Дорогой лорд Понтефракт, почему вы держите себя так таинственно, странный вы человек? Если бы я знала… Мы должны принимать вас должным образом. Я устрою бал… да, на будущей неделе… Утром направлю приглашения… уверена, что и генерал-губернатор пожелает принять вас в правительственной резиденции…
— Пожалуйста, леди Макнер, — вежливо прервал ее Адам, — вы очень любезны, но я и в самом деле предпочел бы, чтобы люди не знали, кто я такой. Понимаю, что полную тайну теперь соблюсти нельзя, но… Во всяком случае, вам известно, что утром я уезжаю в Лакнау и, право, не могу изменить своих планов.
Выражение возбужденной надежды на лице леди Макнер сменилось холодным разочарованием.
— Ну, конечно, милорд, хотя общество Калькутты будет разочаровано. Однако, что делать. Пойдем, Эмилия. Тебе пора в постель.
— Ах, мама, ты относишься ко мне, как к ребенку.
— Я и считаю, что ты ребенок, — холодно заметила мать. — А теперь пошли. Не надо зря отнимать у лорда Понтефракта дорогое время.
Она взяла дочь за руку. Эмилия повернулась к Адаму.
— Я вас увижу завтра утром до отъезда, хорошо? — спросила она задумчиво.
Адам улыбнулся.
— Конечно. Спокойной ночи, Эмилия.
— Спокойной ночи, Адам… — она мечтательно прошептала его имя. Мать буквально тянула ее обратно в дом.
— Ты ведешь себя неприлично! — донеслось до Адама шипение леди Макнер, и они скрылись, оставив его на террасе в одиночестве. Он огляделся по сторонам и, облокотясь о балюстраду, вновь стал смотреть на луну и звезды. В разговоре с Эмилией он пренебрежительно отозвался о своей женитьбе, потому что Эмилия напомнила ему Лизу. На деле же Сибил ему нравилась, и его не покидало чувство вины с тех пор, как он оставил ее. Совсем некстати было произносить во сне имя Лизы, но все как-то чертовски не ладилось с тех самых пор, как пропала Лиза…
Именно в этот момент он почувствовал укол в шею. Он махнул рукой, чтобы отогнать, как он подумал, осу или пчелу, но вместо этого нащупал небольшую иглу. К тому времени, когда он выдернул ее, сознание уже стало покидать его. Он попытался устоять, покрепче уцепившись за балюстраду, но его колени подогнулись, и он упал на бок, потеряв сознание.
Из темного сада выскочили три индуса и бесшумно поспешили к его телу.
Он не проснулся сразу, как обычно по утрам, скорее, к нему постепенно начало возвращаться сознание. Он не знал, насколько длинной была эта ночь — прошли минуты или часы, у него не было представления об этом, — а теперь начал материализовываться реальный окружающий мир. Он находился в белой комнате, лежал на кровати, заваленной круглыми подушками, через стрельчатое открытое окно врывался и обдувал его горячий ветерок. Он неуверенно сел, вспомнил об иголке в шее. Он приложил к месту укола руку, но нащупал лишь небольшую припухлость. По отросшей щетине на подбородке, а также по чувству голода он понял, что, должно быть, провел в бессознательном состоянии по меньшей мере сутки. В это время отворилась дверь, и в комнату вошла одна из самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел. Она несла серебряную вазу, наполненную фруктами. Подойдя, она поставила ее возле постели. У нее была гладкая, красновато-коричневая кожа, пухлые чувственные губы, карие глаза блестели под накрашенными ресницами. В центре лба виднелся знак принадлежности к касте. Ей шло изумительное бледно-зеленое сари, волосы покрывала газовая вуаль.
— Проснулись? — улыбнулась она. — Вы, наверное, голодны. Я принесла кое-что поесть.
— Где я нахожусь? — спросил он, беря грушу и жадно ее надкусывая.
— Во дворце Его Высочества махараджи Раниганжа, кузена Нана Саиба. Он расположен к северу от Калькутты. Вас привезли сюда слуги Его Высочества Нана Саиба.
— Привезли? Вы хотите сказать — похитили? А кто такой Нана Саиб?
Она переставила серебряную вазу на инкрустированный восьмиугольный стол и провела своей прохладной ладонью по щеке Адама.
— Вам все объяснят в свое время. Вы устали и выпачкались. Разрешите мне отвести вас в гуссакхану Его Высочества, я вас там вымою.
Она обольстительно улыбнулась, взяла его за руку и помогла подняться на ноги. Он понял, что не раздевался, хотя кто-то снял с него фрак и галстук. И хотя он сгорал от любопытства, он обнаружил также, что, несмотря на головокружение, он сгорал также и от другого желания. Прошло, в конце концов, более полугода с тех пор, как он спал с женщиной.
Девушка провела его по комнате и вывела в длинный коридор из белого мрамора. Дворец казался пустым и таинственным, и Адаму пришло в голову, что если его действительно похитили, то он оказался в странной тюрьме. В конце коридора она отворила решетчатые мраморные двери, напоминавшие легкие ширмы. Сразу же начинались ступеньки, спускавшиеся к квадратному бассейну. Окна в зале были открыты, несколько попугаев с ярким оперением сидели на подоконниках.
— Его Высочество дарует вам чистую одежду, — сообщила женщина на отличном английской языке, хотя в интонации чувствовалась индийская музыкальность. — То есть, если вы не возражаете одеться в национальное платье.
Она показала на мраморную скамейку, на которой лежал индийский костюм. Адам уставился на акхан, камзол цвета слоновой кости. Его охватило странное чувство. В его памяти промелькнула индийская шкатулка с миниатюрой прекрасной девушки, его прабабки.
— Пойдемте, мистер Торн.
Он обернулся и увидел, что она уже сняла с себя сари и совершенно голая стояла на ступеньках, ведущих в воду.
— Что это, образец национального гостеприимства? — спросил Адам, отстегивая подтяжки. — Мне это нравится.
Он снял ботинки и брюки, белую рубашку, от которой пахло потом. Затем, тоже совершенно нагой, подошел к ступенькам, ведущим в бассейн. В удивительно приятной прохладной воде плавали лилии.
— Нана Саиб покупает самые лучшие сорта мыла в Калькутте, — сказала девушка, указывая на поднос с мылом. — Нана Саибу нравятся многие английские вещи. К сожалению, самих англичан он не любит.
— Поэтому-то он меня и похитил?
Она опять улыбнулась.
— Торн Саиб не должен задавать так много вопросов.
Адам медленно поплыл к подносу с мылом. Он взял кусок мыла и принялся намыливать свои руки и грудь.
— Разрешите мне задать вам еще один вопрос? Как вас зовут?
— Лакшми. Я девушка-науч.
Адам уже достаточно почерпнул сведений об Индии, чтобы понять, что девушки-науч — профессиональные танцовщицы, которые очень часто одновременно являлись и куртизанками. Он окунулся, чтобы смыть мыльную пену, потом неторопливо поплыл к Лакшми, хотя бассейн был мелкий и можно было идти по дну. Для такого дикаря, как молодой Адам Торн с торфяников Йоркшира, вся эта обстановка показалась необычайно экзотической. Он почувствовал необычайно сильное половое возбуждение. Остановившись возле Лакшми, он положил ладони на ее гладкие плечи.
— От вас теперь лучше пахнет, — довольно прямо заметила она.
— Представилась возможность позаботиться о себе. В чем заключается ваша игра, Лакшми? Вы служите Нана Саибу или же его кузену махарадже Раниганжа? Или обоим?
— Возможно, я служу обоим.
— Махараджа Раниганжа, должно быть, богатый человек, судя по этому дворцу. А этот таинственный Нана Саиб тоже богач?
— Богачом был его отец, пешва Битура. Но когда он умер, то англичане перестали платить Нана Саибу пенсию его отца.
— Поэтому-то Нана Саиб и ненавидит англичан? — Он провел ладонями по ее выпуклым грудям. — Что будем делать дальше? — шепнул он.
— Это зависит от вас, Торн Саиб. Нет ли у вас каких болезней вроде сифилиса?
Адам отшатнулся.
— Конечно, нет.
— У меня их тоже нет. Хорошо. В Индии надо соблюдать осторожность. Очень многие солдаты ангрези заражены.
— И на этой романтической ноте…
Он нежно привлек ее к себе и поцеловал в губы, обхватив ее руками. Ее груди прижались к его груди, возбудив в нем желание овладеть ею. Он почувствовал, как она своими пальчиками взяла его поднявшийся член и помогла вставить его.
— Ты знаешь некоторые хитрости? — шепнул он.
— Любовные ласки — это моя жизнь.
Ему еще не приходилось заниматься сексом, стоя по пояс в воде, но Адам обнаружил, что гладкость ее мокрой кожи производит ужасно эротическое воздействие. Руками она обхватила его за шею, а ноги обвила вокруг его бедер, так что наполовину плыла, наполовину висела на Адаме, горячо целовавшем ее.
Через некоторое время он просто ахнул от удовольствия, когда глубоко вошел в нее, чуть даже не потеряв равновесие. Лакшми взвизгнула от удовольствия, потом отпустила его шею и на спине поплыла от него.
— Ты действуешь, как настоящий индус, — сказала она, становясь на ноги. — Горячо и страстно. А солдаты ангрези стараются сначала как следует напиться. Думаю, что ангрези больше любят пиво, чем бур.
— Что такое бур?
В воде она показала на свое влагалище.
— А теперь, Торн Саиб, поскольку ты доставил мне такое удовольствие, я дам тебе небольшой совет. Как я уже сказала, Нана Саиб ненавидит ангрези. Я краем уха слышала во дворце разговоры о том, что он носится с идеей убить тебя, хотя, быть может, и не отважится на это.
— Почему именно меня? Что у него против меня?
— Больше ничего не знаю, кроме самого факта, что ты ангрези. Нана Саиб во многом напоминает великовозрастное дитя. Неуравновешенный и ужасно возбуждаемый. Я заготовила для тебя индийскую одежду. Если разрешишь подкрасить твою кожу, чтобы она стала более смуглой, то станешь больше походить на индуса, чем на ангрези.
Он уставился на нее. «Как странно! — думал он. — Я и есть индус, во всяком случае, частично индус, и стыжусь признаться в этом. А теперь она хочет спасти мне, жизнь, выдав меня за индуса». И все-таки идея показалась ему привлекательной. Если он приехал в Индию, чтобы разобраться со своей родословной, то почему бы действительно ему не выглядеть так, будто