«– Эй! Давай деньги, бери товар.
Перед старым Хуа остановился человек весь в черном, глаза его сверкали, как кинжалы.
От его пронизывающего взгляда старый Хуа весь съежился.
А тот протянул к нему свою огромную руку с раскрытой ладонью, держа на другой пропитанную свежей кровью круглую пампушку, с которой стекали красные капли»[466].
Не помогло. Сын умер. А Лу Синь теперь считается основоположником современной китайской литературы.
Была, наконец, Индия – страна, принявшая на себя самый тяжелый удар испанского гриппа в абсолютном выражении числа погибших. Неудивительно, что болезнь стала в 1920-х годах одной из главных тем индийских писателей, буквально фонтанировавших идеями о необходимости реформы кастовой системы и сбрасывания с шеи народов страны удушающего ярма британского правления. В Китае модернизаторы проводили кампанию за переход в современной литературе с классического языка вэньянь на обиходно-разговорный байхуа (что было примерно равносильно переходу с латыни на итальянский и французский в Европе эпохи Возрождения), дабы сделать китайскую культуру в целом доступной простым людям. Нечто похожее происходило в те годы и в Индии. Новое поколение писателей впервые поставило перед собой задачу повествовать о тяжелых реалиях крестьянской жизни языком, понятным самим крестьянам. Самым значительным писателем того поколения был Мунши Премчанд[467]. Мало кому известный за пределами Индии, на родине Премчанд был, пожалуй, популярнее даже нобелевского лауреата Рабиндраната Тагора. В сказке «Цена молока» (1934), к примеру, поведана история мальчика по имени Мангал из касты неприкасаемых. Лишившись сначала отца, умершего от чумы, а затем и матери, погибшей от укуса змеи, он вынужден питаться объедками, изредка перепадающими ему со двора местного землевладельца, живя под деревом по соседству. И жена хозяина дома всячески обходит сироту стороной, чтобы не запачкаться, хотя мать Мангала еще недавно была кормилицей ее собственного сына, ровесника и, казалось бы, молочного брата неприкасаемого малыша. Но никого в индийской деревне столь диким несоответствием не удивишь, поскольку местный ученый брахман («пандит») доходчиво объясняет всем основные принципы индуизма: «У царя свои заповеди, у подданных – свои, и богатым с бедными религия предписывает жить порознь и по-разному. Раджи и махараджи могут питаться чем хотят, жениться на ком хотят, – и ничто им в этом не препятствует. Они – высшие. Правила и ограничения – это для рядовых людей»[468].
По-настоящему самобытным «хроникером деревенской жизни» Премчанд сделался как раз примерно к 1918 году, перебравшись на территорию Соединенных провинций Агра и Ауд (в настоящее время – штаты Уттар-Прадеш и Уттаракханд), где испанский грипп унес 2–3 миллиона жизней. Там же в те годы жил и молодой, но успевший лишиться из-за гриппа жены и множества близких поэт, писавший под именем Нирала («странный, особенный»)[469]. Позже он опишет в своих воспоминаниях, как на его глазах «воды Ганга вспухали от мертвых тел. <…> Это было наистраннейшее время в моей жизни. Вся моя семья исчезла во мгновение ока»[470].
Эти события произвели столь глубокое впечатление на двадцатидвухлетнего поэта, что впоследствии Нирала, сделавшись настоящим светочем индийского модернизма, на дух не переносил традиционных религиозных объяснений обрушившихся на него и его народ страданий «кармой», то есть воздаянием за содеянное в прошлых жизнях. Он в полной мере усвоил, что мир просто жесток и во вселенной нет места для сантиментов.
В 1921 году Нирала написал стихотворение «Нищий», которое, пожалуй, адекватно передает общее эмоциональное настроение не только индийских мастеров слова, но и поэтов и писателей всего мира той поры. В нем есть такая строфа:
Губы иссохли от жажды и голода,
как же теперь уповать им
на щедроты Вершителя судеб?
Да так: пусть упьются слезами.
Часть восьмаяНаследие рядового Роско
Во время эпидемии испанского гриппа запрещалось ездить в трамваях без масок. 260 000 масок были сделаны сиэтлским отделением Красного Креста, штат Вашингтон, который состоял из 120 рабочих (Американский национальный Красный Крест. Коллекция).
В американском художественном фильме «Эпидемия»[471] 1995 года повествуется о вспышке заболевания, вызываемого вымышленным вирусом Мотаба, сначала в Заире, а затем в американском городке, где этот вирус исследовали. Поначалу вирус Мотаба один в один похож на реально существующий вирус Эбола: вызывает геморрагическую лихорадку с летальным исходом и передается с физиологическими жидкостями. Но затем вирус мутирует и начинает распространяться воздушно-капельным путем, как грипп. Дабы подавить вспышку в зародыше и не дать болезни вырваться за пределы пораженного городка, президент США утверждает предложенный Пентагоном план уничтожить вирус вместе с городком и его жителями ковровой бомбардировкой. Однако обошлось, поскольку ученые в последний момент успели изобрести сыворотку.
Сценарий этого «ужастика» в жизни пока что реализован не был. Эбола убивает до половины инфицированных, но по воздуху не распространяется. А самый страшный на человеческой памяти грипп – испанский – убивал (в среднем по миру) «всего-то» несколько процентов заболевших. Научные консультанты создателей «Эпидемии», однако, утверждали, что в основу сценария фильма положен не научно-фантастический сюжет, а вполне реалистичный и весьма вероятный ход развития событий. Одним из консультантов, кстати, был эпидемиолог Дэвид Моренс, соавтор Джеффри Таубенбергера по той самой работе, в которой они приклеили к испанскому гриппу ярлык «мать всех пандемий». Так он даже высказался в том плане, что сценаристы «Эпидемии» не только не сгустили краски, а, напротив, приукрасили действительность: «Не думаю, что они переусердствовали в погоне за сенсацией. Если что, они даже смягчили и приглушили тона»[472].
В 2016 году независимая международная экспертная Комиссия по созданию Глобальной модели риска для здоровья (GHRF[473]), созванная по инициативе Национальной академии медицины США, оценила на уровне 20 % вероятность того, что в течение ближайшего столетия произойдет не менее четырех пандемий, а вероятность хотя бы одной пандемии именно гриппа, по ее оценке, и вовсе близка к ста процентам[474]. Большинство экспертов и безо всякой теории вероятностей попросту считают пандемии гриппа явлением неизбежным. Поэтому вопросы, по их мнению, надо ставить иначе: когда ожидать следующей пандемии, как сузить ареал распространения и минимизировать ущерб для здоровья? Уроки, извлеченные из пандемии испанского гриппа, весьма полезны с точки зрения получения ответов на все три этих вопроса.
Пойдем по порядку и первым делом зададимся вопросом, когда нам ждать следующей пандемии. Испанский грипп стал следствием обретения вирулентным штаммом двух способностей: во-первых, инфицировать человека, а во-вторых, свободно передаваться от человека человеку воздушно-капельным путем, без участия зоонозных переносчиков. Именно обретение вирусом «испанки» второй способности запустило смертоносную осеннюю волну 1918 года, и теперь ученые мониторят все циркулирующие штаммы, с тем чтобы своевременно предсказать повторение такого поворота событий. Один из используемых вирусологами-эпидемиологами методов основан на использовании молекулярных часов, о которых уже рассказывалось. Идея проста: по мере накопления мутаций возникают отдельные штаммы, более других готовые к передаче от человека к человеку, и они быстро начинают выделяться на генеалогическом древе обилием копий вследствие этой т. н. трансмиссивной готовности. Следовательно, теоретически возможно спрогнозировать, когда движущийся в опасном мутационном направлении штамм достигнет уровня готовности, чреватого пандемией.
Тревожная новость в том, что потенциально пандемические штаммы, вероятно, уже появились, и относятся они к подтипу H5N1 вируса гриппа A – тому самому, что наделал шума в 1997 году, убив ребенка в Гонконге. Пока что почти все случаизаражения человека вирусом H5N1 становятся следствием его передачи от птиц, но уже зафиксированы и отдельные случаи передачи инфекции напрямую между людьми, вот и звучат опасения, что рано или поздно появится особо трансмиссивный штамм H5N1, чреватый пандемией. Другой поднадзорный (по той же самой причине) подтип – H7N9. Пока же этого не произошло, и хочется надеяться, что не произойдет, поскольку летальность H5N1 доходит до 60 % от общего числа случаев[475], что на порядок выше, чем у вируса испанского гриппа, и сегодня этот подтип считается одной из величайших пандемических угроз человечеству.
Внешние факторы – особенно климатические – также могут влиять на хронологию пандемии. В 2013 году, например, опубликованы результаты исследования, из которых следует, что начало и все три волны пандемии испанского гриппа пришлись на фазу Ла-Нинья температурного цикла поверхностного слоя вод Тихого океана[476]. Ла-Ниньей («малышка» в переводе с испанского) называют холодную фазу цикла так называемой Южной осцилляции, когда вода в экваториальной части Тихого океана (между тропиками Рака и Козерога) остывает, а затем ее сменяет фаза Эль-Ниньо («малыш») и эти воды прогреваются. Океанические течения и динамические потоки воздушных масс тесно взаимосвязаны, поскольку и те и другие участвуют в конвекционном теплообмене, то есть играют решающую роль в перераспределении тепла в приземных слоях атмосферы, определяя тем самым погоду во всем мире, из-за чего метеорологи и ведут столь пристальный мониторинг динамики Эль-Ниньо/Южной осцилляции (ENSO