Глава 3Лженаука, наука…
В 1901 году Густав Климт шокировал высший свет Вены, выставив свою «Медицину» из серии монументальных картин, заказанных ему для украшения сводов актового зала Венского университета. Заявленная тематика серии – «Торжество света над тьмой» – никак не вязалась с тем, что изобразил художник: невозмутимый скелет смерти, проступающий сквозь уносящийся ввысь и вдаль поток обнаженных человеческих тел, олицетворяющих реку жизни, за спиной у красующейся на переднем плане Гигиеи, богини здоровья, с чашей и змеей в руках. Что имел в виду Климт, ясно: в искусстве врачевания торжество тьмы над светом продолжается. Министерство образования Австро-Венгрии отказалось принимать заказанную потолочную картину в таком виде, тогда Климт отказался от подряда и вернул задаток, заявив, что лучше оставит ее себе. Из опасения, что художник выставит отечественную «Медицину» в столь неприглядном свете за границей, министерство заявило, что договор обратной силы не имеет, картина останется в собственности государства, и отправило приставов изъять ее у художника, но Климт встретил их с дробовиком в руках, и власти отступились[391][392].
Художник к тому времени сам пережил смерть отца, брата и сестры, а мать и еще одна сестра Климта сошли с ума. Подобно многим известным людям – и несоизмеримо бо́льшему множеству безвестных людей той эпохи – Климт воспринимал болезнь как неотступное проклятие, преследующее человечество. И ведь не он один предостерегал медиков начала XX века о том, что рановато представителям их профессии предаваться заносчивой самоуверенности. В 1906 году Джордж Бернард Шоу написал трагедию «Врач перед дилеммой», в которой свежеиспеченный «сэр» Колензо Риджен, пожалованный титулом за многолетние «заслуги» на врачебном поприще, играет судьбами пациентов, возомнив себя непогрешимым и чуть ли не богоравным (сэр Алмрот Райт, с которого этот персонаж был списан, говорят, демонстративно ушел с премьерного показа). Ну так Европа – она на то и колыбель «микробной теории», чтобы до последнего цепляться за старое и плыть против течения. Лишь после порки испанским гриппом там начали предприниматься попытки сдать назад и что-то пересмотреть – в общем и целом. 28 октября 1918 года лондонская «Таймс» угрюмо высказалась против продолжения безответственного и недальновидного пренебрежения здоровьем нации и расплывчато призвала «возложить хоть на кого-то ответственность» за него. «Наука не в силах нас защитить», – бодро отрапортовала тем временем за океаном New York Times, газета-рупор настроений самой преисполненной энтузиазма относительно перспектив научно-технического прогресса нации в мире.[393] «Хватит пичкать нас вашей химией!» – голосили враги западной фармакологии во всем мире.
Итак, гордыня была наказана, и спеси во врачебном сообществе поубавилось (по крайней мере в индустриальном мире). Зато прибавилось ее у всяких магов и кудесниц, поголовно заявлявших, что их методы традиционного народного или, напротив, уникального нетрадиционного лечения дают потрясающие по сравнению с «обычными» показатели исцеления, и число их последователей теперь неуклонно росло. За те два десятилетия между мировыми войнами, которые ученые-медики провели за жаркими спорами об истинных причинах испанского гриппа, целители всех сортов не только расцвели пышным цветом, но еще и обрели лоск респектабельности, включая новое претенциозное самоназвание своего рода деятельности – «альтернативная медицина». В 1920-х годах в некоторых городах США треть пациентов обычных западных врачей обращалась параллельно и к альтернативщикам. В те же годы «хиропрактика» добралась и до континентальной Европы, кое-где перекрестившись для доходчивости в «мануальную терапию», и к началу 1930-х от ловких рук тех, кто ее практикует, можно было ускользнуть, разве что бежав в Антарктиду. Что до гомеопатии, то, как мы помним, Ройял С. Копленд, глава Департамента здравоохранения г. Нью-Йорка в период пандемии, имел два диплома – офтальмохирурга и гомеопата – и, можно сказать, сидел на двух стульях и был заинтересован в мирном сосуществовании, а потому, избравшись сенатором от Нью-Йорка, проследил за тем, чтобы вся гомеопатическая фармакопея была санкционирована «Федеральным законом о пищевых продуктах, лекарствах и косметике» 1938 года.
Альтернативщики исходили из фундаментально иной концепции здоровья, нежели Илья Мечников. Для хранителя традиций Пастера данный человеку от природы организм представлялся разбалансированным и несовершенным, а потому и нуждающимся в умелой помощи и корректировке – прежде всего вакцинации – с целью обмануть природу и принудить тело к оздоровлению. В большинстве же альтернативных учений болезнь считалась следствием нарушения природной гармонии, в том числе и в результате вакцинации, и поэтому они резко и даже яростно выступали против каких бы то ни было прививок. Бенедикт Луст[394], крестный отец американской натуропатии, называл микробную теорию «величайшим надувательством современности»[395]. По мере приобретения альтернативщиками статусности их идеи стали проникать в массовое сознание, а со временем некоторые из них были восприняты и взяты на вооружение и обычной западной медициной. Важнейшим заимствованием такого рода стал перенос акцента на профилактику и предупреждение заболеваний с выходом за традиционные рамки личной и общественной гигиены и включением в число рекомендуемых методов оздоровления регулярных занятий физкультурой и спортом, соблюдения режима дня и здоровой диеты и в целом умения распознавать насущные потребности своего тела и заботиться об их удовлетворении. Все эти идеи стали пропагандироваться в массах с благословения элит, увидевших в них удобный способ отвлечь внимание низших классов от сеющего разброд в Европе и за ее пределами призрака коммунизма. Действуя в этой струе, король Испании Альфонсо XIII (тот самый, вокруг болезни которого в начале пандемии было поднято столько шума, что грипп окрестили «испанским») соблаговолил в 1920 году поделиться своими регалиями со столичным футбольным клубом, в результате чего имевший до этого скромное англоязычное имя Madrid Football Club обрел гербовую корону над эмблемой и звучное испанское имя Real Madrid Club de Fútbol – «Реал» (т. е. «Королевский») ФК Мадрида, и футбол в одночасье сделался народной игрой и любимым времяпрепровождением испанцев.
Впрочем, начало движениям под общим лозунгом «назад к природе» было положено еще в XIX веке, однако тогда они служили скорее противоядием от пагубных последствий индустриализации, да и круг допущенных к участию в этих движениях был сугубо элитарным. А в 1920-х годах движения наподобие немецкого Lebensreform («Реформа жизни»), выступавшего за вегетарианство, нудизм и гомеопатию, расширили охват и сделались массовыми за счет привлечения в свои ряды представителей именно тех слоев и сегментов населения, которые сильнее всех пострадали от испанского гриппа. В 1918 году нью-йоркские италоамериканцы и одесские евреи, не сговариваясь, сидели по домам за наглухо затворенными окнами из опасения, как бы болезнь не проникла в их жилища со злыми ли духами, с отравленным ли миазмами воздухом, – не суть важно. Теперь же понимание того факта, что солнце и свежий воздух – источники здоровья, стало всеобщим, и к 1930 году понятия «природа» и «чистота», «естественный» и «свежий» тесно увязались друг с другом в сознании людей. Особняком и за рамками интуитивной логики стоит полный крах, постигший в послевоенные годы некогда рьяную борьбу с табакокурением. На войне курение в войсках поощрялось как средство удержать солдат и матросов от соблазна предаться грехам потяжелее, а потом стало еще и пропагандироваться как профилактическое средство от испанского гриппа. Ну а после войны оно стало прочно ассоциироваться с вышеуказанными «полезными» свойствами и сделалось модным. Массово пристрастились к табаку и женщины, что в прежние века было вещью неслыханной.
Злейшими врагами общепринятой медицины зарекомендовали себя последователи Христианской науки[396], отринувшие медицинские вмешательства как таковые. По завершении пандемии «христианские ученые» провозгласили молитву единственным действенным средством от болезни, доказавшим свое безоговорочное превосходство над общепринятыми методами лечения, и число их последователей на этот раз стало расти как на дрожжах – и в родной Америке, и за рубежом. Зародились и новые движения верующих в исцеление молитвой. Филадельфию грипп в октябре 1918 года опустошал с особой свирепостью, но в те самые дни, когда New York Times трубила о крахе науки, Sword of the Spirit[397], рупор пятидесятников из «Ковчега веры»[398] со штаб-квартирой как раз в Филадельфии, опубликовал подборку рассказов о «благодатных исцелениях» под заголовком «Бог свидетель: исцеление даруется свыше». В том году «Ковчег веры» причалил к Золотому Берегу (современная Гана) и прочно там обосновался, хотя реального исцеления на своем борту не принес, свидетельством чему 100 000 жертв гриппа (оценочно) среди местного населения за второе полугодие 1918 года, а затем быстро распространил поле своей миссионерской деятельности на соседние Того и Берег Слоновой Кости. К концу 1920-х годов сам «Ковчег веры» сдулся, однако дело его живет в африканском пятидесятническом движении, делая основной упор на донесение до народов Благой вести о спасении, свидетельствуя о нем через явленные дары Духа – целительство и говорение языками.
Многие африканцы в 1918 году пережили кризис восприятия действительности, обусловленный, как принято теперь говорить, «когнитивным диссонансом»: христианские миссионеры и привезенная ими западная медицина учили одному; их собственные колдуны, знахарки и целители – совсем другому; но ни те, ни другие так и не сумели вразумительно ответить на вопросы, как, почему и за что обрушилась на них эта кара и кто им ее ниспослал