленных военных советников, которые вопреки возражениям военврачей настаивали на продолжении отправки транспортов с войсками в Европу, – и, вероятно, именно поэтому Копленд и затянул с объявлением эпидемии, дабы не смешивать военным и президенту все карты. После же объявления эпидемии Копленд стал действовать решительнее и предпринял три важнейшие меры, которые, вероятно, спасли немало жизней. Во-первых, он устранил часы пик, распорядившись открывать фабрики, магазины и кинотеатры по плавающему графику. Во-вторых, он учредил централизованную учетно-распределительную систему, в рамках которой по всему городу были развернуты 150 центров скорой помощи, слаженно принимавших и учитывавших новых больных. И, в-третьих, хотя именно это поначалу и вызвало бурю недоумения, он распорядился не закрывать школы[159].
Поначалу, кстати, Копленд собирался закрыть все публичные школы по примеру соседних штатов Массачусетс и Нью-Джерси. Но на посту отдела детской гигиены нью-йоркского департамента здравоохранения оказалась по-новаторски мыслящая Сара Жозефина Бейкер[160], которая его от этой мысли и отговорила. Она настаивала на том, что в школах детей будет проще и обследовать, и лечить, если у них обнаружатся симптомы гриппа. Там они смогут получать и надлежащее питание, которое дома им отнюдь не гарантировано, и важную информацию по вопросам охраны здоровья, которую смогут доносить до своих родных. «Хочу посмотреть, не удастся ли мне уберечь возрастную группу от шести до пятнадцати лет от „гриппа «в этом городе, – сказала она ему. – Не знаю, получится ли, но мне бы ужасно понравилось, если бы мне такой шанс дали»[161]. Копленд такой шанс Жозефине Бейкер дал – и тем самым навлек на свою голову самые жестокие обвинения со стороны и Красного Креста, и своих предшественников на посту главы нью-йоркского здравоохранения. Однако время доказало правоту Копленда и Бейкер: той осенью грипп именно школы практически обошел стороной.
Кампанию Копленда раз за разом побивали козырной картой патриотизма и приоритета военных нужд над гражданскими, включая здоровье населения. К 12 октября, когда эпидемия как раз выходила на пик, больницы оказались переполнены, и под изоляторы для больных гриппом перепрофилировали сначала хирургические отделения, а затем и гимназии, и первую и единственную в городе ночлежку для бездомных. Однако 12 октября в США празднуется День Колумба, и по этому случаю президент Вильсон провел и принял военный парад: по «авеню Союзников» (так тогда временно окрестили Пятую авеню) в присутствии несметных толп зрителей прошествовало 25 000 военнослужащих.
Нелегко давались Копленду и переговоры с местными бизнесменами. В отличие от глав департаментов здравоохранения других крупных городов США, он не стал закрывать культурно-развлекательные и увеселительные заведения, а лишь ввел для них строгие ограничения (в частности, запретил их посещение детьми). После состоявшейся 20 октября премьеры фильма Чарли Чаплина «На плечо!» (где новобранцу из бродяг снится сон, как он берет в плен самого кайзера) управляющий манхэттенского кинотеатра «Стрэнд» Гарольд Эдел превозносил публику за бесстрашие, с которым они принесли его заведению впечатляющую выручку: «Мы считаем, что картина "На плечо!" получила от народа чудесно высокую оценку хотя бы потому, что людям воистину нужно было взять и собственными руками принести в переполненный зрительный зал свою жизнь, чтобы увидеть ее»[162]. К сожалению, сам Эдел за неделю до публикации этого интервью умер от испанского гриппа. В пользу Копленда, однако, говорит тот факт, что в Нью-Йорке до уровня настоящего искусства были доведены санитарно-просветительные кампании. Впрочем, настоящую войну туберкулезу там объявили еще за двадцать лет до него и практически отучили жителей отхаркиваться и сплевывать на улицах. Ну а к концу сентября 1918 года весь город был обклеен плакатами и засыпан листовками с советами по предупреждению и лечению гриппа. Незадача состояла лишь в том, что все полезные советы были напечатаны на английском языке, и лишь во второй половине октября, когда худшее было уже позади, бойскаутов срочно отправили в Нижний Ист-Сайд Манхэттена распространять буклеты с рекомендациями на других языках.
Из всех иммигрантских общин Нью-Йорка самой новой, бедной и быстрорастущей была итальянская. В период с 1880 по 1918 год в нью-йоркской гавани высадилось около 4,5 миллиона прибывших из Европы итальянцев, многие из них никуда дальше и не двинулись, а компактно осели в трех «маленьких Италиях», образовавшихся в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена, вокруг доков ВМС в Бруклине и на востоке Гарлема. Заняты были итальянцы на самых грязных и тяжелых работах на местных фабриках, стройках, железной дороге и т. п., а селились крайне скученно в неблагоустроенных трущобах, да так и превратили Нью-Йорк во второй после Неаполя город в мире по численности обитающих в нем этнических итальянцев.
Основную их массу составляли contadini (крестьяне) с юга Италии, совершенно не приспособленные к жизни в городских условиях и потому особо подверженные респираторным инфекциям. Эти детали нам известны благодаря тому, что врач-отоларинголог Антонио Стелла, сам будучи выходцем из Италии, натурализовавшимся лишь в 1909 году, был крайне озабочен состоянием здоровья итальянской диаспоры Нью-Йорка. В свободное от осмотра пациентов Итальянской больницы на западе 110-й улицы Манхэттена или их приема в своей консультации он самолично совершал обходы районов компактного обитания итальянцев с целью выявления остро нуждающихся в неотложной помощи. Иногда компанию ему составлял его младший брат, художник Джозеф Стелла[163], делавший натурные зарисовки того, что видит, в том числе и словесные: «Нью-Йорк – необъятная тюрьма, где чахнут и гибнут амбиции Европы»[164].
Задолго до пандемии Стелла-старший отметил крайне высокую распространенность среди жителей «малых Италий» заболеваний дыхательных путей, в частности туберкулеза легких, а также и тот тревожный факт, что смертность среди этнических итальянцев в Нью-Йорке существенно выше смертности среди иммигрантов из других стран. Его отважные вылазки в печально знаменитый «Легочный квартал» в Нижнем Манхэттене, названный так по причине свирепствовавшего там туберкулеза, развеяли его последние сомнения в том, что проблема гораздо серьезнее, чем это признано официально, и, по сути, замалчивается, поскольку истинная заболеваемость оказалась раз в двадцать выше, чем официально учтенная департаментом здравоохранения. «Шести месяцев жизни на съемной жилплощади там достаточно, чтобы превратиться из крепких крестьянских парней из Калабрии, и жилистых рыбаков с Сицилии, и пышущих здоровьем женщин из Абруццо и Базиликаты в бледную немощь, в доходяг, едва передвигающих ноги по улицам Нью-Йорка», – писал он