– Данио, тебе не обязательно делать это снова, – прошептала она.
Я приподнял голову. Она смотрела на меня вдоль своего тела. Ее соски стали твердыми, как незадолго до этого.
– Ты не хочешь, чтобы я это делал? – спросил я.
– Ты не хочешь, чтобы я это делал? – спрашивает он, и она понимает, что он ее дразнит, и это… это…
– Я этого не говорила, – слышит она свой шепот. – Милостивый Джад, я этого не говорила.
Он смеется, нежно, тепло, потом делает еще много всего другого, и она слышит свое собственное дыхание, собственный голос, который произносит слова, которые ей срочно нужно произнести, какими бы бессвязными они ни были.
После, когда она чувствует, что снова в состоянии справиться со своим дыханием и со своим телом, он опять подтягивается вверх на постели, и она позволяет своей руке прикоснуться к нему будто бы нечаянно и чувствует, к своему удовольствию, как он возбуждается снова.
Она исследует его, только одним пальцем; вниз, и опять вверх, и, очень медленно, снова вниз.
Он произносит с легким отчаянием:
– Тебе не обязательно… не обязательно…
Она даже не удостаивает ответом такое лицемерие – в свою очередь сползает вниз по постели вдоль его тела.
– Ты меня прикончишь, – слышит она его голос и невыразимо довольна миром в этот момент, даже чувствуя то, что нависает над ними сейчас – всегда, – подобно силуэту, тени, куда не проникает солнечный свет.
«Мы такие, какие мы есть, и мир таков, каков он есть», —сказала она недавно, когда они еще стояли, не соприкасаясь, еще не были на этой кровати.
Она хочет ощутить его внутри себя и понимает, что не может этого сделать. Это закончится точно так же, как закончится время ее службы у Фолько д’Акорси. Когда его тело перестает содрогаться, она говорит:
– Никогда не забывай этого. Я обещаю, что никогда не забуду.
Она видит, как он качает головой. Кажется, он пытается вернуть себе способность говорить.
В конце концов он произносит:
– Я не смогу. Я… заклеймен тобой, Адрия.
Он в первый раз произносит ее имя. И что за мысль? Что за прекрасная, печальная мысль?..
Почему радость всегда переплетена с печалью? – думает она. Почему жизнь всегда должна быть такой?
Она снова передвигается вверх и снова целует его. В конце концов, хоть не сразу, они встают, и Гвиданио одевается (она нет) и идет к двери, а она провожает его – высокая, удовлетворенная, роскошно нагая, и они вновь целуются там, у порога, медленно и сладко, а потом он выходит за пределы ее комнаты, в мир, который – всегда – таков, каков он есть.
И, словно в доказательство этого, через очень короткое время она слышит громкие голоса в коридоре, потом опять раздается стук в дверь и голос, ей незнакомый. А вскоре после этого – голос, который она знает.
Хозяин гостиницы «Пушечный колокол» (это название имеет долгую историю, большая часть которой утеряна) был тощим мужчиной с унылым лицом, а вовсе не тучный, веселый сельский трактирщик, которого ожидаешь встретить в подобном месте. Он привык к тому, что все советуют ему развеселиться, но не видел никаких поводов для веселья.
Не оправдывал он и других ожиданий, так как был честен, подавал приличный, неразбавленный эль и местные вина, которые были лучше тех, что обычно предлагают в подобных заведениях. И если постояльцы платили ему, чтобы он помалкивал, то он помалкивал.
Трактирщик верил, что попадет к Богу в свет, когда умрет. Он жил с надеждой на это и всегда носил сильно потертый солнечный диск, даже ночью. Жена уверяла, что в постели он чаще прикасается к диску, чем к ней, но это дело личное.
Что же касается того, что он не предавал тех, кто его подкупил, так его никогда еще не испытывали такой крупной суммой, какую предлагал сейчас хорошо одетый, настойчивый человек.
Человек очень богатый, настолько, что для него суммы не имели значения, хотел знать, кто снял комнату в гостинице начиная со второй половины дня и позже. Господин предполагал, что эти постояльцы, вероятно, заказали ванну.
Была только один такой постоялец. Мужчина, который, не снимая капюшона, сразу поднялся наверх. У людей бывают разные причины желать уединения, в этом нет ничего необычного. Спутник мужчины до сих пор сидел в комнате слева от трактирщика, поэтому хозяин попросил вновь прибывшего говорить тихо.
Но все-таки взял предложенные деньги.
Надо быть совсем безумным, лунатиком голубой луны, чтобы отказаться от таких больших денег, а господин не выглядел опасным. Он был слегка пьян, нечетко выговаривал слова – но сегодня таких было большинство, – и все повторял:
– Я не собираюсь делать ничего плохого. Я не собираюсь никому делать ничего плохого, Джад свидетель.
Эти слова звучали вполне благочестиво. Хозяин гостиницы сообщил ему номер комнаты, попросил немного подождать и выпить, чтобы не выдать всем своих намерений.
– Один человек следит, сидя у дальней стены, – шепнул он.
– Ага! – воскликнул хорошо одетый гость, снова слишком громко. – Охранник! Я ее нашел!
Ее, подумал трактирщик.
Засунув тяжелый кошелек в карман рубахи, он решил уйти в свои собственные комнаты, где у него на стене висел солнечный диск, чтобы помолиться о прощении. И, конечно, о благополучном путешествии Бога под миром, где он каждую ночь защищает людей от демонов.
В тот вечер эти вечерние молитвы не были прочитаны.
Вскоре после того, как первый мужчина поднялся наверх, в гостиницу шумно ввалились еще люди. Их было полдюжины, пятеро вооружены мечами и кавалерийскими луками. Ими руководил мужчина постарше – худой, властный, лысеющий, с аккуратно подстриженный седой бородой, тоже хорошо одетый, хоть и запыленный после путешествия. Он потребовал от трактирщика того же, но не предложил денег.
Вместо этого новый гость холодно произнес:
– Я кое-кого ищу. Тебя повесят на дереве в твоем дворе, а гостиницу сожгут дотла, если не скажешь, кто приехал сюда сегодня после полудня и занял комнату, которую для него сняли заранее. Если того, кто интересует нас, здесь нет, мы уедем, но советую не испытывать мое терпение.
Хозяин гостиницы бросил быстрый взгляд на охранника, сидящего у восточной стены. Тот сидел очень прямо, застыв, будто боролся со внезапным приступом боли.
Трактирщик чувствовал себя так же.
Он не стал испытывать терпение высокого надменного мужчины, явно привыкшего к повиновению, и сообщил, какую комнату сняли. Эти люди, в отличие от приехавшего ранее господина, выглядели опасными. Они сразу же поднялись по лестнице – три солдата, мужчина с седой бородой, еще два солдата.
И только после того, как они исчезли, а потом наверху раздались сердитые голоса, хозяин гостиницы понял, что знает, чью ливрею они носят.
Хозяин выругался. Он делал это крайне редко, но господин, если бы захотел, действительно мог сжечь гостиницу дотла, ничем не рискуя.
– Кто же там, в этой комнате, мать вашу так? – вот что произнес он тихо.
Только жена, вернувшаяся за стойку, услышала его и рассмеялась:
– Можно подумать, тебе что-то известно про смысл этих слов!
Он никак не думал, что кто-то слышал, как она это сказала.
Антенами был очень доволен собой. Он надеялся, что теперь, когда он нашел эту женщину, сможет удовлетворить два своих страстных желания.
Его слабо интересовал семейный бизнес. Бухгалтерские книги и правила счетоводства, которым пытался научить его брат, казались ему до ужаса скучными. Он их понимал (это правда), но ему было все равно.
В то же самое время он с удовольствием тратил средства, которые приносила их банковская империя. Поговаривали, что они начинают соперничать с Серессой, что довольно опасно, но пусть об этом беспокоятся его отец и брат. Антенами предпочитал, чтобы его не трогали, он хотел быть в стороне от принятия решений, лишь бы у него имелись деньги на расходы. Старший брат считал его бездарным? Ну и ладно.
В этот день он потратил деньги семьи в районе Сокол. Три человека получили некие суммы. Третий доложил, что видел, как их наездница спустилась с балкона в тыльной части дома, пока ей пели серенады со стороны фасада. Нет, он понятия не имел, куда направилась женщина, но она ушла в мужском плаще, в сопровождении другого мужчины, и тот человек проследил за ними. «На север», – сказал он. Можно было догадаться, что они хотят провести ночь вне стен города. Свидание? Он оскалился в улыбке завсегдатая таверны. Человек этот никому ничего не сказал, потому что ему было смешно видеть перед домом всех этих глупцов из района Сокол, которые надеялись, что наездница выйдет к ним. Сам-то он из соседнего района Гусь, так что пускай люди из Сокола распевают свои песни – понапрасну.
Антенами искренне надеялся, что дело не в свидании. Он не верил, что у нее назначено свидание, по крайней мере не любовное. Он считал, что у него инстинкт насчет женщин и лошадей. Правда, с лошадьми пока получалось лучше.
В сопровождении двух слуг он поехал на север по главной дороге. В первой гостинице, которую они проверили, не было ничего интересного. Во второй он нашел наездницу.
Мне следовало уйти, да, но я вернулся к окну в конце коридора. Никто так и не закрыл ставни, которые я раньше распахнул. Теперь в коридоре горели лампы; та, что ближе к окну, мигала под порывами ветра, но не гасла. Я высунулся наружу, под ветер. Во дворе горело еще больше факелов и появилось еще больше людей.
Я и сам не знал, почему медлил. Возможно, мне хотелось… я надеялся, что она откроет дверь, выйдет из комнаты, будет искать меня. Что позовет меня обратно и скажет…
Что скажет? Это была бы опасная глупость – почти такая же опасная для нее, как и для меня, и я не хотел этого. Но также я не был готов снова столкнуться с окружающим миром, спуститься по этой лестнице в общий зал и услышать, как люди возбужденно кричат о блестящем выступлении наездницы от района Сокол на площади Бискио и о том, с какой радостью они оседлали бы саму наездницу, если бы им дали такую возможность!