Историки в своем подавляющем большинстве отказываются считать грипп решающим фактором, определившим победителя, хотя и признают, что он ускорил развязку. Лишь двое ученых, нарушив негласную академическую субординацию, осмелились озвучить логичную, в общем-то, гипотезу, что грипп «наказал» Центральные державы значительно тяжелее Союзных и тем самым склонил чашу весов в сторону последних, предрешив исход Первой мировой. Военный историк Дэвид Забецки[418] полностью согласен с Юнгером относительно того, что нехватка продовольствия в немецких войсках подорвала здоровье немецких солдат и серьезно усугубила последствия гриппа среди них[419], а политолог Эндрю Прайс-Смит[420] утверждает, что смертоносная осенняя волна стала последней соломинкой, переломившей хребет расшатанной войной Австро-Венгерской империи.[421] Не исключено, что Людендорфу под конец войны стали мерещиться огненные письмена на стенах, предрекающие скорбную участь Германии и ему лично: во всяком случае, в конце сентября у него случился тяжелый нервный срыв, и штабным офицерам пришлось срочно вызывать к главнокомандующему психиатра.
Условия в Центральной Европе к осени 1918 года сложились крайне тяжелые, хотя об истинной степени тяжести ситуации в этом регионе за его пределами до окончания войны даже представления не имели, да и по ее окончании осознали всю масштабность случившейся там гуманитарной катастрофы далеко не сразу. Зато писатель Стефан Цвейг сразу же уловил ее тяжелый привкус впереди, возвращаясь из благополучной Швейцарии в родную Австрию в один из первых послевоенных месяцев. Поезд остановился на пограничной станции, вспоминал он в своих мемуарах[422], и там его вместе с другими пассажирами попросили покинуть «шикарные, вылизанные дочиста» швейцарские вагоны и пересесть в австрийский состав:
«Достаточно было войти туда, чтобы наперед осознать, что стряслось со страной. Проводники, указывавшие нам наши места, выглядели как изможденные голодом оборванцы; они еле ползали по вагонам в свисающих с сутулых плеч мешковатых униформах. Кожаные ремни для открывания и закрывания окон были срезаны все до единого, ибо каждый кусочек кожи был драгоценностью. Ножи или штыки плотоядно обкромсали и чуть ли не всю обивку с вагонных сидений, – видимо, нуждающимся негде было больше раздобыть кожи на заплаты для обуви. Также и пепельницы были украдены все до единой ради толики никеля или меди»[423].
Британский экономист Джон Мейнард Кейнс[424] предупреждал об угрожающей ситуации в проигравших войну странах еще в ходе Парижских мирных переговоров и резюмировал свою точку зрения в книге «Экономические последствия мира» (1919). «За месяцы, что прошли со времени публикации отчетов о положении дел со здоровьем населения в Центральных империях такого рода, что воображение отказывается их воспринимать, ничего не меняется, а всякий, кто их цитирует, чуть ли не обвиняется в преступной сентиментальности», – писал он, прежде чем привести статистику и заключение врачей из одной венской газеты: «За последние два года войны в одной лишь Австрии от туберкулеза умерло 35 000 человек, в том числе 12 000 – в самой Вене. Сегодня нам приходится как-то сживаться с мыслью о том, что не менее 350–400 тысяч человек нуждаются в лечении от туберкулеза. <…> В результате хронического недоедания подрастает целое поколение малокровных и чахлых детей с недоразвитой мускулатурой, опорно-двигательным аппаратом и мозгом». Сегодня известно, что туберкулезники особо уязвимы перед лицом гриппа. Так что если вторая волна пандемии действительно пришла с востока, как следует из некоторых источников, то Австро-Венгрия начала ощущать на себе ее последствия раньше других стран – участниц военных действий на Западном фронте и потери от гриппа понесла самые тяжелые. Выходит, все-таки прав был Людендорф, записав грипп в союзники Антанты.
С войной и гриппом разобрались, а как насчет мира? Сильно ли грипп сказался на послевоенной жизни и мироустройстве? Некоторые историки считают, что еще как сильно. Третья волна пандемии накрыла Париж в разгар затянувшихся переговоров о мирном урегулировании, и члены делегаций, участвовавших в этом сложнейшем процессе, оказались прямо или косвенно затронуты «испанкой», причем на всех уровнях и невзирая на национальную принадлежность, титулы, чины и звания. Член китайской делегации Веллингтон Ку[425], ратовавший за возвращение Китайской республике оккупированной японцами провинции Шаньдун и в целом уважения к его нации, потерял жену. Т. Э. Лоуренс (более известный как «Лоуренс Аравийский»)[426], сопровождавший арабскую делегацию по главе с принцем Фейсалом (будущим первым королем Ирака), отлучился из Парижа в Англию, получив известие о том, что его отец лежит при смерти с гриппом. Опоздав на пару часов и не застав родителя в живых, Лоуренс не стал дожидаться похорон, а сделал по-армейски четкий поворот кругом и устремился обратно, чтобы не слишком отстать от хода обсуждения будущего преимущественно арабских по составу населения земель, освобожденных из-под ига Османской империи[427]. Британский премьер Дэвид Ллойд Джордж от перенесенного осенью гриппа вроде бы оправился, но тут не на шутку разболелся его французский коллега Жорж Клемансо, которого жестоко «лихорадило» весь март и апрель. Правда, затруднительно сказать, была ли болезнь Клемансо вызвана вирусом «испанки» или же последствиями февральского покушения на его жизнь, включая засевшую под лопаткой пулю. Не исключено, впрочем, что одно наложилось на другое.
Вероятно, самой влиятельной жертвой гриппа в Париже стал той весной президент США Вудро Вильсон. Он вроде бы и вернулся в строй, но внимательные наблюдатели быстро заметили, что раньше всегда уравновешенный и привыкший досконально вникать во все детали президент стал время от времени проявлять то забывчивость и рассеянность, то раздражительность и скоропалительность в суждениях (а тут еще, как назло, и его ближайший советник Эдвард Хаус[428] тоже тяжело заболел). Нервная система у Вильсона и раньше не отличалась особой крепостью, к тому же подозревают, что он страдал преходящими нарушениями мозгового кровообращения и регулярно переносил микроинсульты[429]. Одни современные неврологи, изучив его анамнез, предполагают, что той весной грипп запустил очередную серию микроинсультов, другие с ними не согласны (ретроспективная диагностика занятие вообще-то крайне скользкое). Но если так, не сказались ли проблемы со здоровьем президента США на итогах переговоров?
Вильсон однозначно был ключевым игроком. Вооружившись своими «Четырнадцатью пунктами», он жестко и зачастую в одиночку вел борьбу за умеренные условия заключения мира и учреждение Лиги Наций против жаждавших мести и унижения проигравших европейских участников. Впрочем, последние исследования биографии Вильсона, предпринятые историком Джоном Милтоном Купером (младшим)[430], показали, что ухудшение состояния здоровья президента той весной к реальным упущениям с долгосрочными негативными последствиями не привело. За одним важным «но»: поддавшись на шантаж Японии бойкотировать Лигу Наций, если под ее контролем не оставят китайскую провинцию Шаньдун, мирная конференция приняла японские условия, спровоцировав гневный демарш со стороны Китая, а Вильсон хоть и высказывался против, но на этот раз недостаточно энергично. По остальным вопросам, считает Купер, президент поставленных целей в Париже добился. Когда дошло до обсуждения вопроса о репарациях, однозначно самом деструктивном из продуктов мирного урегулирования по причине унижения и тягот, на которые они обрекали послевоенную Германию, делегатам удалось согласовать только общие принципы их выплаты, но не фактические суммы. О них решили договориться позже, когда снова соберутся представители всех стран, ратифицировавших мирный договор. Вот только США его так и не ратифицировали, в парижском процессе далее не участвовали и в Лигу Наций не вступили[431].
Если по поводу психоневрологического состояния президента Вильсона весной 1919 года эксперты высказывают противоречивые мнения, то по поводу последствий острого инсульта, перенесенного им в начале октября того же года, двух мнений быть не может. Перенесенный грипп, единодушно полагают историки, безусловно, стал одним из факторов, которые к нему привели. А сам этот инсульт оставил неизгладимый след как в жизни Вудро Вильсона (оставшегося с парализованной левой частью тела), так и в мировой политике, поскольку, считает Купер, именно болезнь помешала Вильсону убедить Сенат ратифицировать Версальский договор вместе с включенным в него в качестве приложения Уставом Лиги Наций. Лига Наций обязала Германию выплатить неподъемные репарации, вызвав тем самым бурное негодование немецкого народа, чего, вероятно, не случилось бы, имей там США право слова. Таким образом, превратив Вудро Вильсона в инвалида и главное препятствие на пути реализации собственных планов, испанский грипп внес немалый косвенный вклад в создание объективных предпосылок для развязывания Второй мировой войны.
Но и вдалеке от мирного процесса грипп не менее властно вмешивался в ход важных политических событий. В марте 1919 года Яков Свердлов, председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК), умер через неделю после начала болезни. Малорослый и щуплый, но обладавший властным голосом и серьезным весом, любивший появляться на публике с головы до ног в черном кожаном обмундировании, Свердлов однозначно стал правой рукой Ленина, с тех пор как успешно справился с ролью и. о. председателя Совнаркома РСФСР в сентябре 1918 года, пока вождя революции выхаживали после тяжелого ранения, полученного в результате покушения на его жизнь в конце августа того года. Лев Троцкий вспоминал, как Ленин позвонил ему в Наркомат по военным и морским делам с известием о смерти Свердлова: «"Его больше нет. Его больше нет. Его больше нет". – Затем мы оба взяли паузу, вслушиваясь в тягостное молчание на том конце провода, и повесили трубки. Нам было больше нечего сказать друг другу»