Это превосходит все, о чем она могла мечтать. Ни один мужчина не придет к финишу впереди нее. Фолько получит свои ставки, сделанные на триану, ее будут чествовать, ей будут аплодировать, но ей не придется оставаться, участвовать в парадах несколько дней после победы на скачках в Бискио. Победит район Башня – и будет праздновать весь день и всю ночь, всю неделю. Она ускользнет от них: ее будут помнить, но нет необходимости выставлять ее напоказ горожанам.
Адрия делает вид, будто изо всех сил подгоняет Саврадию, гонит его вперед, но ее колени сдерживают коня, и он отстает. Он будет похож на измученного, доблестного скакуна в конце изнурительных скачек, преследующего коня без всадника – легкого, летящего впереди них.
Я могла бы догнать его, думает она.
Адрия совершенно уверена, что не хочет этого делать. У нее есть для этого так много замечательных причин.
Я знал это вчера, когда бродил по улицам и делал ставки на наездницу района Сокол: каждая пятая ставка была на победу при столь малой вероятности этого, что Монтикола заработал бы целое состояние. Но свои собственные деньги я поставил на триану, на то, что Адрия придет в первой тройке, потому что знал, кто она такая.
Глядя на то, как Адрия Риполи скачет вслед за конем района Башня без всадника, старательно притворяясь, будто она изо всех сил погоняет своего скакуна, я понял, что был прав.
«Если станет известно, кто я такая, я больше не смогу заниматься такими вещами».
Ей необходимо было остаться неизвестной, а значит, ни в коем случае нельзя было побеждать в этой скачке. Слишком много людей увидело бы ее, если бы она выиграла, возникло бы столько вопросов. А она была дочерью герцога Мачеры и делала это для Фолько д’Акорси.
Но и для себя тоже, думал я.
Внезапно я подумал, что, возможно, Фолько делал такие осторожные ставки именно потому, что понимал, чем она рискует, если придет первой. Это вполне вероятно. Я спросил себя, стану ли когда-нибудь таким же проницательным, научусь ли так же владеть искусством уловок и всем миром, как этот человек, – если он и правда предвидел все это.
Я смотрел, как Адрия финишировала второй, вслед за конем района Башня, впереди всех других наездников. Она подняла руку, но тут же опустила ее. Адрия не победила, но, конечно, она победила.
И она по-прежнему не знала моего имени.
Карло Серрана, четырежды чемпион Бискио, в этом году выступающий за район Башня, падал с коня раз сто. Он не слишком пострадал и даже сам ушел с трека; неделю или две ему было трудно ходить, но потом он выздоровел.
Тем не менее с ним что-то произошло в то утро. Он никогда больше не участвовал в скачках в Бискио и так никогда и не объяснил почему. Возможно, он был не в состоянии это сделать. Он сохранил свое хозяйство по разведению лошадей, не утратил знакомств ни с одним из наемников, богатых аристократов, состоятельных купцов, покупавших у него коней. Его лошади были очень хороши, у него был превосходный глаз, все это знали.
Позднее Серрана передал конное хозяйство сыну, которого сам всему обучил, и дело продолжалось. Годы спустя он любил сидеть в одной из городских таверн или на собственной лоджии, если погода это позволяла, и рассказывать истории о скачках, в которых участвовал, напоминать людям, что кони, на которых он выезжал на трек на площади, пять раз выигрывали скачки в Бискио.
Это было чистой правдой.
Адрия позволяет Саврадии снизить скорость, пересекая линию финиша. Она снова приближается к повороту Фонтена. Наездника района Башня уже убрали с трека. Глядя на трибуны, все еще сотрясающиеся от грома аплодисментов, заметно покачиваясь в седле, она видит крупного мужчину под знаменем с изображением волка.
Может быть, ей следовало удержаться, но в тот момент она слишком взволнована, невероятно довольна жизнью, и потому направляет Саврадию к стене, туда, где он стоит в первом ряду. Она улыбается Теобальдо Монтиколе ди Ремиджио, поднимает вверх два пальца, что означает «второе место», и видит, как он резко откидывает голову назад. Затем, к его чести, к его очень большой чести, он хохочет.
Потому что прошлой ночью прислуживающая ей женщина принесла от Фолько записку, в которой он не только сообщил ей о том, какой сигнал подаст наездник района Башня людям, держащим веревку, но и о том, что Монтикола отправил своих людей делать ставки на нее по всему городу и что некоторые ставили на ее победу.
Другими словами, ее кто-то узнал.
Теперь Адрия улыбается правителю Ремиджио, думая о его проигранных ставках. Он все равно неплохо заработал и поэтому может смеяться, но она решает, что прямо сейчас, здесь, на треке, может дать ему понять, что они знали.
Рядом с Монтиколой стоит женщина потрясающей красоты. Она смотрит на Адрию с недоумением, но так на нее смотрят все женщины всю жизнь, даже собственные сестры, поэтому в этом нет ничего нового. Гораздо сильнее Адрию поражает стоящий рядом с ними мужчина. Потому что она его знает, и он спас ей жизнь в Милазии.
И вот он здесь, вместе с Монтиколой ди Ремиджио, смотрит на нее с выражением, которого она не может понять или, может быть, не хочет понять. Но она потрясена. Из всего, что случилось в этот день…
Адрия скользит взглядом дальше, но ее мысли остаются с молодым человеком. Она видит, как старшины района Сокол бегут к ней и ее коню через трек, размахивая руками, крича и приплясывая от радости, и очевидно, что празднование все-таки состоится, потому что в это утро произошло нечто такое, чего не случалось на памяти ни одного из присутствующих: наездник района Сокол пришел вторым, и им была женщина, а это… это чудо! Некоторые плачут, подбегая к ней. Чудо!
В то утро действительно случилось чудо.
Не проявление мастерства и мужества, не результат подготовки. Нет, это было настоящее чудо. Именно так его и принял умом и сердцем человек, с которым оно произошло, и который уже решил, что его жизнь кончена.
Кардерио Саккетти, башмачник, с бешено бьющимся сердцем, настолько переполненный надеждой и ужасом, что даже не мог кричать, следил за тем, как наездница пытается догнать коня от района Башня – и ей это не удается, – а потом закрыл лицо руками и зарыдал.
Его тетушка тоже плакала, только ее слезы были слезами радости. Она повернулась к Кардерио и закричала:
– Наш билет! Твоя ставка! Племянник, мы выиграли!
Кардерио подумал, что ему остается только поторопить свою смерть. Пришло его время. Он подумал о том, что теперь будет с детьми. Новорожденная дочь умрет, это он понимал. Возможно, его брат сможет позаботиться о жене Кардерио и двух старших детях. Его брат – порядочный человек, он взвалит на себя это бремя, хоть оно и тяжко.
Башмачник полез в карман рубахи за своей глупой, ужасной ставкой, за голубым билетом на победу района Сокол, и увидел, что держит во внезапно задрожавшей руке зеленый билет.
Ставка триана, которую он не делал. Он знал, что не делал ее.
Из горла Кардерио вырвался странный звук. Он никогда в жизни не издавал такого звука. Он все вертел и вертел в руках билет, и руки его теперь так тряслись, что он боялся его уронить.
Билет был зеленый. Он остался зеленым.
Он сделал ставку на победу района Сокол. Голубой билет. На победу.
Кардерио взглянул на тетушку, которая, как говорили, была кем-то вроде колдуньи. Но она не колдунья, он знал, что не колдунья. Она – печальная, изувеченная, обозленная женщина, чья жизнь была загублена здесь двадцать пять лет назад.
Потом башмачник подумал, что, возможно, человек, принимавший ставки, ошибся, просто не поверил, что кто-то может быть настолько глуп, что поставит на победу женщины, выступающей за район Сокол, и поэтому решил, что это должна быть триана.
Но нет, он знал, он знал, что ему дали голубой билет, он положил его в карман.
Теперь билет зеленый, а это значит, что он выиграл, что у них теперь больше денег, что когда бы то ни было. Он пригласит целителя к младенцу, купит еды и…
Он опять расплакался.
– Джад добр, – удалось ему выговорить, ни к кому не обращаясь, в голубое небо. – Произошло нечто такое, что лежит за гранью веры. Я должен пойти в святилище!
– Да! – крикнула тетушка. – Мы помолимся, мы все. Да благословит Джад эту девушку!
Они с братом помогли ей выйти, жена брата расчищала им дорогу. Кардерио продолжал плакать. Ушло много времени на то, чтобы выбраться с площади, пробиться сквозь толпу. В какой-то момент он увидел ту женщину, наездницу, ее несли на плечах жители района Сокол. Они смеялись и пели, как будто победили.
Жители района Башня уже поставили на ноги своего наездника-южанина и помогали ему пробираться сквозь толпу. Они тоже праздновали, но не несли его на руках. В этом году не несли.
Кардерио Саккетти не вынимал руку из кармана, где лежал билет. Он боялся снова посмотреть на него в этой толпе. Он сделал это позже, в святилище, стоя на коленях перед солнечным диском.
Билет остался зеленым.
Семья Саккетти навсегда запомнила тот день. День, когда женщина, известная городу под именем Коппина, приехавшая из сельской местности неподалеку от Милазии, дочь кавалерийского офицера, сделала то, что она сделала на повороте Фонтена и пришла второй в скачке, выступая за район Сокол.
Они больше никогда ее не видели, и никто из Бискио не видел. Говорили, что она незаметно уехала во второй половине того же дня. Она ведь говорила, что собирается уехать и поселиться в обители, что бы ни произошло. Добродетельная женщина. И такая наездница! Подумать только, что она сделала!
Стоя на коленях в святилище района Гусь, Кардерио Саккетти обещал свою младшую дочь Богу, если она выживет. Он дал это обещание в святом месте, в тот самый день.
Она действительно выжила. У ее матери появилось много молока, как только она сама стала хорошо есть, а целитель, которому заплатили, дал им бальзам для втирания в тело младенца. Девочка расцвела. Вся семья процветала начиная с того дня. Кардерио начал продавать башмаки, сделанные в новом стиле, который сам изобрел – случайно (хоть он никому не рассказывал об этом).