– И ты можешь процитировать их наизусть? – удивилась она.
– А это как чекистская заповедь, – ответил он. – Слушай. Говорю так, как было написано, без купюр, с сохранением сталинского стиля и устной речи. В разведке никогда нельзя строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом… Не надо вербовать иностранца против его отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств – это будет ненадежный агент… Все время менять тактику, методы. Все время приспосабливаться к мировой обстановке… Главный наш враг – Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку… В разведке надо иметь агентов с большим культурным кругозором – профессоров. Разведка – святое, идеальное для нас дело. Коммунистов, косо смотрящих на разведку, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец. Агентов надо иметь не замухрышек, а друзей – это высший класс разведки.
Он посмотрел на нее. Дошло или нет?
– Я тебя услышала, – сказала Анна. Но через минуту продолжила гнуть свое:
– Мой роман должен иметь потрясающий успех. Представляешь, впервые со страниц к читателю шагнет русская контрразведчица. А может, потом и фильм снимут, – мечтательно добавила она. И уже просто замурлыкала: – С Кевином Кёстнером и Клаудио Кардинале. Мы похожи. Да еще с перестрелками, погонями, любовью. И с музыкой Эннио Морриконе. А в финале нас обоих убьют, – и Анечка тяжело вздохнула. – Женщины будут рыдать, а мужчины нервно курить одну сигарету за другой.
– Только сама сейчас не заплачь, я этого не перенесу, – предостерег он. – Все это чушь собачья.
– А давай вместе напишем, в соавторстве? – не унималась она.
– Еще чего! Кстати, откуда ты все-таки узнала о Почетном знаке заслуженного чекиста СССР? Моя посмертная биография еще нигде не опубликована.
– А у меня свои источники. Только не гадай. Не Демидов и не Ряжский.
– А я и гадать не буду. Трегубов. Мы с ним вместе отмечали этот Знак в «Элефанте».
Анечка недовольно поморщилась, поскольку Ясенев попал в точку. Только вновь спросила:
– Я от тебя не отстану. За что дали орден?
– А вот это уже секрет, – ответил он, вставая и усаживаясь в кресло. – Скажу лишь, что одним английским шпионом в Воронеже стало меньше. Нет, не делай такие круглые глаза. Он жив, потом его обменяли на нашего нелегала. А дело с его разоблачением, в котором я принимал участие, сдано в архив КГБ. Гриф: «Рассекретить через 50 лет». А поскольку это происходило в 78-м году, то ждать тебе осталось еще… – он прикинул в уме, – …30 лет. К этому времени, думаю, ты уже успеешь написать первую главу. Ничего, наберись терпения, а пока разрабатывай фабулу и художественные образы. Подбирай метафоры. Пиши в стол. Когда вступишь в бальзаковский возраст, я смогу рассказать тебе всю правду о том, как ловил шпионов в Воронеже.
– Негодяй! – она метнула в него подушку. – Ну как жить и работать с таким человеком? А еще и любить.
Он поймал подушку и вернул на место.
– Пойду я, пожалуй, в свой номер, поработаю еще с материалами по «Севералмазу», «АЛРОСЕ» и «Де Бирс». А то ты в меня еще и графином запустишь. Так ведь и попасть можно.
А Лиза все не выходила у него из головы. Её милый образ не хотел его отпускать.
Ария заморского гостя с ароматом роз
В Архангельск на пару дней к празднику Восьмого марта, который по традиции продолжали отмечать в России, прилетел Трегубов. А Ясенев, напротив, хотел улететь в Москву, чтобы поздравить Лизу, но рейс из-за непогодных условий отложили на сутки.
Снег на Ломоносовском бульваре, где полтора года назад Джон Бут-Черемисин пытался застрелить Линкольна-Ясенева, еще даже не начинал таять, хотя мартовское солнышко уже сияло особенно светло, радостно, проливая на все внизу свой алмазный блеск, да и само напоминало редкий искрящийся бриллиант высоко в небе. Может быть, «Кохинор». Ясенев вспомнил своего исчезнувшего агента с таким же оперативным псевдонимом и взгрустнул. Скорее всего, его убили.
Они втроем прогуливались по «архангельскому Бродвею» и вели неторопливую беседу. Ясенев, Трегубов и посередине Анна, с двумя букетами гвоздик и тюльпанов. Их подарили ее начальники: главред и вице-губернатор. Телохранителям Анны Ясенев дал выходной. Все должны в праздник отдыхать. Демидов после гибели Барахсаан еще полностью не отошел, не вернулся в нормальное рабочее состояние, избегал шумных, тем более праздничных сборищ, и предпочитал уединение.
Ломоносовский бульвар выходит на берег Северной Двины. Народу здесь было много, жители Архангельска собирались и на других разных площадках города, где по распоряжению нового мэра, Кусенкова, устраивались праздничные выступления артистов и певцов. Девушкам и женщинам дарились цветы, детей угощали конфетами и мороженым, мужчин пивом. Последнее по сниженным ценам, все остальное бесплатно.
Это была хорошо продуманная акция Кусенкова. Он держал в уме губернаторское кресло, и ему важно было заранее вызвать к себе народную любовь. Мэр был из местных чиновников, ставленником Свиридова. На пару они хотели прибрать к рукам акции большинства остальных фирм, связанных с алмазными месторождениями. И вытеснить «Де Бирс» с российского Севера. Но тогда в ущербе оказались бы и интересы «АЛРОСЫ». Запутанные игры велись между всеми компаниями. Тайные союзы то заключались, то расторгались. Постоянных партнеров не было, были только постоянные интересы.
Это поначалу и являлось предметом разговора между Трегубовым и Ясеневым, но тут вмешалась Чернобурова и приказным тоном произнесла:
– Мужчины! Вам еще не надоело обсуждать одно и то же? Хватит уже. Давайте о чем-нибудь другом. Сегодня же праздник. Посмотрите, какой чудесный день! Как радуется народ. А вы по-прежнему скучные. Развеселите меня.
– Прикажешь сплясать? – проворчал Трегубов. – Не умею. Александру Петровичу лезгинку заказывай.
– Я могу только вальс-бостон, – отозвался Ясенев.
А музыка звучала из каждого окна, да и на берегу Северной Двины играл маленький оркестр на сооруженной по этому случаю эстраде. Молодые и пожилые пары танцевали. Ясенев протянул Анне руку, приглашая к вальсу. Она передала свои букеты цветов главреду. Одна рука легла на талию Ани, вытянутые ладони сошлись, и кружево медленного танца началось.
На них было приятно смотреть. Красивая пара средних лет, нежно прильнувшая друг к другу, танцевальные па как в аргентинском танго, движения точные, порывистые. Чувствуется любовь. Танцуя на краю площадки, они постепенно выдвигались в центр. И вскоре внимание зрителей было приковано только к ним. Остальные пары стали уступать им место. А когда оркестр закончил играть на своих инструментах, они дождались аплодисментов от зрителей.
Трегубов сидел на лавочке, смотрел на них и усмехался. Когда они подошли к нему, он сказал:
– Романтика – это не моё. А знаешь, Александр, какой пришла ко мне в газету Анна десять лет назад? В глазах – вулканы огня, в голове – либеральный шум, на устах – тиран Сталин и кровавая гэбня. Да, славно ее мозг обработали в МГУ. Я даже подумал сначала: еще одна активистка движения «За свободу всем, кто не с нами» явилась. Хотел сразу погнать, но что-то меня остановило. Решил сделать из нее сначала нормальную журналистку. А потом – поглядим. И знаешь, удалось.
– Она талантливая девушка, – согласился Ясенев. – Кто бы спорил.
– А вот в столице о ней другого мнения. Я тут просмотрел её статьи в некоторых газетах и схватился за остатки волос. Нет, написано все правильно, верно. Остро. И отражает чаяния большинства населения России. Не придерешься. Но уж слишком резко и правдиво. А так нельзя.
– Нельзя говорить правду? – спросил Ясенев.
– Говорить можно, нельзя ею в нос тыкать. Коты этого не любят. А волкам да овчаркам вообще не советовал бы. Так что, Аня, жди теперь больших неприятностей. Председатель Союза журналистов, по указке из администрации президента, уже сколотил группу главных редакторов, чтобы сформировать в СМИ общественное мнение против тебя. Меня тоже позвали.
– И вы пошли? – поинтересовалась Чернобурова.
– А куда денусь? Но – с совещательным голосом. Надеюсь тебя как-то отмазать. Потому и прилетел, чтобы предупредить. Ничего, не волнуйся. Пиши дальше. Скоро все должно измениться, а ты еще станешь знаменем журналистики. И все эти либеральные главреды в очередь выстроятся, чтобы только заполучить твои статьи. Мы с Александром Петровичем тебя защитим.
– Спасибо, Виталий Егорович. Я в вас никогда не сомневалась. Как и в нем, – и она прильнула к Ясеневу.
Они поднялись с лавочки, и пошли вдоль берега. И тут нос к носу столкнулись с Раймондом Кларком. Он тоже прогуливался, старательно изучая русский быт и нравы. В руке держал свой блокнотик, куда постоянно что-то записывал.
– О! – воскликнул он, увидев троицу. – Рад встрече.
– Мы тоже, – ответил за всех Трегубов. – Как поживаете, Раймонд?
– Ни шатко… ни валко. А потому, что наш друг, Алекс, постоянно вставляет мне… палки в колеса. Правильно сказал?
– Правильно, – кивнул Ясенев. – Запиши еще: на всякого мудреца довольно простоты.
– Но… ведь … простота хуже воровства?
– Это другое, – вставила Анна. – Здесь речь идет о двух противоположных идиоматических выражениях. Я вам потом разъясню, в свободное время. А вот лучше скажите, почему женский день восьмого марта отмечается только в России? И нигде в Европе?
Кларк усмехнулся.
– Вы, Анна, напали на ловца. Я как раз очень старательно изучал этот вопрос. Неделю провел в архивах Музея Революции. Сейчас он, кажется, закрыт. Но это было лет десять назад, во время моего первого приезда в Москву.
– Сегодня какой-то вечер памяти, – усмехнулся Ясенев. – Все вспоминают то, что было десять лет назад. Слушаем теперь вашу арию, Раймонд.
– Так вот. В архивы этого музея в обязательном порядке сдавали свои мемуары старые большевики. Очевидцы революции. Покопавшись, я нашел воспоминания одного участника то ли первого, то ли второго конгресса Коминтерна. Он проходил где-то в начале двадцатого века в Женеве. Собралось человек двадцать – тридцать. Все важные бюргеры и буржуа. Но революционеры и анархис