[408]. Ленин понимал, что медицина должна быть не только биологической и экспериментальной, но еще и социологической дисциплиной, и в этом плане шагал в ногу со временем, поскольку как раз в те же годы эпидемиология – наука о закономерностях и причинно-следственных связях в заболеваемости и просто краеугольный камень охраны здоровья населения – наконец получила признание в качестве полноправной дисциплины.
Эпидемиология немыслима без сбора статистических данных, и в первые же годы после пандемии требования к медицинской отчетности были повсеместно ужесточены, а структура данных упорядочена и систематизирована. В США уже к 1925 году все штаты без исключения участвовали в национальной системе отчетности о заболеваемости. Механизм раннего выявления вспышек чреватых эпидемиями заболеваний, которого, увы, так не хватало в 1918 году, в первом приближении сформировался и заработал, да и чиновники здравоохранения стали побольше интересоваться показателями здоровья населения на «низовом» уровне. В 1935 году в Америке был проведен первый в истории «Национальный опрос о состоянии здоровья»[409] населения в целом («всего-то» через 18 лет после «ужасающего примера» массовой отбраковки призывными комиссиями новобранцев, страдающих запущенными хроническими заболеваниями или физическими патологиями из числа поддающихся профилактике и/или лечению).
Вообще-то в те годы укреплением готовности своих стран к грядущим эпидемиям усиленно занялись правительства всего мира, но в этом отношении, как и во многих других, особняком стоит Китай, где, как водится, проявили особую рьяность. Пока Запад еще только готовился к мировой войне, китайские власти, извлекли урок из вспышки чумы в Маньчжурии в 1911 году и поручили У Ляньдэ, справившемуся с нею чуть ли не в одиночку и голыми руками, заложить фундамент современной системы здравоохранения. Велено – сделано: в 1912 году он организовал Североманьчжурскую службу предупреждения чумы, на следующий год добился разрешения на открытие анатомических театров при китайских медицинских школах, а в 1915 году – и учреждения Национальной медицинской ассоциации западного толка, где занял должность первого секретаря. Ну а после того как Чан Кайши осадил местных военачальников и снова сосредоточил всю полноту власти в Пекине, его режим по наущению У Ляньдэ озаботился централизацией еще и сбора данных о состоянии здоровья населения, и в 1930 году в Китае была создана Национальная карантинная служба. Первым ее директором стал, как вы, наверное, уже догадались, У Ляньдэ, и под его бдительным руководством под строгий противоэпидемический надзор были взяты все крупные международные морские порты Китая, а регулярные отчеты об эпидемиологической ситуации отправлялись не куда-нибудь драконам на небеса, а прямо в Женеву, в штаб-квартиру Лиги Наций.
За два года до провозглашения себя шахом Ирана генерал Реза-хан Пехлеви вернул под свой контроль карантинные службы в портах Персидского залива (не без кровопролитных боестолкновений с пытавшимися их удержать британцами). На глубокую озабоченность его правительства санитарно-эпидемиологической обстановкой в Персии в межвоенные годы свидетельствует одно то, что в период с 1923 по 1936 год государственные ассигнования на строительство объектов санитарной инфраструктуры выросли в 25 раз[410].
С увеличением объема и полноты данных о болезнях и заболеваемости по мере попадания все новых групп населения в «сети» учреждений всеобщего здравоохранения расширялось и поле деятельности эпидемиологов. Начнем с того, что эпидемиология вскоре перестала ограничивать круг изучаемых ею патологий лишь инфекционно-эпидемическими заболеваниями, как это было на первых порах, и стала интересоваться вопросами распространения также и наследственных, и хронических патологий, а с 1970-х годов эпидемиологов стали интересовать все без исключения аспекты состояния здоровья человеческих популяций – вплоть до частоты убийств. Такая эволюция отражала, с одной стороны, научный прогресс, а с другой – демографические изменения, по мере которых сердечно-сосудистые, онкологические, а в последние годы и старческие психоневрологические диагнозы стали уверенно вытеснять инфекционно-эпидемические болезни из числа самых распространенных причин смертности.
Когда в 1948 году в Великобритании была создана Национальная служба здравоохранения (НСЗ), среди основных причин смертности все еще числились пневмония, туберкулез и венерические болезни, а каждый двадцатый ребенок не доживал до года (в наши дни младенческая смертность ниже на порядок). Медицинской науке было еще очень далеко до сегодняшнего уровня развития, но и от уровня 1918 года она также ушла очень далеко вперед: уже появились современные антибиотики, а в 1955 году появится и вакцина от полиомиелита. Именно поэтому НСЗ и аналогичные ей системы здравоохранения других развитых стран пребывали в состоянии гибкой и динамичной трансформации. Бедняки, не имевшие до середины XX века доступа к квалифицированной медицинской помощи, что вынуждало их прибегать к самолечению народными средствами (часто небезопасными) или уповать на благотворительность или бескорыстие врачей-подвижников, теперь имели возможность благополучно лечиться от многих хворей у специалистов. Но радикальнее всех изменилась судьба стариков. Раньше многие из них заканчивали свои дни на «задворках» приютов и богаделен (в лучшем случае). С учреждением же НСЗ Великобритания стала первой в мире страной, где всерьез занялись разработкой и массовым внедрением гериатрической медицины.
Многие из нас сегодня воспринимают общедоступное бесплатное здравоохранение как должное, да и действительно, не так-то легко упомнить, что некогда, а именно во второй половине 1940-х годов, его внедрение было некоторыми кругами встречено в штыки. В частности, британское врачебное сообщество на протяжении двух лет противилось принятию закона о здравоохранении, учреждавшего НСЗ, и пыталось его заблокировать как угрозу своим доходам и независимости. Бесплатная медицина считалась чуть ли не синонимом социализма, а закон о здравоохранении – плодом «социалистического заговора». Уинстон Черчилль от лица оказавшейся после войны в оппозиции Консервативной партии обрушился однажды в Палате общин на Аньюрина Бевана[411], министра здравоохранения лейбористского правительства, с критикой, выходящей за рамки политического этикета, и даже назвал его «проклятием, насланным на страну». Вообще-то говоря, страх американцев перед «социалистическим заговором» – главная причина, по которой в США до сих пор так и не создано единой федеральной системы общедоступного здравоохранения. Вместо этого начиная с 1930-х годов в Америке плодятся системы медицинского страхования работников за счет работодателей.
Во многих странах в 1920-е годы были созданы министерства здравоохранения, а где они уже2 существовали, – значительно расширены их полномочия, функции и штаты. Это стало прямым результатом пандемии, во время которой высшее руководство органов, номинально отвечавших за состояние здоровья населения своих стран, либо вовсе не допускалось на заседания советов или кабинетов министров, либо вынуждено было довольствоваться ролью просителей, выклянчивающих субсидии или полномочия у других министерств и ведомств. Теперь же, получив министерские полномочия, лидеры здравоохранения заседали на высшем уровне как равные среди равных. Иными словами, было признано, что охрана здоровья населения – задача государственной важности. Одновременно с этим политики осознали, что популярные меры в этой сфере помогают заручиться массовой поддержкой населения. В результате здравоохранение стало политизироваться, и происходило это повсеместно, но явственнее всего эта тенденция прослеживалась в Германии.
Хотя предложение Эрнста Кюнца в 1920 году и было проигнорировано, центр тяжести в немецком здравоохранении в период Веймарской республики (1919–1933) неуклонно смещался от частных врачебных практик к общественным медучреждениям, и ко времени прихода к власти нацистов немецкие доктора вполне привыкли сотрудничать с государством по всем вопросам организации оказания медицинской помощи населению. Евгеника, конечно, повсеместно была тогда мощным течением, но в Германии 1930-х годов эта теория упала на благодатную почву, была возведена нацистами в ранг идеологии и сделалась главенствующей доктриной в медицинской практике.
Один из первых законов, принятых нацистскими властями в 1933 году, стал «Закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями» (он же «закон о принудительной стерилизации»), ставивший целью охрану «чистоты арийской расы» посредством лишения «ущербных» граждан возможности к воспроизводству себе подобных. В состав «судебных коллегий по наследственному здоровью»[412] входили юристы и врачи, причем последние там как раз и выступали в роли некоего подобия «государственных обвинителей», предъявляя судьям основания для принудительной стерилизации. Заседания этих коллегий проводились в закрытом для публики режиме и зачастую длились не более десяти минут. Впоследствии закон был дополнен, а полномочия судебных коллегий расширены, и они получили право предписывать также и принудительные аборты вплоть до шестого месяца беременности[413].
Состояние здоровья нации сделалось знаковым показателем ее благополучия, современности и цивилизованности. По мере совершенствования эпидемиологического надзора высветилась масса проблем со здоровьем местного населения африканских и азиатских колоний, ставших не сказать чтобы немым укором колонизаторам, поскольку как раз к этому времени то самое местное население стало повсеместно протестовать против невыносимых условий жизни и притеснений со стороны колониальных властей, включая нежелание или неспособность обеспечить их адекватной медицинской помощью. При этом все угнетенные народы дружно указывали на вожделенный пример Советской России, где создана единая государственная система здравоохранения, гарантирующая оказание бесплатной медицинской помощи всем, кто в ней нуждается. Капиталистический Запад вынужденно призадумался и выдал в ответ собственное решение, заключающееся в передаче функций организации обеспечения медицинской помощью нуждающихся частным благотворительным фондам (а именно Фонду Рокфеллера в подавляющем большинстве случаев), дабы избежать сползания к государственно-социалистической модели развития.