– Редкая удача для охотника: стреляй – не хочу! – усмехнулся Ряжский.
– Мы, Володя, еще лицензию на отстрел не получили, – отозвался Демидов.
– И не получим, – пояснил полковник. – Даже ордеров на арест не дадут. Не говоря уж просто о задержании на трое суток за мелкое хулиганство. А это не уличная шпана, а матерые бобры, которых надо сажать по полной. Навечно. И чтобы даже после смерти еще сидели. Лет сто. Перед тем как передать их скелеты в ад. Но законодательство теперь такое. Ворам – всё, остальным – уголовный кодекс.
– А ведь в этой лесной чаще, Александр Петрович, прячутся и другие двуногие хищники, – заметил капитан. – Мной получены сведения от источников о целой звероферме, пасущейся на «Архангельской алмазоносной провинции». Козочко, Жогин, Банкетов, Зверейко…
– Я в курсе, не надо перечислять, – остановил его Ясенев. – Ими займемся потом. Вернее, параллельно. Думаю, подполковники Лоскутов и Пискарев нам помогут.
– Да, на них можно рассчитывать, – согласился Демидов. – В отличие от Смирнова и Тарланова.
– Эх, если бы еще и на Лубянке, в Центре, все были на нашей стороне, – вздохнул Ряжский.
– В Центре! – усмехнулся Ясенев. – Что ты, Володя! Как бы в Кремле не дали команду «фас» на нас самих. На щелчок заведут дело, ты и не заметишь. Очнешься только за решеткой. Там ведь такие же Зверейки и Жогины сидят. Я имею в виду не в тюрьме, а в Кремле. И в ус не дуют. Вернее, дуть-то дуют, но на воду, потому что на молоке не обожглись.
– Еще на пальцы дуют и плюют, когда доллары пересчитывают, – добавил Демидов.
– Нечисть болотная! – высказался импульсивный Ряжский. – Кто на них самих дунет, чтобы как дым рассеялись?
– А это уже наша задача, чекистов, – подытожил начальник.
Все они были патриоты и единомышленники, поэтому и говорили, не скрывая своих наболевших чувств.
Генератор траурных маршей
Еще с конца 80-х годов молодой жилистый и костлявый хирург, с небольшим горбом, работавший в одной из клиник Архангельска, Юрий Жогин стал набирать криминальные обороты и соответствовать своему прозвищу «Мориарти». Требовал, чтобы коллеги и подельники обязательно добавляли: «профессор». Частично это отвечало званию, поскольку он все-таки являлся кандидатом медицинских наук. Даже начинал когда-то писать докторскую. А за горб на спине у него была еще и вторая кличка – «Квазимодо». Он с удовольствием откликался на обе.
Хирургом Жогин был неплохим, с пилой и скальпелем управлялся справно, словно родился с этими инструментами в лапках. Любил резать по живому, это доставляло ему особенное наслаждение. А если еще и наркоз кончался – тут уж он просто зубы сжимал, чтобы радостно не улыбаться. Чужая боль всегда была для него минутой счастья.
Но вот ведь какая незадача. Когда вполне можно было обойтись без операции, Жогин все равно настаивал на хирургическом вмешательстве. И резал, резал, резал. Коллеги замечали за ним эту «странность», но уже опасались его жуткого неподвижного взгляда и постоянно двигающихся тонких пальцев, как у тарантула. По совместительству он еще работал и патологоанатомом в своей клинике. Днем хирург, ночью Франкенштейн в морге. Можно не продолжать.
С начала перестройки Жогин стремился подмять под себя всю платную медицину города. И это ему частично удалось. Он стал генеральным директором и главным акционером своей клиники, переведя её на частные рельсы. Потом негласно руководил другими больничными заведениями в городе. Включая морги и крематории.
Но случился прокол. За хищения и торговлю ценным медицинским оборудованием и аппаратурой, полученной из Германии, он попал под следствие и угодил на три года в тюрьму. Отбывал наказание здесь же, на Крайнем Севере. Куда же дальше-то послать, не на Полюс ведь? Но Советский Союз рухнул, и он вышел на свободу «с чистой совестью». Однако полгода, проведенные в колонии, пошли впрок.
Во-первых, Жогин обзавелся нужными связями в криминальном мире, а во-вторых, изменилась его психофизиология. И так-то патологически жестокий с детства, он приобрел просто монструозные маниакальные черты характера. Люто ненавидел всех, друзей даже больше чем врагов. А впрочем, было одно существо, которое он любил. Об этом мало кто знал, а сам Жогин не распространялся.
Её звали Ида. Кто такая, где он с ней познакомился? Неизвестно. Привез откуда-то с Урала. Купил ей небольшой домик на острове Соломбала. Обеспечил всем необходимым. Она любила выращивать цветы, Жогин пристроил к домику оранжерею. Ида была его ровесницей и не такой уж красавицей. Обычная женщина, худенькая, светловолосая и светлоглазая, тихая и скромная. Что их связывало? Загадка.
Но если бы можно было заглянуть в окно, вечером или глубокой ночью, то увидели бы эту женщину, сидящую за столом со свечой, гадающую на картах Таро, что-то шепчущую, всматривающуюся в неведомый мир. Возможно, она принадлежала к тому таинственному народу на севере России, который согласно преданиям ушёл под землю столетия назад – но не бесследно.
Имя ему – чудь. Легенды наделяют этот народ особыми мистическими знаниями и способностями. Да ведь и с самой Соломбалой связаны мифы о чуди. Вот Ида и появилась здесь чудесно и таинственно. Может быть, не столько даже по желанию Жогина, сколько по своему собственному. Как знак судьбы. Но факт остается фактом. Это было единственное существо, которое «профессор Мориарти» не только уважал и любил, но даже слегка побаивался.
Сам Жогин не так уж часто приезжал в домик на Соломбале. Он нанял Иде домработницу и садовника, но она от них отказалась. Привыкла всё делать сама. Что ж. Что хорошо ей, то хорошо и ему. Он слушался ее беспрекословно. Но и в свои дела не посвящал. А этого и не требовалось. Вещунья сама многое понимала, она получала эти знания из мистических «высших сфер» своего древнего племени. И его дела её по большому счету не интересовали. Ида жила своей жизнью. Словно бы под землей, как и все её предки.
А ему надо было утверждаться в Архангельске. Он и занимался этим с утра до вечера, с заката и до рассвета, переступая через кровь, тела, черепа. Для того чтобы подняться по ступеням криминальной лестницы наверх, надо ничем не брезговать, не считаться с жертвами, не иметь жалости к конкурентам. И уж тем более не оставлять их в живых.
Жогин и не давал им никаких шансов. Мертвый соперник уже не опасен, это просто тело в морге для препарирования. Сам же иногда и доставлял себе такое удовольствия, чтобы не растерять навыки хирурга и патологоанатома. Приятно было посмотреть на мертвеца, который столь глупо досаждал ему при жизни. Теперь вот лежит на прозекторском столе и только скалится. У Жогина был свой морг для подобных утех. Такие «бревна» он любил больше всего из бывших людей, исключая Иду. Но его «белоглазая чудь» – это за гранью.
Он и сам убивал, не только поручал это своим «быкам». Особенно предпочитал скальпель. Один короткий взмах – и кровь фонтаном из шейной артерии. Или бейсбольной битой по темени. С одного удара череп в крошки. Ну а на худой конец сойдет и автомат Калашникова. Это для особых любимчиков, чтобы разорвать тело в клочки. Потом – в собственный морг. Затем – в свой же частный крематорий.
К 1993 году Юрий Жогин, «Хирург», «профессор Мориарти» уже сорвал джек-пот в Архангельске и стал практически некоронованным королем преступного мира в этой «Северной Фиваиде». Но обрести официальное признание среди чиновничьей элиты города пока не мог. А хотелось. Никакие пиар-кампании тут помочь не могли. Он даже пытался баллотироваться на должность мэра, но всё впустую. Поэтому пришлось поступить проще: усадить в это кресло своего протеже Правдина.
Жогин вообще вызывал у собеседника неприятные чувства. Сам вид его пугал человека, особенно простого обывателя, даже не знающего, что представляет собой «профессор Мориарти». Возникало только одно желание: поскорее закончить с ним разговор и уйти. А потом вымыть руки.
Жогин знал об этом, поэтому намеренно пользовался своей необычной зловещей внешностью. Даже придумал себе особую черту – постоянно шевелить пальцами. Это вызывало у человека инстинктивное отвращение, а он только внутренне посмеивался. Наверное, подглядел эту особенность в фильме о Шерлоке Холмсе. Да и кличку «Мориарти» создал себе сам.
Когда на его горизонте возник школьный приятель Родион Козочко и предложил поучаствовать в «Афере века», он долго не раздумывал.
– Конечно, – сказал он. – Рассчитывай не меня, Родя. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк, козлиная твоя морда. А как будем делить залежи алмазов?
– Как, как! По-братски.
– Идет.
Жогин при этом подумал: «Вот в эти залежи потом тебя и опустим. Козел драный». А Козочко тоже не опоздал со своей мыслью: «И не таких хирургов мертвячили, дай срок. Проф-фес-сор».
Саундтрек к северным алмазам
В Архангельск и Якутск Ясенев летал часто, почти каждый месяц, и жил практически на три города, включая Москву. Он невольно сравнивал эти три места. А если бы у него спросили: где лучше, краше, свободнее и легче дышится, то он бы затруднился с ответом. И в конце концов не стал бы отвечать вовсе, поскольку любил все эти города, включая, конечно, свой родной Брянск и первое длительное место службы – Воронеж.
Сейчас, в последний день своей командировки в Архангельск, Ясенев стоял на берегу Северной Двины, ближе к устью. Место было безлюдное. Вдалеке виднелся Михайло-Архангельский монастырь. Река безмятежно катила свои темные воды. В воздухе начинал разноситься гул церковных колоколов.
Здесь он постоянно встречался с источником из «Белого дома» Архангельска. Агент «Кохинор» запаздывал. Бывает. Но он действительно приносил настолько ценную и важную информацию, что заслуженно имел столь бриллиантовый псевдоним. Главный алмаз в короне английской королевы. Украденный у индусов.
Ясенев задумался. Четыреста лет назад, в конце Ливонской войны, Россия потеряла все выходы к Балтийскому морю, Нарву, Ям, Копорье. И тогда царский взор Иоанна Васильевича Грозного обратился к берегам Белого моря. На его побережье уже имелся крупный торговый центр – Холмогоры, но его месторасположение не устраивало царя. И через два года появился указ о строительстве в устье Северной Двины нового города с корабельной пристанью.