Джеффри рассмеялся.
— Папа, ты неправ. Может быть, это тебе покажется забавным, но Лиза не из тех, кого можно купить. Почему, ты думаешь, она возвратила шубу? Я действительно не мог поступить глупее. Не хочу обижать тебя, но когда речь заходит о Лизе, то ты просто не знаешь, о чем говоришь. И… — Он наклонился, опершись руками о стол. — Я намерен добиваться ее. Между прочим, шестерка червей кладется после семерки пик.
Сделав поправку в игре отца, он направился к двери и вышел из комнаты. Оставшись один, Отто вытащил носовой платок из кармана и отер свой лоб.
— Черт! Я должен прекратить это, — пробормотал он. — Но как это сделать?
Он подошел к письменному столу и положил шестерку червей на семерку пик.
— Вы — сука! — взвизгнула Эдвиг Мерсье, открыв дверь в артистическую комнату Лизы в театре на Бродвее. — Я говорю вам тысячу раз не высовываться передо мной на сцене, а вы все равно гнете свое. Если вы будете выпячивать себя в моих лучших сценах и слегка заигрывать со зрителями, я убью вас!
Лиза надевала на себя костюм служанки.
— Но это же неправда, Эдвиг, и вы это знаете. Я не заигрываю со зрителями и если я иногда двигаюсь во время ваших реплик, то, право же, это не преднамеренно!
— Ха! Так говорите вы! Я опять пожалуюсь месье Монтгомери и он уволит вас!
— Возможно. Но поскольку аплодируют только мне, то он, может быть, вашу роль поручит мне.
— Ах вы сука! — Эдвиг подлетела к Лизе и схватила ее за волосы. Женщины сцепились, как кошки. В это время на пороге появился мужчина в пальто с собольим воротником. Увиденное заставило Отто Шенберга просто ахнуть. Лиза оттолкнула от себя Эдвиг, которая порвала ей платье у лифа.
— Кто вы такой, черт возьми? — выпалила француженка.
— Меня зовут Отто Шенберг.
— У вас полчаса! — крикнул работник сцены из-за Отто. — Занавес поднимется через тридцать минут!
Работник побежал дальше.
— Я отомщу вам за это, — бросила Эдвиг Лизе. Потом вышла из комнаты, обойдя Отто. Лиза подошла к своему туалетному столику и резкими движениями начала расчесывать волосы.
— Прошу извинить за вульгарную потасовку, — сказала она. — Эдвиг играет графиню в спектакле, но воспитывалась она на свиноводческой ферме под Тулузой. Получили ли вы шубу из шиншиллы?
— Да, благодарю вас за то, что вы ее прислали. Джеффри поступил возмутительно. Он записал ее на мой счет, не предупредив меня.
— Во всяком случае, у него хороший вкус. Шубка великолепная, как, впрочем, и все меховые изделия в магазине «Синклер и сын». Знаете ли, этот магазин когда-то принадлежал мне, пока один из ваших коллег по Уолл-стрит не обокрал меня дочиста.
— Да. Насколько я понимаю, вы одна из пострадавших в схватке в районе озера Эри.
— Одна из пострадавших? Меня свалили наповал. Надеюсь, вы уговорили Джеффри оставить меня в покое. Уверена, что он славный мальчик, но у меня хватает желторотых Ромео, которые мне докучают.
Отто наблюдал, как она закалывает булавками платье, лиф которого порвала Эдвиг. Потом она попудрила открытую часть груди большой белой пуховкой. Она обернулась и посмотрела на него.
— Что-нибудь еще, мистер Шенберг?
Отто откашлялся.
— Джеффри поехал на Лонг-Айленд проведать свою бабушку, проведет там несколько дней. Скажите, не согласились бы вы поужинать со мной сегодня после спектакля, чтобы поговорить о сыне?
Лиза помолчала в нерешительности.
— Согласилась бы. Почему нет? — вопросительно ответила она.
— Может быть, мы поужинаем у меня дома. Это всего в трех кварталах от вашего бывшего дома.
— Я и не подозревала, что мы соседи. Да, это было бы мило. Уолл-стрит заставил меня покинуть Пятую авеню, эта улица, по крайней мере, может вознаградить меня ужином. Хотите посмотреть спектакль? Могу достать для вас контрамарку.
— Спасибо. Я купил билет. Вообще-то, — он слегка смутился. — Я уже видел этот спектакль. Дважды.
«Яблоко от яблони…» — подумала она.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
— О, этот вундеркинд великолепен! — воскликнул прусский принц, обращаясь к своей жене, принцессе Фредерике. Они восседали на золотых креслах в музыкальном зале нового дворца в Потсдаме в сопровождении половины двора. Все с энтузиазмом аплодировали. Восемнадцатилетний Гавриил Кавана в эффектном фраке с белым галстуком стоял у рояля «Бехстейн» и кланялся знатным зрителям. Он только что исполнил сольную часть концерта «Император», а Франц Лист играл оркестровку на втором рояле.
— Я попрошу маму пригласить его сыграть в Виндзорском дворце, — сказала принцесса Фредерика своему мужу. Она была старшей дочерью королевы Виктории и матерью будущего немецкого кайзера Вильгельма.
— Бис! — крикнул кто-то из публики. — Бис!
Шум стих, когда Гавриил снова сел за рояль и из уважения к маэстро начал играть вальс Листа «Мефистофель».
— Для многих ли королей ты уже играл? — спросила Эльза, рожденная в Берлине, любовница Гавриила, три часа спустя. Она нагишом сидела на кровати в номере люкс в гостинице «Адлон» дома номер один на Унтер ден Линден, самой шикарной гостинице Берлина и одной из лучших во всей Европе. «Адлон» был несравненно более шикарно обставлен, чем не очень элегантный королевский дворец, в котором не было ванных комнат. Когда король Пруссии хотел принять ванну, то шесть слуг отправлялись в соседнюю гостиницу «Рим» и приносили оттуда в королевские покои ванну.
— Он не король, — ответил Гавриил, который лежал рядом с ней и подравнивал свои ногти. Он тоже был голый. — Он — коронный принц.
— Прости, я забыла, что ты стал знатоком в вопросах королевских иерархий.
— Еще бы. Я играл для трех королей, для вдовствующей королевы, нескольких герцогов и для папы римского. К тому же, я сам — король пианистов.
— И к тому же, скромный.
— Ну, а разве нет?
— Что и говорить. — Она зевнула и потянулась, продемонстрировав свои потрясающие груди. Эльза была эффектная блондинка. — Скажи, Гавриил, откуда у тебя взялся такой талант?
Он не ответил. Она посмотрела на него.
— Почему ты не отвечаешь?
— Потому что я не знаю, — отрезал он.
— Не надо злиться. Мне просто любопытно.
Он бросил маникюрный набор через всю комнату, поднялся с кровати и подошел к окну, чтобы посмотреть на Унтер ден Линден.
— Дело в том… — он замолчал.
— Что?
Он опустился в кресло и закрыл лицо руками.
— Дело в том, что я ничего не знаю о своем прошлом, кроме того, что мой отец и моя мать были рабами. — Он взглянул на Эльзу. Она удивилась тому, что он плачет. — Миссис Синклер знает не больше моего за исключением того, что в моих жилах есть примесь белой крови. Все это ужасно запутанно. Это все равно, что выйти из ниоткуда! Я бы что угодно отдал за то, чтобы узнать о себе побольше.
— Тогда почему бы тебе не заняться этим и не выяснить.
— Где?
— На плантации, где жил твой отец.
— Там все сожгли во время войны.
— Но некоторые рабы, наверное, остались… Они что-нибудь знают, не так ли?
Гавриил вытер слезы.
— Ненавижу Америку. Там мне не позволили даже снять зал для концерта.
— Потому что у тебя черная кожа?
— Потому что я черномазый. Тут есть разница.
— В чем же она состоит?
— Черный человек имеет будущее. А у черномазого только прошлое.
— А у тебя даже нет и этого. Думаю, тебе надо съездить в Виргинию и выяснить то, что тебе хочется узнать.
Гавриил молчал.
Но два дня спустя, когда они шли по прекрасному, запорошенному снегом Тиргартену, Гавриил остановился и сказал:
— Ты права. Мне надо поехать в Виргинию. Там я узнаю, кто я такой.
Лиза с трудом узнала Гавриила, когда он вошел в гостиную ее номера в гостинице «Давенпорт».
— Ты такой высокий! — воскликнула она, беря его за руки. — И такой прославленный! Теперь мне понятны сообщения о женщинах, которые рвут твою одежду.
— Они перестали делать это. — Он улыбнулся. — Появился двенадцатилетний болгарский виолончелист, теперь они гоняются за ним. Одна женщина в Риме украла его нижнее белье. Но насколько мне известно, вы сами превращаетесь в крупную звезду. Я видел афиши с вами по всему городу. Вы играете Катю Хардкастл в новой постановке пьесы «Она унижается, чтобы победить».
— Да. Я очень захвачена этой работой. И также напутана до беспамятства. Ну, присаживайся. Разреши налить тебе чего-нибудь?
— С удовольствием выпил бы чашечку кофе. В Германии мы только этим и занимаемся — пьем кофе. — Он подумал об Эльзе. — Ну, и еще кое-чем.
Он сел на диван, а Лиза повернулась к двери на кухню и увидела, что на пороге стоит Лиля.
— Лиля, это Гавриил, о котором я тебе рассказывала.
— Угу. Очень симпатичный мужчина! — сказала Лиля. — Мистер Гавриил, вы собираетесь что-нибудь сыграть для меня до своего отъезда?
— С удовольствием, если мы найдем пианино.
— Внизу живет учитель пения, у него есть. Господи, как же скверно он играет, всю ночь напролет! Пойду сварю кофе.
Лиля направилась на кухню, а Лиза села в кресло.
— Мне так хочется, чтобы ты посмотрел на моих детей, — заметила она. — Они много слышали о тебе. Скоро они возвратятся из школы. Как поживает Тадеуш?
— О, у него с Анной все хорошо. Они купили дом в Фонтенбло, где они живут между нашими концертными турне.
— А ты? Приобрел ли ты себе дом?
— Пока нет, живу в гостиницах. Но думаю, что скоро куплю.
— Есть ли у тебя девушка?
Он улыбнулся.
— Да, она родилась и выросла в Германии.
— Значит, ты счастлив?
Улыбка слетела с его лица.
— Да… и нет. Я хочу сказать, конечно, я счастлив, что сделал себе такую карьеру, чем я обязан вам.
— Я лишь создала условия… У тебя обнаружился необычайный талант.
— Но откуда он взялся? От белой или от черной крови, текущей в моих жилах?
— Разве это имеет значение?
— Для меня имеет. Видите ли, я не знаю, кто я такой. Я американец, живущий в Европе. Я черный, но живу и разговариваю, как белый. Я черный пианист, который исполняет музыку белых людей для белой аудитории. Маэстро Лист сказал однажды, что я могу добиться успеха как какой-нибудь выродок, и я иногда задумываюсь, не прав ли он был. Вот почему я еду в Виргинию, чтобы узнать о своем происхождении, узнать о своем прошлом.