Yersinia pestis. Между тем тела умерших горами складировались за городом. Стоял двадцатиградусный мороз, земля промерзла насквозь, и до весны о погребении не могло быть и речи. И тут У Ляньдэ выбил второе немыслимое по китайским меркам разрешение – на кремацию этих трупов, да еще и перед самым лунным новым годом. Так и вышло, что вместо фейерверков ночное небо Харбина в конце января озаряло пламя погребальных костров.
В апреле эпидемия чумы сошла на нет, на радость имперским чиновникам, перед которыми У Ляньдэ не замедлил в этом отчитаться. Хотя чума и добралась до провинций Хэбэй и Шаньдун, лежащих к югу от Маньчжурии, и унесла 60 000 жизней, за пределы Китая она не вырвалась, и угроза вражеского вторжения под предлогом борьбы с эпидемией миновала. «В высокий чин майора Императорской армии был я произведен давеча без промедления, – хвастался У Ляньдэ, – дабы иметь возможность получать аудиенцию у самого императора[265] без излишних формальностей»[266]. Отсрочка казни империи Цин, однако, оказалась чисто символической. В следующем же октябре она будет сметена, а на ее месте родится Китайская Республика. Но миниатюрный (160 см ростом вместе с высокими каблуками) златоуст У Ляньдэ быстро нашел общий язык и с новым режимом, и в декабре 1917 года был призван на борьбу с новой смертельной эпидемией острого заболевания дыхательных путей.
На этот раз рвануло в провинции Шаньси, где губернатором был упоминавшийся ранее Янь Сишань, а одним из соратников У Ляньдэ по борьбе с тем, что показалось поначалу рецидивом чумы, оказался также уже заслуживший на этих страницах добрых слов американский миссионер Перси Ватсон. Доктору У было пока невдомек, что и на этот раз его идеи натолкнутся на столь же агрессивное, как и за семь лет до этого в Маньчжурии, неприятие со стороны во всех отношениях консервативного сельского населения Шаньси. Однако первая же попытка провести вскрытие без разрешения родни усопшего привела к тому, что разъяренная толпа окружила карету У Ляньдэ, служившую ему и домом, и передвижной лабораторией, и подожгла ее. Именно из-за этого инцидента, будучи о нем наслышан, доктор Ватсон годом позже отказался от идеи проведения аутопсии в Ванчиапине, предпочтя обойтись без лабораторного подтверждения диагноза, – «потому что большой бедой обернулась на севере [Шаньси] прошлогодняя попытка д-ра У Ляньдэ взять пробы таким способом».
Спасшийся бегством У Ляньдэ все-таки сумел прихватить с собою в Пекин несколько проб легочных тканей, добытых с риском для жизни, и 12 января 1918 года объявил, что им обнаружена в них чумная палочка. Другие врачи, находившиеся непосредственно в эпицентре вспышки, тут же оспорили поставленный столичным коллегой диагноз. Не согласились с «чумной версией» и власти Шаньси. Хотя характерные симптомы легочной чумы (кровохарканье, боли в груди, жар) и были налицо, болезнь протекала намного мягче, чем во время эпидемии 1910 года. Поразительно, но факт: в Шаньси летальные исходы были скорее исключением. Поэтому чиновники и настаивали на том, что речь идет «всего лишь» о тяжелой форме «зимней болезни» (то есть гриппа или другой респираторной инфекции).
Если это был именно грипп, ясно одно: У Ляньдэ не имел адекватных средств его лабораторной диагностики и не мог ни подтвердить, ни опровергнуть этот диагноз. Однако же он авторитетно заявил, что выявил бактерию – возбудитель чумы. Высказывалась версия, что он намеренно вводил общественность в заблуждение своими авторитетными заверениями, чтобы сподвигнуть власти на введение должных противоэпидемических мер, которые считал жизненно необходимыми в силу наблюдавшегося характера распространения заболевания, хотя не исключено, что он и сам себя просто убедил в том, что имеет дело с легочной чумой. До правды нам теперь не докопаться, но в любом случае в воздухе повисает вопрос: если в декабре 1917 года в Шаньси разбушевался именно грипп с легочными осложнениями, значит, это и была первая вспышка пресловутой «испанки», – но как в таком случае этот вирус «убежал» из удаленной, обособленной и посаженной на карантин китайской провинции и распространился по всему миру? Воскрешенная теория китайского происхождения «испанского» гриппа дает единственный правдоподобный ответ на этот вопрос: с частями Китайского трудового корпуса (КТК)[267].
Пока в Шаньси свирепствовала эпидемия, в западном мире бушевала война. Китай в 1914 году благоразумно заявил о нейтралитете, тем более что правители его были связаны по рукам и ногам концессионными соглашениями со странами – участницами, воевавшими по разные стороны той последней, империалистической по своей сути войны (лишь в августе 1917 года империя Цин объявила напоследок войну Германии). Однако же с самого начала войны китайское руководство изыскивало пути для оказания политического влияния на ход событий без формального нарушения нейтралитета, с тем чтобы при любом исходе заработать себе законное место за столом неизбежных рано или поздно переговоров о послевоенном мирном урегулировании. В этом процессе они видели свой последний шанс подгрести обратно под себя территории, «безропотно» (а в реальности за щедрую мзду чиновникам) уступленные внешним силам последними императорами Цин. Конгениальный план, разработанный в Пекине не без прямого участия британского и французского правительств, заключался в мобилизации целой армии китайцев, но не на войну, как таковую, а на тяжелые работы в прифронтовых зонах и в тылу – рытье окопов, ремонт бронетехники, сборку снарядов и т. п. Так в 1916 году появились в режиме весьма секретной спецоперации части КТК, и в рамках этой программы около 135 000 рабочих-китайцев было отправлено морем во Францию и Бельгию, а еще около 200 000 – в Россию. Набирали в КТК крепких северян, которые были выше ростом, сильнее и в целом считались более приспособленными к работе в холодном климате, чем щуплые обитатели юга. Основную массу мобилизованных в эту трудовую армию составляли молодые крестьяне из провинций Шаньдун и Хэбэй, однако и из далекой Шаньси туда завербовалось немало. Провинция Хэбэй лежит между горной Шаньси на западе и прибрежной Шаньдун на востоке, и все три пострадали от зимней «чумы» 1917 года. Для вербовки местных британцы часто прибегали к услугам миссионеров. Американский журналист и тайный агент Джозеф Вашингтон Холл[268] как раз путешествовал по Шаньдуну и столкнулся там с одним таким «вербовщиком кули посредством дивного красноречия на храмовой площади». Вербовщик тот был из числа знаменитых в тех краях проповедников Евангелия, которого местные называли на свой китайский лад Фэй Муса, что значит «пастор Фэй». И вот что тот внушал своей пастве:
«Я пришел рассказать вам об открывшейся возможности увидеть мир. Те из вас, у кого достанет телесной мощи переплыть два моря, узрят землю обетованную, где люди глядят на само небо с обратной стороны, где дома стоят высотой со всю вашу деревню с оградой в придачу, а улицы в городах выметены чище гумна. Работать вам там придется не более трети суток за плату втрое больше, чем здесь, а семьи ваши будут при этом ежемесячно получать отдельные деньги на пропитание и сидеть по домам, не зная ни в чем нужды. От всяких опасностей вы там будете железно защищены господами большими и могучими как крыши с тремя рядами стропил. А когда великий британский царь одержит победу, он разошлет вас всех обратно по домам с большими деньгами, которых каждому хватит на покупку и нового поля, и репутации, за которую вас и ваших потомков будут уважать соседи из поколения до поколения до скончания веков. Во всем этом я клянусь вам своею честью. Если не сбудется, по возвращении взыщите с меня»[269].
Не сбылось, увы, – причем настолько, что история умалчивает даже и о том, выжил ли хоть кто-то из завербованных, чтобы что-то «взыскивать по возвращении» с этого пастора. В заморских землях с ними обходились как с расово ущербными «чинками»[270], нещадно эксплуатировали и при этом отнюдь не всегда держали на безопасном удалении от линии фронта. Начиная с весны 1917 года основной набор китайской рабочей силы переместился в порт Циндао оккупированной британцами провинции Шаньдун, и там набираемый в КТК контингент хотя бы подвергали достаточно тщательному медосмотру, перед тем как развозить по всему миру. Однако по-настоящему дотошному обследованию кули подвергались только поначалу, а потом число вербуемых возросло настолько, что система просто перестала справляться, да и заточена она была прежде всего под отсеивание разносчиков типично «азиатских» инфекционных заболеваний, таких как чреватая слепотой трахома, а не «банальный» грипп (на который, впрочем, и теста-то не было). Из Циндао этих трудяг отправляли во Францию или Бельгию восточным транзитом через Канаду или западным кружным маршрутом через мыс Доброй Надежды. В первом случае они прибывали в Канаду через порт Виктория в Британской Колумбии. Дорога туда занимала три недели, китайцев в плохо проветриваемых трюмах было набито как сельдей в бочке, да и на карантинной станции на острове Ванкувер, где их передерживали по прибытии, условия были немногим лучше. Затем их загоняли в железнодорожные вагоны, которые опломбировывали и под вооруженной охраной отправляли паромом на материк и далее поездами на восток через всю Канаду – в Монреаль или Галифакс, а оттуда – снова в трюмах через Атлантику – в последний путь к убийственным полям сражений европейского театра военных действий. Отправленные же западным путем попадали туда через французский Марсель.
Сегодня мы имеем целый ворох косвенных улик, свидетельствующих в пользу китайской версии происхождения испанского гриппа. Зимой 1917/1918 года в Циндао, задействованном в качестве перевалочного пункта, скопились несметные полчища китайцев, дожидавшихся отправки в Европу, а к январю многие из них стали жаловаться на боль в горле. Что-то весьма похожее на грипп явно носилось в воздухе, когда пастор Фэй читал соотечественникам свои призывные проповеди в Шаньдуне. Хотя Холл и не называет точной даты, когда он стал свидетелем этой его вербовочной деятельности, косвенно все указывает на раннюю весну 1918 года, и в ту же ночь у Холла начался озноб. «На следующее утро, – писал он, – у меня появились все симптомы гриппа или «чумки», как его кличут китайцы, хотя эта болезнь и выкосила миллион-другой из них». Многие тысячи рекрутов КТК отбыли из Циндао той весной, и имеются свидетельства всплеска респираторных заболеваний среди охраны карантинного лагеря на острове Ванкувер. Возможно, это был и обычный сезонный грипп, но солдаты охраны так или иначе по казармам в свободное от вахты время не сидели, а разгуливали среди местного населения и вполне могли передать ему любую инфекцию, подхваченную от китайцев.