Джордж всегда был прав… за исключением тех случаев, когда ошибался. И Блейзу казалось, что это тот самый случай.
– Господи, – вырвалось у него, в горле булькнуло.
– Сделай это быстро, – послышался из ванной голос Джорджа. – Не заставляй его страдать.
Блейз опустился на колени, положил подушку на лицо младенца. Локти уперлись в колыбельку по обе стороны грудной клетки малыша, и он почувствовал, как Джо дважды вдохнул… перестал дышать… вновь вдохнул… перестал. Младенец шевельнулся, выгнул спину. При этом повернул голову и задышал вновь. Блейз сильнее надавил на подушку.
Ребенок не заплакал. Блейз думал, что будет лучше, если ребенок заплачет. Молчаливая смерть, как насекомого, казалась более жалкой. Ужасной. Блейз убрал подушку.
Джо повернул голову, открыл глаза, закрыл, улыбнулся и сунул большой палец в рот. Он снова просто спал.
Блейз тяжело и учащенно дышал, словно после быстрого забега. Капли пота выступили на его проломленном лбу. Он посмотрел на подушку, которую все еще держал в сжавшихся в кулаки пальцах, выронил, будто она вдруг раскалилась докрасна. Начал дрожать, обхватил живот руками, чтобы унять дрожь. Куда там. Вскоре его трясло. Мышцы гудели, как телеграфные провода.
– Доведи дело до конца, Блейз.
– Нет.
– Если не доведешь, я уйду.
– Ну и иди.
– Ты думаешь, что сможешь оставить его, не так ли? – В ванной Джордж рассмеялся. Смех его напоминал клокотание воды в сливной трубе. – Бедный ты слюнтяй. Оставишь его в живых, так он, когда вырастет, будет ненавидеть тебя всей душой. Они за этим проследят. Эти хорошие люди. Эти хорошие богатые говняные республиканцы-миллионеры. Неужто я тебя ничему не научил, Блейз? Позволь мне сказать это еще раз, словами, которые может понять даже тупица: если ты будешь гореть, они даже не поссут на тебя, чтобы затушить огонь.
Блейз смотрел на пол, где лежала ужасная подушка. Все еще дрожал, но теперь у него пылало лицо. Он знал, что Джордж прав. И тем не менее ответил:
– Я не планирую гореть огнем.
– Ты не планируешь ничего! Блейз, когда эта маленькая счастливая гугукающая кукла вырастет в мужчину, он сделает крюк в десять миль только для того, чтобы плюнуть на твою гребаную могилу. Говорю в последний раз, убей этого ребенка!
– Нет.
Внезапно Джордж исчез. И, может, он действительно все это время был в ванной, потому что Блейз точно почувствовал, как что-то (нечто) покинуло лачугу. Ни одно окно не открылось, ни одна дверь не хлопнула, и тем не менее лачуга стала более пустой.
Блейз подошел к ванной, открыл дверь ногой. Ничего, кроме раковины. Ржавого душа. И сральника.
Он попытался уснуть, но не смог. Содеянное висело в голове, словно занавес. И что там сказал Джордж? «Они почти схватили тебя. Если ты не смоешься из лачуги, к полудню они будут здесь».
А самое худшее: «Он сделает крюк в десять миль только для того, чтобы плюнуть на твою гребаную могилу».
Впервые Блейз ощутил, что на него действительно идет охота. В каком-то смысле он уже чувствовал, что его поймали… ощущал себя жучком, копошащимся в сетке, из которой ему не выбраться. Память принялась подсовывать фразы из старых фильмов. «Возьмите его живым или мертвым. Если ты сейчас не выйдешь, мы войдем, и мы войдем, стреляя из всех стволов. Подними руки, сучий выродок… все кончено».
Он сел, весь в поту. Скоро пять утра. Прошел почти час с того момента, как его разбудили крики младенца. Заря еще не занялась, лишь на самом горизонте появилась оранжевая полоска. Над головой по небосводу неспешно двигались звезды, безразличные к происходящему внизу.
«Если ты не смоешься из лачуги, к полудню они будут здесь».
Но куда бежать?
Вообще-то он знал ответ на этот вопрос. Знал уже давно.
Он поднялся, резкими, дергаными движениями натянул на себя одежду: теплое нижнее белье, шерстяную рубашку, две пары носков, джинсы «Левайс», ботинки. Младенец все еще спал, но Блейз мог лишь мимоходом глянуть на него. Он вытащил из-под раковины бумажные пакеты, начал складывать в них подгузники, бутылочки, банки с консервированным молоком.
Наполнив пакеты, отнес их в «мустанг», припаркованный рядом с угнанным «фордом». По крайней мере у него был ключ от багажника «мустанга», и он сложил пакеты туда. В сарай и обратно – бегом. Теперь, когда он решил уезжать, паника жгла пятки.
Он взял еще один пакет и набил одеждой Джо. Сложил столик для пеленания и взял его тоже, почему-то подумав, что Джо в новом месте столик понравится, поскольку малыш к нему привык. Колыбель тоже может уместиться на заднем сиденье, решил Блейз. Банкам с обедами нашлось бы место на полу у переднего пассажирского сиденья, сверху на них легли бы одеяла. Еда из банок Джо нравилась. Он уплетал эти обеды за обе щеки.
Блейз еще раз сгонял к «мустангу», потом включил двигатель и обогреватель, чтобы кабина прогрелась. Часы показывали половину шестого. Рассвет набирал силу. Звезды бледнели. Только Венера продолжала ярко светить.
В доме Блейз достал Джо из колыбельки и перенес на свою кровать. Младенец что-то проворчал, но не проснулся. Блейз отнес колыбельку в машину.
Вернулся в дом, лихорадочно огляделся. Взял с подоконника радиоприемник, отсоединил от розетки, обмотал шнур вокруг него. Поставил на стол. В спальне вытащил из-под кровати свой старый чемодан, коричневый, потертый, в царапинах, со сбитыми углами. Побросал в него остатки одежды, сверху положил пару эротических журналов и несколько комиксов. Отнес чемодан и радиоприемник в машину, в которой уже становилось тесно. Вернулся в дом в последний раз. Расстелил одеяло, положил на него Джо, завернул, весь сверток засунул в свою куртку. Застегнул молнию. Джо уже проснулся. Выглядывал из кокона, как мышонок.
Блейз отнес его в машину, сел за руль, Джо положил на переднее сиденье.
– А теперь только не скатись с сиденья, малыш.
Джо улыбнулся и тут же натянул одеяло на голову. Блейз хохотнул, но в то же мгновение увидел себя, опускающего подушку на лицо Джо. По телу пробежала дрожь.
Он задним ходом выехал из сарая, развернулся и покатил по подъездной дорожке к шоссе… Блейз, конечно, этого не знал, но менее чем через два часа полиция взяла окрестную территорию в плотное кольцо, перекрыв все дороги.
Он ехал по местным и второстепенным дорогам, огибая Портленд и его пригороды. Ровный гул мотора и теплый воздух обогревателя почти мгновенно усыпили Джо. Блейз настроил радиоприемник на любимую станцию, транслирующую кантри, которая начинала работать с рассветом. Прослушал утреннюю молитву, информацию для фермеров, передовицу из придерживающейся правых взглядов газеты «Фридом лайн», издающейся в Хьюстоне, которая наверняка исторгла бы из Джорджа фонтан ругательств. Наконец пришел черед выпуска новостей.
– Поиск похитителей Джозефа Джерарда-четвертого продолжается, – важно объявил диктор, – и события вступили в новую фазу. – Блейз насторожился. – По сведениям источника, близкого к расследованию, на Портлендский почтамт ночью поступило письмо с требованием выкупа, и его незамедлительно, на автомобиле, доставили в дом Джерардов. Ни местные власти, ни сотрудники Федерального бюро расследований, возглавляемые специальным агентом Албертом Стерлингом, получение письма не комментируют.
На эту часть Блейз внимания не обратил. Джерарды получили письмо, и это радовало. В следующий раз ему не оставалось ничего другого, как позвонить им. Он забыл взять с собой газеты, журналы, конверт и компоненты пасты. Да и звонок всегда лучше. Прежде всего, потому что быстрее.
– А теперь погода. Ожидается, что зона пониженного давления, расположившаяся над верхней частью штата Нью-Йорк, двинется на восток и накроет Новую Англию одним из самых сильных снегопадов за эту зиму. Национальная метеорологическая служба разослала предупреждения о сильных буранах, снег может пойти уже к полудню.
Блейз выехал на шоссе номер 136, через две мили свернул с него на Стинкпайн-роуд. Когда проезжал пруд, теперь замерзший (там они с Джонни однажды наблюдали, как бобры строят плотину), на него нахлынуло смутное, но мощное чувство дежавю. А вызвал его брошенный фермерский дом, куда однажды забрались Блейз, Джонни и еще один парень, внешностью похожий на итальянца. В стенном шкафу они нашли стоящие друг на друге обувные коробки. В одной лежали порнографические открытки: мужчины и женщины, делающие все, что только можно, женщины и женщины, на одной женщина занималась этим с ослом или жеребцом. Открытки они разглядывали всю вторую половину дня, удивление переходило в похоть, потом в отвращение. Блейз не мог вспомнить настоящее имя парнишки с итальянской внешностью, только прозвище: все называли его Той-Джем.
Проехав еще милю, Блейз на развилке свернул направо, на совершенно разбитую дорогу, которую еще и плохо расчистили (не говоря уж о том, что она стала совсем узкой), отчего снег с сугробов по обеим сторонам сносило на проезжую часть. Проехав четверть мили и миновав поворот, который мальчишки называли «Поворот сладкой крошки» (в стародавние времена Блейз знал, откуда взялось это название, но теперь, конечно, забыл), он уткнулся в цепь, перегораживающую дорогу. Блейз вылез из автомобиля, одним мощным рывком вырвал дужку из ржавого навесного замка. Он здесь уже бывал, но в прошлый раз дужку пришлось дергать раз шесть.
Он положил цепь на землю и оглядел лежащую перед ним дорогу. Ее не чистили после последнего снегопада, но Блейз подумал, что с таким слоем снега «мустанг» справится, если предварительно отъехать подальше и разогнаться. А уж потом он собирался вернуться и вновь повесить цепь, как уже проделывал в прошлом. Место это притягивало его.
А что лучше всего? Обещали сильный снегопад, то есть снег быстро скроет все следы.
Он вновь сел за руль, включил заднюю передачу, отъехал на двести футов. Затем врубил первую и надавил на педаль газа. «Мустанг» свое название оправдывал. Двигатель ревел, а на тахометре, который установил владелец автомобиля, стрелка заползла в красную зону, поэтому Блейз перешел на вторую передачу, решив, что всегда сможет вернуться на первую, если его маленький украденный пони начнет надрываться.