Порой донна Изабелла и донна Дианора не отказывали себе в удовольствии излить друг другу тоску наедине. Разумеется, Кьяре не позволялось присутствовать при их интимных развлечениях. Их легкий шепот и постанывания, услышанные из-за закрытых дверей, порождали у нее смутные желания тоже испытать подобное удовольствие, но у нее не хватало смелости спросить у кого-нибудь, как это делается. Знала бы бабушка о том, какие грешные мысли возникают в голове ее внучки, она бы избила ее до полусмерти.
Однажды она попыталась убежать, но ее поймали и в наказание продержали три дня в закрытой комнате на хлебе и воде. После этого попыток к бегству она больше не предпринимала. Но сегодня, в этот солнечный понедельник, на двадцать первый день июня, впервые с того самого дождливого понедельника после Пасхи в апреле, ей официально разрешили навестить свою семью.
Она снова увидит свой дом!
— Донна Химена, а все ли мы взяли? — суетилась Кьяра. — Где новая летняя накидка для бабушки? А нижние рубашки, юбки и корсажи для Лючии и Маттеа? А туфли? Обязательно нужно взять каждой по паре новых туфель.
— Дорогуша, им уже послали столько новой одежды, сколько им не сносить и за пять лет. Я сама за этим проследила.
— А как насчет денег? Я собрала два маленьких мешочка серебряных монет для сестер и один с золотыми монетами для бабушки.
— Им уже посылали деньги.
— Я хочу дать им еще, от меня лично. Я хочу доказать бабушке, что быть при дворе не так уж и плохо.
— Ас какой стати она может подумать иначе? — рассмеялась донна Химена.
— В семье Нерини все были приверженцами старой республики. Мой отец ненавидел Медичи, а бабушка — тем более, ведь она его мать, она и внушила ему эти идеи.
— Мой тебе совет: помалкивай об этом, — сказала донна Химена. Она взяла у Кьяры из рук два небольших мешочка с серебром и толстый вышитый кошелек, набитый золотом, и положила их в кожаный сундук, в котором лежали остальные подарки. — В городе и без того слишком много интриг. Кстати, раз уж заговорили об интригах, в последнее время ты слишком много общаешься с донной Дианорой. Шепчетесь с ней по углам, как малые дети, право.
— Но мне нравится Дианора! Она молодая, умная и такая красивая!
— Для тебя она донна Дианора. Не забывай об этом. Todo es según el color del cristal con que mira.[41]
Со своими постоянными поговорками донна Химена была почти так же невыносима, как и бабушка, разве что у донны Химены все они были на испанском, и Кьяра их не понимала. Однако по выражению лица донны Химены обычно было несложно догадаться, что именно она имеет в виду. Бабушка в такой ситуации, наверное, сказала бы: «Non è, bella ci òche è bella, è bella ciò che è virtuosa», что значит «Не та красота, что красива, а та, что благочестива».
— Иногда они с донной Изабеллой друг друга ублажают, — робко сказала Кьяра, будучи не в силах хранить столь пикантный секрет. — Я слышала, как они…
— Por Dios![42] Когда же ты научишься держать язык за зубами? Разве ты не понимаешь, что нельзя говорить такие вещи во дворе Медичи? Тут повсюду уши.
— Ну и пусть все слышат. Мне какое дело?
— Будет тебе дело, когда получишь от меня нагоняй. Ладно, пора идти. Ты, как самая молодая и сильная, понесешь сундук.
Сундук оказался совсем не тяжелым. Кьяра вприпрыжку бежала по лестнице, опережая донну Химену. В этот прекрасный день она не чувствовала себя умудренной мистической сестрой великого герцога. Лунный камень был надежно спрятан под ее белоснежной нижней рубашкой, а голова, свободная от мешающих голосов, была ясной как никогда. Она чувствовала себя как обычная пятнадцатилетняя молодая девушка, которая впервые после долгого отсутствия на- конец-таки возвращается домой. Она возвращается домой после того, как на нее нечаянно свалились богатство, успех, благоволение знатных дам и герцогинь, жизнь которых полна роскоши и удовольствий, и не снившихся никому из ее семьи. Но в глубине души Кьяра чувствовала смутную тревогу, ведь для ее родных такое положение было подобно самому подлому предательству.
Во дворе уже ждала запряженная гнедая лошадь. Она показалась девушке подозрительно знакомой. К седлу лошади была приторочена свернутая в кольцо плетка. Кьяра остановилась и с опаской спросила:
— Но мы же не поедем верхом?
— Нет, — раздался голос магистра Руанно из-за паланкина, заставив Кьяру вздрогнуть от неожиданности. За эти два с половиной месяца, проведенных при дворе, она, помимо всего прочего, узнала, что его полное имя — Руанно дель Ингильтерра, то есть Руанно из Англии, а это значит, что, скорее всего, это не его настоящее имя. На латинском он писал свое имя как «Роаннес Пенкарианус». Она понятия не имела, что значит «Пенкарианус», и никто при дворе не мог дать на это удобоваримый ответ.
— Ты и донна Химена поедете в паланкине, — продолжал он. — А я поеду верхом на Лоурене и повезу наш сундук с подарками. Ты же не будешь возражать?
Она отдала ему сундук, который он тут же привязал к седлу своей лошади.
— Где вы были все это время? — сразу перешла в наступление Кьяра, горделиво вскинув подбородок. Магистр Руанно уже не казался ей чересчур таинственным и опасным, как раньше. Когда в тот памятный день похорон старого великого герцога она увидела, как он взглянул на донну Изабеллу, она поняла, что магистр Руанно такой же мужчина, как и все остальные, подверженный тем же страстям. А еще он ей снился… но об этом, пожалуй, лучше не вспоминать. — Почему вы за мной не посылали? Ни вы, ни великий герцог?
— Слишком много вопросов за один раз, — сказал он таким тоном, будто увещевал капризного ребенка, а не разговаривал с уважающей себя молодой особой. — У меня были дела личного характера, монелла Кьяра, а еще я выполнял поручения великого герцога. Но я уверяю тебя, что он позовет тебя, как только на то будет его воля.
— Не называйте меня монеллой.
— Но это так тебе идет, — улыбнулся англичанин.
— Он приставил вас ко мне, чтобы я не убежала?
— Отнюдь. Я еду с тобой, чтобы оценить алхимические инструменты твоего отца и назначить за них цену, которую великий герцог сможет оплатить.
— А что если я откажусь возвращаться обратно во дворец?
Донна Химена сердито цыкнула на нее, а магистр Руанно только рассмеялся.
— А это забота этих малых, — сказал он, указав на четырех крепких гвардейцев, которые вышли во двор и заняли свои места возле паланкина — два спереди и два сзади. — Хочешь ты этого или нет, тебе придется вернуться, монелла Кьяра. А теперь полезай внутрь.
Первой в паланкин села донна Химена и подвинулась, чтобы освободить место для Кьяры. Девушка не решалась последовать ее примеру. Она уже была готова отказаться от поездки, просто для того, чтобы не подчиняться указаниям магистра Руанно. В такие минуты бабушка говорила ей: «Ты упрямая, как коза. С тебя станется отрезать себе нос, чтобы насолить всему лицу». Наконец желание увидеть семью взяло верх.
Она неуклюже забралась в паланкин. Сверху он был украшен гербом великого герцога Франческо с шестью шарами Медичи. Магистр Руанно подал знак гвардейцам, и те ловко подняли паланкин в воздух и зашагали вперед. Сам англичанин следовал за ними верхом на Лоурене, чьи копыта звонко ударяли по булыжной мостовой.
— Теперь послушай меня, Кьяра, — сказала донна Химена. — Не вздумай рассказывать ни бабушке, ни сестрам о том, что ты мистическая сестра великого герцога. Скажешь, что он купил у тебя тот серебряный десенсорий и заинтересовался остальными инструментами твоего отца. Объяснишь, что он, как добрый христианин, сжалился над тобой и предложил место в свите донны Изабеллы. Но больше ни слова.
— А я и не собиралась им ничего рассказывать.
Донна Химена удовлетворенно кивнула, но огонек в глазах выдавал ее: она прекрасно знала, что Кьяра лжет. Она была совсем не дура, эта донна Химена. Они с бабушкой были настолько похожи по характеру, что их встреча могла закончиться одним из двух: либо они моментально полюбят друг друга как сестры, либо возненавидят друг друга, как два скорпиона.
— Вот и не рассказывай. Ты же понимаешь, что магистр Руанно здесь не только для того, чтобы оценить инструменты твоего отца. Он наблюдает за тобой и доложит обо всем великому герцогу. От твоего сегодняшнего поведения будет зависеть, позволят ли тебе и впредь видеться с семьей, и как часто.
Кьяра ничего на это не сказала. Гвардейцы шли быстро, и от постоянного движения вверх и вниз Кьяру слегка укачало. Впрочем, эти неприятные ощущения могли быть связаны с тем, что она возвращается домой в новой юбке и корсаже из изумрудно-зеленого шелка, сшитых специально для нее, а не перешитых или перелицованных из старых вещей. Разумеется, по сравнению с тем, что носили донна Изабелла или донна Дианора, или даже донна Химена, ее платье было самым что ни на есть простым и практичным, а шелк меццани, из которого оно было изготовлено, считался самым дешевым из всех шелковых тканей. Но все же, какой-никакой, это шелк, и вся ее одежда — от юбки до нижней рубашки — была новенькой с иголочки. В ее волосах красовались желтые шелковые ленты и серебряные булавки, а зеленые кожаные туфельки на ногах были мягкие, как кожица у персика.
Наконец паланкин остановился, и Кьяра услышала чей-то детский визг. Она взглянула на донну Химену, и та, одобрительно кивнув головой, слегка подтолкнула ее к выходу. Девушка вышла из паланкина на улицу.
К ней навстречу с распростертыми объятиями кинулась маленькая девочка.
— Чичи!
Это была ее девятилетняя сестренка Маттеа, одетая в новое розовое платьице с рюшами возле горловины.
— Ты вернулась домой!
Двенадцатилетняя Лючия, которая по своей серьезности не уступала бабушке, стояла в стороне, сердито нахмурив брови. На ней тоже было новое платье — ярко-оранжевое, цвета абрикосового варенья.
— Долго же тебя не было, — проворчала она. — Мне пришлось за тебя делать всю работу.