Более того, дважды за подписью вице-премьера и министра финансов в ФСБ приходили письма с просьбой сделать Ионова почетным чекистом. Одно такое письмо показали мне и просили высказать свое мнение. Я прочитал и рассмеялся. В тексте восемь ошибок. Ясно, что готовил их сам Ионов. Мой ответ был:
– Если и дальше хотите компрометировать органы ФСБ – присваивайте хоть «почетное звание», хоть «почтенное».
Даже не знаю, чем закончилась эта история, может быть, для него придумали какую-то отдельную награду, типа «альфа-чекист». Глава администрации президента Чубайс тогда провозгласил тезис, что «на должности в Управлении экономической безопасности ФСБ надо назначать людей, поработавших в экономике, которые понимают происходящие процессы в стране и поддерживают преобразования». Точнее было бы сказать: в «воровской экономике». Чубайс слов на ветер не бросает, только государственные деньги, которые тут же прилетают к его подельникам, стоящих с пылесосами в руках.
А ведь при советской власти во всех курируемых мной отделах не было ни одного случая злоупотребления служебным положением. И чтобы организованно заниматься крышеванием – такого и присниться не могло. Есть русская поговорка: «Рыба гниет с головы». Горько и обидно. Где в прошлом остались идеалы, принципы, честь, совесть? На каких дорожках они затерялись?
Глядя на Ионова, который продолжал с энергией доказывать, что ангольский долг уже погашен и мне надо отозвать свое письмо из Минфина, просматривалось страстное желание получить свою долю в объеме не меньше 10 миллионов долларов. Не слушая больше его рассуждений, хотя он уже перешел на политический аспект, доказывая, что если не решить вопрос с долгом, то испортятся отношения между странами и сотрудничество Анголы с «АЛРОСА» разрушится, я указал ему на дверь. Однако ситуация складывалась таким образом, что начатое дело надо было доводить до логического конца.
Через неделю наша делегация из представителей органов госбезопасности и Минфина вылетела в Анголу. Нас приняли на уровне президента Душ Сантуша. Тот выразил недоумение и беспокойство, пообещал разобраться. И немедленно вызвал к себе Гайдамака, Ничипорука, Маргания и Ионова, которые ранее заверяли его, что с долгом все покончено. Они прилетели как собачки на зов хозяина. Ведь в Анголе алмазы, доллары, золото. Нельзя ссориться, нужно лизать пятки хоть неграм, хоть страусам.
Очевидцы и источники потом сообщали мне, что разговор был жесткий. Душ Сантуш выразил им обоим недоверие и предупредил, что если они в течение месяца не урегулируют с российской стороны проблему долга, он разрывает с ними какие-либо отношения и сотрудничество.
И что же вы думаете? Буквально через несколько дней на счет Минфина от фирмы Гайдамака поступили эти пресловутые 400 миллионов долларов. Таким образом, было предотвращено хищение у государства крупной суммы валюты, а я был записан в стан их смертельных врагов. С тех пор и не знают, как от меня избавиться. Как вам?
– На комиксы мало похоже, – ответила Барахсаан.
– Ну-у… согласен. Но если изобразить всё карикатурно, то для Ельцина сойдет. По уму и книжка. Хотя все равно вряд ли до него дойдет её смысл.
…Комические куплеты исполнял для своей богини, Иды Кошутинской, девушки из загадочного племени чудь, и Юрий Жогин. Теперь он представлял собой повара в белом колпаке, фартуке и с саксофоном в руках. За поясом висел мясницкий тесак. Сначала шла импровизация на саксе, потом очередной куплет. Музыка и слова «профессора Мориарти».
– Мне однажды утром рано
Повстречались два барана.
Не пойму я ничего —
Нет теперь ни одного.
Ида как всегда звонко смеялась. Жогин, выдув в свинговом ритме виртуозную синкопу, продолжал:
– А я девушку одну
То люблю, то не люблю.
У нее одна нога, уха нет,
Сама крива,
Толстая, противная,
В общем, аппетитная.
Она уже привыкла, что почти каждую неделю Жогин устраивал для неё какое-то музыкальное представление. И даже сама порой принимала в них участие. Танцевала или подпевала ему. Сейчас аплодировала после каждого комического куплета, а потом, не выдержав, соскочила с дивана и сама пустилась в какой-то индийский танец в стиле Манипури. Изгибала руки и замирала в специфических позах Шивы.
Жогин вдруг отложил саксофон, снял свой дурацкий колпак и серьезным тоном произнес:
– Ида, можно попросить тебя об одной услуге?
– Если ты опять о том же, то… Мы же договорились.
– Нет. Я обещал. С убийством это связано не будет. Просто мне надо, чтобы ты навела на одного человека порчу. Ты владеешь магией. Долго жила в Индии. Сама из чуди. Тебе это легко сделать, я знаю.
– Я подумаю. А кто этот человек?
– Москвич. Зовут Александром.
– Мне нужно фото. И еще что-нибудь из его личных вещей. Расческа, носовой платок, зажигалка, трубка. Сгодится даже тапок.
– Он не курит.
Жогин вынул из кармана фотографию Ясенева. Снимок был сделан с большого расстояния в Доме приемов губернатора, на какой-то пресс-конференции.
– А что-нибудь из остального постараюсь раздобыть.
– На что хочешь навести порчу? На болезнь, как и на смерть, исключается. Это связано с уменьшением и потерей собственной энергетики.
– А что тогда остается?
– Ну-у. Несчастная любовь. Неудачи в работе. Крушение планов. Увольнение со службы, в конце концов.
– Вот! – обрадовался Жогин. – Давай-ка, Ида, все это сразу. И неудачи, и крушение, и увольнение. А его тапочки я тебе притащу.
Через неделю он их и принес, заплатив горничной в гостинице «Бристоль».
Акустика звука в механическом фортепьяно
Старушку с хозяйственной сумкой, которую охранники на ресепшене «Бристоля» не пропустили к Ясеневу, звали Лариса Борисовна Тарасова. Она была приходящей домработницей полковника Тарланова и жила неподалеку от него на острове Сомамбала. Через дом от Иды Кошутинской, соседки Тарланова, на той же улице. Убиралась в его комнатах, ухаживала за садом, в оранжерее, иногда готовила еду. Пять раз в неделю. Он был неприхотлив в пище, на завтрак сам делал себе яичницу, обедал на работе, ужинал и вовсе чем придется.
Все время посвящал службе, испытывая при этом в последние полгода своей жизни страшные боли из-за рака предстательной железы. Да еще жена бросила. Но держался и никогда не показывал никакого вида никому, что болен. Боялся операции и того, что его отстранят от работы, уволят. А сделать он мог еще очень много. Прежде всего для России, её экономической безопасности, а также поискам внутренних врагов и коррупционеров. Он был честным чекистом-патриотом, как и положено им быть. А еще очень находчивым.
Когда в Архангельске, как и во всей России, после развала Советского Союза начался передел и захват государственной собственности, он противостоял этому изо всех сил, но всё впустую. Проще было застрелиться, глядя на творящееся беззаконие. Еще лучше застрелить какого-нибудь наведывающегося в алмазную провинцию коллективного Чубайса и Кудрина. Выбрать было из кого. Сюда слетались, как пчелы на мёд, многие знаковые фигуры, мошенники и коррупционеры.
Тарланов принял правильное решение. Он прикинулся «своим среди чужих». Втерся в доверие к Ефимчуку, к Правдину, даже вошел в приятельские отношения с Козочко, Марганией, братьями Тигранян, Арахамией, Березкиным, Свиридовым, Барковым, Барановым и, как вишенка на торте, с «профессором Мориарти».
И вообще был «на ты» с криминальными авторитетами. Хорошо знал и общался с Раймондом Кларком. Словом, вошел в их среду, как нож в масло. А когда приезжали высокопоставленные столичные гости вроде Бурбулиса, Чубайса, Немцова, Кудрина, министра финансов Вавилова или банкира Нечаева, то Тарланов обеспечивал их безопасность и конфиденциальность.
Часто их совещания в целях конспирации проходили в его доме. Иногда он снимал для этих встреч просторные квартиры в Архангельске. Порой заранее бронировал номера люкс в «Бристоле». И везде предварительно устанавливал подслушивающую аппаратуру. После чего делал стенографические записи. Он обладал, в отличие от своей домработницы, феноменальной памятью. Помнил на зубок все проценты и цифры, которые пока вместо алмазов клали в свои карманы коррупционеры, чиновники и бандиты.
Кассеты с пленками и свои блокноты со стенограммами встреч Тарланов хранил в желтой папке. В какой-то момент он почувствовал, что выходит из доверия и за ним самим начинают следить. Появился подозрительный хвост. Перестали звать на встречи со столичными штучками, министрами-капиталистами. Тогда он начал осознавать, что следующим этапом будет его ликвидация. Либо имитация самоубийства. И он предпринял защитные меры. Не в отношении себя, это было бы бесполезно, все равно доберутся, и не таких валили, только потрошить будут дольше. А в отношении своей желтой папки.
Куда деть, где спрятать, кому адресовать после его смерти? Хотел отдать приятной на вид соседке, Иде, с которой даже подружился на почве гладиолусов, но передумал. В доме найдут, коллегам он не доверял. Начальство, в лице генерала Смирнова, было ко всему индифферентно. Но оставался еще московский контрразведчик Ясенев, которого он плохо знал, однако имел о нем самые высокие отзывы. Тот приезжал в Архангельск часто, но случая откровенно переговорить с ним не представилось. В конце концов Тарланов решил, что эта кандидатура подходит больше всего. Об этом ему говорил и его источник «Кохинор», которого он знал, разумеется, под другим оперативным псевдонимом.
Накануне смерти он передал желтую папку Ларисе Борисовне с такими словами:
– Если со мной вдруг что-то случится, отдай, пожалуйста, эти документы Ясеневу из Москвы. Он всегда останавливается в гостинице «Бристоль». Запиши на бумажке.
Тарланов знал, что у его домработницы плохо с памятью.
– А что же с тобой может случиться, Игорь? – спросила она, пряча желтую папку в хозяйственную сумку.