из архивных дел Горский переносил в специальную зарегистрированную тетрадку, которую просматривали на выходе, впрочем, нужные фамилии он запоминал и фиксировал их по возвращении в свой кабинет. Раз в месяц, закодировав сообщение и заложив его в контейнер в виде большой магнитной гайки, он направлялся в Петровский пассаж, где прилеплял гайку к внутренней части отопительной батареи. Тайник изымала жена английского дипломата-разведчика, часто бродившая по московским магазинам вместе с девятилетней дочкой.
Питер Данн прибыл в Лондон для консультаций с шефом русского отдела Робертом Смитом, худым человеком с выдающимся красным носом, который будто бы принадлежал совсем другой особе.
— Что сообщает Себастиан из Москвы? — поинтересовался Питер.
— Он уже там почти два года, а сдвигов никаких. Правда, он развелся, по возвращении Лидии из Дании быстро на ней женился, и сейчас она уже ждет от него вторую дочку. Иногда через тайник он сообщает фамилии некоторых агентов, но просит их не трогать: иначе он может попасть на подозрение, — говорил Смит. — Убожко относится к нему хорошо. Однако в Скандинавии все места заняты. Он осваивает английский и просит продолжать блокировать визы всем русским шпионам, которые собираются выехать в Лондон. Фамилии он сообщил.
— Неужели он рассчитывает попасть в Лондон, он же совершенно не знает Англии… — удивился Питер.
— Есть русская поговорка «На безрыбье и рак рыба». Он считает, что, если мы заблокируем английских экспертов, Убожко предпочтет направить его, чем обращаться в другие конкурирующие отделы.
— Не будет ли подозрительно: ведь Горский слишком долго работал в Дании и известен как офицер КГБ. И вдруг его пустят в Англию!
— Конечно, риск есть. Но ведь это еще не доказательство, что он связан с нами. Как идут дела с Розановым?
— У нас сложились неплохие отношения, и он догадывается, что встречается с английским резидентом. Это очень важно. Он особо не скрывает свои неортодоксальные взгляды!
— По-моему, он их вообще не скрывает, даже странно, что в КГБ его держат! Он продолжает встречаться с Ольгой?
— Роман в самом разгаре, мы выставляли наружное наблюдение за Ольгой. Они оба жутко конспиративны и постоянно проверяются. Представляете, она ездит к нему на свидания в Клампенборгский парк на велосипеде, и они встречаются в портативной палатке, которую он привозит с собой! Он скоро отбывает в Москву, мне кажется, наступило время провести его вербовку… — увещевал шефа Данн.
— Согласен. Я сам прибуду в Копенгаген для этого мероприятия.
Копенгаген уже надоел Розанову до чертиков, отношения с женой зашли в тупик, и жизнь без Ольги казалась просто невозможной.
— Послушай мой новый стих, посвященный Ольге, — говорил он своему фавориту и конфиданту Трохину в раздевалке перед игрой в теннис. — «В век рассудительных машин живите ощущеньем цвета, глухим отсутствием сюжета, смешеньем красок и картин. В слепом наитьи протянув свои беспомощные руки, ловите запахи и звуки, мерцайте, словно перламутр!»
— Прекрасный стих! — похваливал Трохин.
— Хочу тебя поздравить. Я наконец упросил Убожко отозвать меня в Москву, а ты пока будешь исполнять обязанности резидента.
— Большое спасибо! — Трохин не скрывал своей радости.
— Завтра у меня встреча с Питером Данном, он крутится вокруг меня, как кот около куска мяса. Я хочу перед отъездом вас познакомить, проку от него, как от козла молока, но зато хоть что-то делаем по англичанам…
— Ты, наверное, займешь в Москве большую должность? — поинтересовался Трохин.
— Ты знаешь, старик, и наша работа, и вся моя нынешняя жизнь меня уже не устраивают… С Ларисой я жить тоже не могу… кстати, она согласна на развод и вчера вылетела в Москву. Единственное, что мне хочется, — это писать. А почему бы не уйти в отставку и не заняться честным литературным трудом?
— Ты уже давно об этом говоришь. Но ведь впереди маячат генеральские погоны! Разве не жалко?
— Жалко. Но я уверен, что судьба выведет меня на другой путь… — Розанов говорил грустно, и чувствовалось, что эти мысли уже давно поселились у него в голове. Партнеры натянули тренировочные костюмы и вышли на разминку.
Встреча резидентов происходила в ресторане «Королевский сад», расположенном прямо в цветущем парке. Данн и Розанов сидели в углу за столиком, а прибывший из Лондона Смит располагался за стойкой у бара, попыхивая трубкой.
— Ко мне приехал из Лондона мой друг, Виктор, он очень хотел бы с вами познакомиться… он недалеко… — осторожно начал Питер.
— Это случайно не тот тип с красным носом алкоголика? Он давно уже вертится на стуле, словно в заднице у него игла!
— Какой же он алкоголик?! — Питер даже обиделся за своего начальника. — Это дивный человек, он занимает большой пост.
— На черта он мне нужен? Мне достаточно и вас. К тому же я не люблю, когда двое играют против одного, у меня синдром.
Питер пожал плечами и углубился в бокал вина. Между тем Смит, решив проявить инициативу, подошел к столику с книгой в руке.
— Извините меня, господин Розанов, я хотел познакомиться с вами. Мне известно, что у вас скоро день рождения, так вот мой скромный подарок — монография об Иване Тургеневе, — и, мило улыбаясь, что скрашивало все неправдоподобие огромного красного носа, Смит протянул книгу.
— Я не принимаю подарки от незнакомцев! — сказал Розанов, взял книгу и довольно сильно хлопнул ею по голове шефа русского отдела. Тот развел руками и отошел в сторону.
— Вы сумасшедший! — возмущенно зашептал Данн. — Это же большой человек!
— Да клал я на него! — отрезал Розанов.
На Белорусском вокзале Розанова встречал Горский, уже нанявший несколько носильщиков с тачками. Пока они погружали багаж, Горский делился свежими новостями.
— Убожко не смог приехать и прислал меня. Лидия должна вот-вот родить. Кстати, Убожко решил готовить меня к поездке в Лондон. Правда, я сомневаюсь, что эти гады англичане дадут мне визу.
— Я тоже сомневаюсь, но желаю успеха! Чем черт не шутит? Может, тебя и пустят! Пустили же меня в свое время датчане, хотя доподлинно знали, что я работаю в КГБ… А знаешь, старик, я решил все же уйти в отставку.
Носильщики погрузили вещи в мини-автобус, Горский и Розанов сели в черную «Волгу».
Питер Данн, тоже вернувшийся на родину, осторожно постучал в дверь кабинета и так же осторожно вошел.
— Получена шифрованная телеграмма из московской резидентуры. Изложение сообщения Себастиана, переданного через тайник, — доложил он.
— Читайте! — сказал Смит.
— «После удачных блокировок с вашей стороны всех претендентов КГБ на пост советника посольства в Лондоне Убожко решил направить на это место меня, однако не на должность шефа — без опыта в Англии это неоправданно большое повышение, а в качестве руководителя линии политической разведки и заместителя резидента, которым останется офицер безопасности. Убожко перевели на должность заместителя начальника разведки, на его место назначен Трохин, вернувшийся из Копенгагена. Подготовку я прохожу в отделе, также несколько раз выезжал для консультаций с Розановым, считающимся экспертом по Англии. Он уже два года как в отставке, развелся, женился на Ольге и даже поставил в московском театре свою пьесу. Считаю необходимым на время прервать нашу связь, ибо перед отъездом за границу все сотрудники разведки обычно подвергаются контролю со стороны службы наружного наблюдения. Себастиан».
— Визу для Себастиана возьмите под личный контроль, — сказал Смит. — А то эти дураки в Форин офисе обязательно наломают дров. С визой ему надо потянуть, создать впечатление, что мы этого не хотим, дождаться запроса русских, снова подождать. Вы поняли тактику?
Данн наклонил голову.
После некоторых проволочек Форин офис выдал визу Игорю Горскому. В КГБ это подозрений не вызвало: в конце концов, кому-то нужно выдавать визу, а Горский для англичан не опасен, да и Англии совершенно не знает.
Трохин, став начальником, изменился в соответствии со своим положением, даже усы у него стали длиннее, а физиономия — шире. Захватив бывшего начальника Розанова со скромной квартирки в центре города, где он жил с Ольгой, Трохин направлялся на домашний прием к Горскому по поводу отъезда. Персональная «Волга» легко летела по московским проспектам, как положено хозяину, Трохин сидел рядом с шофером. Отношения с Розановым незримо поменялись, и говорил он с ним, чуть-чуть повернув голову, несколько снисходительно.
— Я тебе завидую, — вещал он с переднего сиденья. — Ты добился своего: стал писать, поставил пьесу, наконец, женился на Ольге…
— Хочется быть великим, как Толстой! — засмеялся Розанов. — Кто еще будет у Игоря на квартире?
— Только мы вдвоем, как друзья по Дании. Для сотрудников он завтра дает банкет в ресторане, — сказал Трохин важно, дав понять, что сотрудник — это не пенсионер, уже не допущенный на сборища действующих бойцов невидимого фронта.
— А Лидия будет?
— Лидия и девочки на даче, чтобы не мешали. Ужин организовала ее мама, специалист по восточной кухне. Кстати, тоже жена азербайджанского чекиста.
— Ему везет на кавказцев и чекистов, — засмеялся Розанов. — Лидия не хочет меня видеть, я как-то в Копенгагене не слишком вежливо с ней обошелся.
Встреча друзей прошла на редкость весело. Пили, хохотали и даже спели под гитару любимую песню: «Играй, пока играется, играй себе пока то Окуджаву-пьяницу, то Баха-дурака. Играй! Какая разница? Зарплата есть пока. Пусть Игорь Горский-кисочка нас судит, как Дантон, его жена — форсистая, а сам он… миль пардон!»
Горский был счастлив: отъезд в Англию ему и не снился.
В Англию он влюбился сразу. Особенно ему нравилась Пикадилли с прилегавшим Грин-парком, любитель живописи с юных лет и коллекционер авангардистов, он обошел и Тейт, и Национальную галерею, побывал в галерее Куртод и даже в музее Кенвуд с дивным Гейнсборо. Приятно было бродить по Гайд-парку и Кенсингтонским садам, и только в посольстве, примыкавшем к этим местам, он чувствовал себя неуютно. Резидентом КГБ был Владимир Лукьяненко, едва ли не всю жизнь проработавший в контрразведке, крупный мужчина, почти всегда оплывший из-за постоянных возлияний, он сразу же невзлюбил Горского по всем параметрам: слишком интеллигентен, занимается спортом, не пьет и разбирается в политике. Лукьяненко собирался уезжать, его правой рукой и возможной заменой был Василий Снегирев, старавшийся угодить шефу, дабы занять его золотое место. Оба получали удовольствие, когда вызывали Горского в кабинет и учили его, как жить и работать в Англии.