Николь Хирург спал чутким сном старого человека. Он услышал стук копыт и уже открыл глаза, когда слуга на цыпочках вошел в комнату, откашлялся и приготовился доложить о неожиданном прибытии раненого пациента.
— Двор полон людей, мой господин, и в паланкине привезли тело человека; они боятся, что он умирает.
— Если он умирает, его нужно везти к священнику, — проворчал хирург. — Отправьте его в монастырь.
— Лорд Уильям Стрейнж и Блэкмер пригрозил мне саблей и поклялся, что изрубит меня на куски, если я не доложу о нем. Я думаю, речь идет о молодом человеке, который, по словам официанта из Гостиницы Головореза, был ранен.
Николь раздраженно произнес:
— Я полагаю, что должен оказать внимание родственнику Джона Тальбота. — Он приподнялся на локте. — Пусть больного принесут сюда. Нет, подожди. Ты видел пациента?
— Да, господин. У него ранение в голову.
— Много крови?
— Крови почти нет, господин. Но у него из головы что-то торчит.
— Плохо, плохо, — сказал Николь. — Подай мне халат. Подбрось дров в огонь. Скажи, чтобы раненого не тревожили. Я хочу, чтобы они внесли паланкин сюда.
— Внести паланкин сюда, господин?
— Именно это я сказал. Или я должен налить оливкового масла в твои уши от глухоты? Ну, быстро!
Слуга вышел, качая головой. Лошади в спальне! Господин тронулся!
Николь Хирург опустил холодные ноги в красные комнатные туфли из русской кожи мехом внутрь. Он завернулся в тяжелую шерстяную мантию, одел высокую бархатную шляпу, повернулся спиной к огню и стал согревать костлявые старые руки, пока люди вводили лошадей с их ношей в комнату.
— Опустите паланкин и уберите кляч, — приказал он, не заботясь о вежливости. Испуганные протрезвевшие юноши отцепили от своих чистопородных коней паланкин и начали опускать его.
— Осторожнее, — предостерегал Николь, — осторожнее, осторожнее! — И когда паланкин коснулся пола, он сказал: — Теперь все отправляйтесь домой. Кроме лорда Стрейнжа. Мне нужен ассистент.
Они были рады повиноваться.
— Я бы в любом случае хотел остаться, добрый господин Николь. Это моя вина, — произнес несчастный Уильям.
Чарльз из Лиможа задержался, когда все начали выходить.
— Можно мне тоже остаться, господин Николь? — спросил он.
— Кто ты?
— Чарльз из Лиможа, он изучает ваше искусство, — ответил Уильям.
— Это хорошо, — сказал Николь. — Пусть остается. Я буду оперировать сейчас же.
Чарльз сделал судорожный глоток. Он знал, что это значит. Учитель не прикоснется к пациенту. Все будет делать студент.
Слуга принес таз с водой, скальпель, кое-какие железные инструменты, несколько бутылок из чистого прозрачного стекла с разноцветными жидкостями и много свежих тампонов. Он начал разогревать один из инструментов на огне. Он принес также несколько длинных прочных кожаных ремней.
— Как это случилось? — спросил Николь, внимательно осматривая лоб раненого.
— Я бросил в него бутылку, — признался Уильям. — Вино подействовало на меня.
— Подай мне опиум, Фернан, — сказал Николь слуге. — Чарльз из Лиможа, открой бедняге рот, — и когда Чарльзу удалось это сделать, хирург влил в глотку Бэрроу немного коричневатой жидкости.
— Теперь подними ему веки, — сказал Николь, и когда Чарльз выполнил указание, хирург поднес свечу близко к глазам пациента.
— В глазных яблоках нет крови, это хорошо, — пробормотал он, — но зрачки расширены, как у человека в темноте. Это плохо. Чарльз из Лиможа, надеюсь, что ты это знаешь.
— Я не знаю, учитель.
— Я так и думал, — сказал Николь, подавая ему свечу. — Посмотри, есть ли кровь в ушах.
— Нет.
— А есть ли жидкость или кровь в носу?
— Только немного крови, мастер.
— Пожалуй, все не так уж плохо, — произнес хирург. — Свяжи ему ноги, Фернан. Но не касайся его рук. — Слуга проворно стянул вместе ремнем ноги Бэрроу до колен.
— Теперь нужно удалить кусок бутылки, — сказал хирург.
Чарльз сжал зубы и приготовился выполнить указание, но Николь удержал его руку:
— Нет, юноша. Я слишком стар, чтобы беспокоиться о своей репутации. Позволь мне сделать это.
Чарльз с огромным облегчением отодвинулся в сторону. Николь встал на колени рядом с головой человека, находившегося в бессознательном состоянии, положил ему ладони на виски, а большими пальцами сдавил осколок с двух сторон, но не раскачивал его, как поступает цирюльник с больным зубом, а тянул вертикально вверх.
Сначала ничего не изменялось. Потом вдруг осколок выскочил со щелчком и ужасным коротким чмоканьем. Из раны хлынула кровь. Несмотря на неожиданность, с которой осколок вдруг поддался, Николь крепко держал его сильными искусными пальцами. Он не позволил ему упасть. Чарльз из Лиможа понял, что перед ним мастер.
— Возьми камень, — приказал Николь, твердо прижимая голову Бэрроу к полу. Пациент начал стонать и двигать конечностями.
— Подай скальпель и щуп, Фернан, а сам сядь на его колени. Лорд Стрейнж, — продолжал он, — у вас длинные ноги. Встаньте на колени по обе стороны его грудной клетки, лицом ко мне. Но не садитесь ему на грудь. Его дыхание и так затруднено. Поставьте колени ему на плечи, чтобы он не двигался. Наблюдайте за моими действиями и помните об этом, когда в следующий раз у вас в руках окажется бутылка.
— Рана готова к прижиганию, мастер Николь? — спросил Чарльз.
— Многие хорошие хирурги сказали бы «да», — ответил старик, — но поверь мне, что он умрет через неделю, если я закрою рану в этом состоянии. Конечно, он и так может умереть.
— Я верю вам, Николь Хирург, но я не понимаю.
— Смотри, — сказал мастер.
Своим скальпелем, острым как бритва, он рассек кожу на участках длиной около дюйма с каждой стороны от раны, которая шла горизонтально, параллельно линии лба. Он резал до самой кости, медленно и тщательно, а не как преподаватели медицины, гордые собой и своей быстротой. Джеймс Бэрроу пронзительно кричал и вырывался из рук людей и ремней, удерживавших его. Дважды Николь поднимал лезвие и с помощью стального щупа отводил в сторону кровеносные сосуды. Он закончил разрез и развел в сторону края раны, которая выглядела теперь как еще один рот.
— Дай мне тампоны, — сказал он Чарльзу. Он вытер кровь и они увидели белизну черепа.
— В кости еще остались осколки, — сказал Николь, — и сама кость треснула и раздроблена. Ты видишь это, Чарльз?
— Я вижу коричневатые кусочки, похожие на осколки бутылки, — ответил Чарльз.
Николь вытащил мелкие осколки прочным железным пинцетом. Бэрроу стонал, но не вырывался так сильно, как во время выполнения разрезов. Хирург несколько раз вытирал кровь, каждый раз тщательно присматриваясь, не осталось ли осколков.
— Кажется, вам повезло, мой юный лорд. Белая кожа под черепом не пробита. Его мозг не вытечет.
— Теперь вы, конечно, закроете рану, учитель Николь, — почти умоляюще сказал Чарльз.
— Многие хорошие хирурги поступили бы так, — ответил Николь, — но кусок кости в виде пальца почти откололся от края трещины в черепе. Этот кусок отклонился внутрь и давит на мозг. Кроме того, тонкая красная линия уходит за пределы участка, который я обнажил. Осколок нужно удалить, иначе человек сойдет с ума. Линия означает, даже ты должен это знать, трещину в черепе. Нет смысла продолжать разрез, чтобы увидеть, как далеко она тянется. Даже если мы это узнаем, мы все равно ничего не сможем сделать. Дай мне клещи, Фернан.
Слуга отпустил колени измученного человека, который двигал ими вверх и вниз, как рыба, оказавшаяся на суше. Его сопротивление постепенно ослабевало.
— Опиум начал действовать, — пояснил Николь. — Это дар Богородицы. Без него мы не могли бы выполнять половину операций. Остается пожелать, чтобы его производили больше.
Николь взял клещи с острыми кромками и длинными ручками, которые могли обеспечить огромное усилие. Он надрезал костяной палец. Чарльз протянул руку, собираясь поднять его, чтобы мастер не запачкал руки кровью, но Николь сказал:
— Не прикасайся к нему! Они иногда слипаются с серой кожаной мембраной, расположенной ниже.
Он осторожно сжал осколок большим и указательным пальцами левой руки, а правой рукой надавил на оболочку мозга, так чтобы кость можно было удалить, не повредив оболочку. Он бросил осколок в огонь, где он зашипел и сгорел. Николь вытер руки о халат и с трудом поднялся, распрямив скрипучие старые колени. Он взял тампон и полил его из бутылки жидкостью с запахом спирта. Другой тампон он смочил из другой бутылки густой тяжелой жидкостью с сильным, сладким и резким ароматом. Он обмыл рану сначала первым тампоном, затем вторым. Кровотечение, и до этого незначительное, прекратилось.
— Ты сможешь закрыть рану, Чарльз из Лиможа? — спросил он.
— Думаю, что смогу, учитель.
— Ты когда-нибудь делал прижигание?
— Я внимательно наблюдал, когда демонстрировали применение инструмента.
— Конечно, холодного, — презрительно произнес Николь.
— Да.
— Тогда и это мне придется сделать самому. Подай мне инструмент для прижигания, Фернан.
Слуга принес утюг. Он был раскален добела.
— Теперь держите его все вместе, — приказал Николь. — Чарльз, сведи края раны настолько близко, насколько твои пальцы смогут это сделать. Я бы хотел, чтобы они соприкоснулись, если возможно.
Чарльз так старался, что рана закрылась, образовав кровавый рубец.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал Николь и провел утюгом поперек половины раны. Плоть зашипела; дым поднялся прямо в лицо Уильяма. Бэрроу закричал и стал бешено вырываться. Голова Уильяма начала склоняться вниз, глаза закатились. Он, очевидно, был близок к обмороку. Николь с тревогой посмотрел на него. Колени Уильяма играли важную роль.
Но у него не было незанятой руки, чтобы потрясти его или похлопать по щекам — привести его в чувство и не дать упасть прямо на голову раненого пациента.
Ни секунды не колеблясь, Николь прикоснулся раскаленным инструментом к одному из благородных и необходимых колен Уильяма. Полосатые праздничные чулки прожгло насквозь, металл коснулся колена. Уильям резко вскрикнул и пришел в себя.