Никто в христианском мире не смог бы дать ответа на этот вопрос.
Капитан выздоравливал совершенно нормальным, обычным путем, что сопровождалось жаром. При его крепком телосложении потребовалось несколько дней, чтобы жар спал. Корабль подошел к Хиосу. Пьер нанес ответный визит, хотя он не мог помнить о визите капитана.
Паж придвинул кресло к койке. Джастин, бледный, слабый, но поправляющийся, на своих импровизированных подушках, пригласил Пьера сесть.
— Я уже публично выразил вам благодарность, Пьер. Позвольте мне еще раз поблагодарить вас теперь, когда вы можете меня слышать. Все матросы слышали, как я воздавал вам хвалу, но вы были без сознания. Однако Жак из Бурже сказал, что вы с удовольствием съели суп, приготовленный коком. Этот Жак очень полюбил вас. Это хорошо, когда вас любят. Пьер, я еще раз прошу прощения за то, что сказал про вас и женщин. Жак не позволял другим ухаживать за вами, поэтому я освободил его от вахты. Садитесь, друг мой. При вашем росте мне приходится с риском для моей раны вытягивать шею, чтобы лучше разглядеть вас.
— Я уверен, что ваша рана заживает, сэр Джон. Моя мелкая рана, — улыбаясь, произнес он, — не дает мне возможности принять ваше любезное приглашение и сесть.
— Правда, Пьер? Тогда стойте, если можете. Хирург сказал, что вы получили глубокий удар. Я рад, что вы можете говорить об этом с улыбкой. Моя рана, слава Богу, заживает день ото дня, хотя сначала я боялся, что руку парализует. Но обошлось. Может быть, старый Шипящий Утюг — лучший хирург, чем я думал. Какой благословенный ангел побудил вас, юноша, подняться на мою палубу и спасти мне жизнь?
Пьер мог назвать имя ангела, но сказал:
— Луна не давала мне спать, сэр Джон.
— Эта луна — поразительная штука, Пьер. И надо же было выбрать именно это время для убийства человека. Дино был итальянцем. Мне следовало поближе познакомиться с ним. Должно быть, он сошел с ума. Он боролся как дьявол, правда?
— Правда, сэр Джон. А потом он бросился в море. Хотел бы я знать, зачем.
— Может быть, у него в голове еще оставался здравый смысл — что за удар вы нанесли ему, Пьер! — и когда он пришел в себя, то понял, что на следующий день его повесят. А может быть, Дьявол сбросил его; точно нельзя сказать.
— Возможно, его кроме потери брата тяготило ваше мягкое наказание за неумелое управление судном, сэр Джон?
— Наказание было мягким именно потому, что я знал о его переживаниях. Но, пожалуй, вы точно указали причину его желания убить меня. Он легко мог спрятаться на полуюте во время суматохи того дня. Вы случайно не заметили, где он прятался?
— Под брезентом, которым были накрыты канаты, близко к тому месту, где вы стояли.
— Лучшего места он не мог выбрать. Я часто стою там.
— Вероятно, он услышал, что Брандт отлучился на минуту. Мы с Брандтом не разговаривали. Я был босиком; он мог не услышать меня. Должно быть, он думал, что вы один на палубе, сэр Джон.
— Несомненно. Вахтенные офицеры редко покидают полуют. Брандт вспомнит о своих обязанностях, когда будет получать жалованье. Что за моряк! Ни жены, ни детей, а как любит деньги! Мне кажется, он все их тратит на себя и эти милые бархатные шляпы. Хотя нет, пожалуй, я не буду сильно его наказывать. — Он засмеялся. — Брандт целых полчаса между боем склянок извинялся и объяснял, как все произошло. На меня это произвело такое впечатление, что мне пришлось попросить Генри принести ночной горшок. В то время я лежал в каюте в жару. Мастер Криспин говорит, что жар — наилучший симптом.
— У меня жара еще не было, сэр Джон.
— Надеюсь, что и не будет. Я видел много ран, которые заживали без жара и нагноения. Но яркий свет луны все еще беспокоит меня, Пьер.
— У Дино пошла пена изо рта, когда я успокоил его.
— Да, правда? Тогда он определенно взбесился. Кто знает, что приходит людям в голову, когда Дьявол сводит их с ума?
— Сэр Джон, а когда потерялся его брат, луна была полной?
— Я не помню. — Он немного подумал. — Пьер, это интересная мысль. Надо будет посмотреть в вахтенном журнале.
На следующее утро на рассвете дозорный на марсе увидел мыс Мастику. Рана Пьера заставила его провести беспокойную ночь. Он услышал приветственные крики, рано встал и плотно позавтракал. Вскоре после этого он встретился на палубе с капитаном. Если не считать руки на перевязи и некоторой бледности, Джастин снова выглядел почти нормально. Пьер заметил, что трубка с декларациями, которую он на несколько дней отвязал и хранил на койке рядом с собой, опять прикреплена к его запястью и почти скрыта перевязью. Он нежно приветствовал Пьера.
— Я не перестаю восхищаться вашей головой, молодой человек. Вы уверены, что в вас нет итальянской крови? Нет, у вас другой цвет кожи. В штормовую ночь, Пьер, когда мы потеряли беднягу Антония у берегов Сардинии, было полнолуние. Естественно, что это в сочетании с моим наказанием, свело с ума Педро. Как вы до этого додумались?
— Луна напомнила мне любимую женщину, сэр Джон. Я предположил, что она могла напомнить Педро его брата, если он любил его.
— Он любил его, бедное создание. Вон там Хиос, друг мой. Сегодня у вас будет ваш первый лоцман, думаю, около полудня. Могу ли я оказать вам помощь в выполнении вашего задания? Не спрашивайте меня, что любят греки — они любят деньги, женщин и вино, именно в этом порядке, и со дня их рождения их окружает масса всякой всячины, кроме денег. Когда вы будете торговаться с лоцманом, вы затронете первую любовь его жизни. Думаю, вам следует это знать.
— Я, конечно, не стану торговаться с лоцманом.
— Вам, разумеется, придется торговаться, если вы надеетесь добиться успеха. Слушайте, — он отвел Пьера к фальшборту и внимательно осмотрелся, как заговорщик на собственном судне, — у меня есть маленький план, который может вам помочь. Министр дал вам невыполнимое поручение. Плата определена законом. Но бывает, признаюсь вам со стыдом, что судовые отчеты не в порядке, ну, не совсем в порядке.
— Сэр Джон, вы меня поражаете.
Кровь прилила к лицу капитана и придала ему более здоровый вид, чем после нападения Дино.
— Плата лоцманам определяется честно, как вы знаете. Но греки ненасытны. Иногда — довольно часто — я смотрю сквозь пальцы на то, что стюард удваивает плату. Вы должны знать, что для Босфора это составляет 20 фунтов вместо 10 фунтов. В Трапезунде плата должна быть ниже, так как там проводка судов проще. Но трапезундцы… — Он безнадежно махнул рукой по-итальянски; Пьер видел этот жест всю жизнь. — Я могу сказать вам, что и там плата составит 20 фунтов. Естественно, лоцманы борются за право проводки «Леди». Они отдают легальную плату своим начальникам, кладут в карман мою взятку, равную 10 фунтам, и используют свое мастерство в полной мере, чтобы провести меня хорошо. Может быть, это нарушение, но зато я получаю лучших лоцманов на Востоке.
— Откуда берутся деньги? — спросил Пьер. — Не говорите мне, что вы достаете их из своего кошелька.
— Я не настолько наивен. Кроме того, мне это не по карману. Существуют дополнительные средства на новые паруса, канаты, якоря и прочее снаряжение, которое иногда приходится покупать в пути. Эти средства всегда исчерпываются к концу плаванья. На самом деле «Леди» плавает дешевле и искуснее, чем любой другой корабль во флоте министра, — сэр Джон выглядел очень пристыженным, — но отчеты свидетельствуют, что ее паруса уносит ветром, и дорогие якоря теряются ужасно часто. Я заслуживаю называться очень плохим капитаном. Теперь мне кажется, что мы внезапно могли бы научиться сохранять большую часть нашего снаряжения. Вы можете информировать лоцманов, а я поддержу вас, что в будущем этой замаскированной дополнительной оплаты не будет. Это потребует некоторых усилий с моей стороны, потому что трудно остановить взяточничество, когда оно уже пустило корни, но я прослежу, чтобы новая практика утвердилась, и это принесет значительную экономию. Разумеется, официальную стоимость придется платить. Но мы будем по-прежнему терять паруса. Средства на дополнительное снаряжение по-прежнему будут полностью расходоваться к концу путешествия. Это даст нам дополнительную экономию. А с этими деньгами, Пьер — это всего лишь вопрос ведения счетов — мы можем показать в судовых отчетах, что плата лоцманам снизилась до 5 фунтов! Пьер, мы можем уменьшить ее вдвое!
Пьер смотрел на Джона Джастина с искренним изумлением.
В своем мысленном списке потенциальных контрабандистов опиума он подчеркнул красной чертой имя стойкого капитана.
— Сэр Джон, вы только что продемонстрировали мне пример самого замечательного крючкотворства, который я когда-либо слышал. Вы сделали это с некоторой опасностью для себя, потому что я мог притвориться, что принимаю ваше предложение, а потом просто доложить об этом министру. Обязательно продолжайте давать взятки лоцманам, если это единственный способ нанимать лучших из них. Ваш собственный исповедник не забудет ваш грех, если это грех — предохранить людей от гибели в морской пучине, быстрее, чем я забуду его. Человеку, который израсходует один или два фунта из свободных средств на такое доброе дело, не…
Пьер остановился на полуслове. Умные глаза капитана сузились.
— Что «не», Пьер?
— Не следует беспокоиться, — быстро нашелся Пьер, — из-за того, что он высказал мне столь великодушное предложение с целью помочь мне.
— Именно это я имел в виду. Мне и в голову не пришло, что вы можете сообщить министру.
— Вы доверчивы для итальянца, сэр Джон. Меня воспитывал итальянец.
— В самом деле, Пьер? Да, теперь я вспомнил. Вы произнесли несколько слов на моем прекрасном языке.
— У меня есть другой план, сэр Джон. — Пьер не собирался разглашать его так скоро. — У вас найдется немного времени побеседовать со мной с глазу на глаз в вашей каюте?
— Конечно, найдется.
— Тогда расскажите мне, если можете, все, что вы знаете о Михаиле Кантакузине, агенте в Константинополе. Для меня он лишь имя в судовой декларации, написанное великолепными гиацинтовыми чернилами. Именно с ним я хочу поговорить о плате лоцманам. Конечно, вы помните, что ни одной у