Большую роль в этом играла политика.
Когда дочь знатного семейства выбирала безмятежную жизнь служения Джаду, на ее счет предпринималось тщательное расследование. Можно было с юмором относиться к тому, что набожность претендентки в таких случаях часто являлась лишь одним из ее дополнительных плюсов; можно было воспринимать это серьезно. Адрия придерживалась то одного, то другого мнения.
Что не менялось, так это ее уверенность в том, что этот путь – для нее. Адрия все больше убеждалась в этом, оставив позади Бискио, – на его скаковом круге закончился один из этапов ее жизни. Она это понимала, и Фолько тоже, а тетушка Катерина, как подозревала Адрия, поняла это еще раньше. Такие женщины, как ее тетушка и мать, могли обрести власть и влияние в правильном замужестве, но это не всегда удавалось, поскольку многое зависело от удачи.
А вдруг выйдешь замуж за дурака? Или за еще одного Уберто Милазийского?
Нет, конечно, этот путь лучше. Возможно даже, думала она, я обнаружу в себе благочестие. Маловероятно, учитывая ее семью и ее характер, но… жизнь меняет людей, не так ли? Адрия не представляла, какой будет в старости.
А пока в качестве некой подготовки она писала письма – не диктовала их, поскольку хотела, чтобы ее собственный почерк был ясным и четким. Отдельно посылала письма Фолько и тетушке. Длинное письмо отправила матери Коппо Перальты, который погиб в темноте у дома целительницы от руки Теобальдо Монтиколы.
Адрия не знала, умеет ли мать Коппо читать; вероятно, не умела, но она жила в обители, работала на Дочерей Джада – кто-нибудь прочтет ей письмо. Кроме того, Адрия послала деньги. Она знала, что Фолько сделал то же самое.
Она также писала книготорговцу в Серессу – три раза, – но эти письма перехватил ее отец (или мать, что тоже возможно).
Когда наступила весна, она написала в четвертый раз и воспользовалась услугами собственного слуги. Это письмо дошло. Она была уверена, потому что Данио прислал ответное письмо – умное, осторожное. Не говорящее ничего лишнего, не позволяющее постороннему узнать и понять то, чего не следует. Прислал книгу в красном кожаном переплете, как она и просила.
Вскоре после этого Адрия узнала, что из Серессы вернулись стражники отца (трудно было сохранить что-то в тайне во дворце). У каждого была отрублена правая рука.
Учитывая то, что они служат герцогу Мачеры, это было крайне серьезно.
По-видимому, Совет Двенадцати признал их виновными в нападении на гражданина республики в самой Серессе. Кажется, на книготорговца. Они привезли письмо ее отцу от действующего герцога Серессы. Столь суровое наказание выглядело, как провокация со стороны Серессы, но могло быть и чем-то иным. Если стражники из Мачеры действительно напали на гражданина Серессы в ее пределах и потом признались в этом на допросе, то это они были провокаторами…
Чуть раньше в тот же день Адрии неожиданно пришло еще одно письмо, из Фиренты – города не из числа их союзников. Оно было от Елены, женщины, которая вылечила Адрию а потом Антенами Сарди: именно его человек и доставил это письмо.
Адрия прочла его, потом перечитала снова. Она все утро размышляла о разных вещах, но в основном об убийцах, отправленных к сыну портного, который теперь торгует книгами.
Затем она отправилась к отцу. Он, должно быть, был встревожен и сердит из-за двух своих людей. Но и Адрия была в таком же настроении, и она его не боялась, пусть все остальные боятся.
Ариманно, первый герцог Мачеры (первый, потому что заплатил поистине безумные деньги за этот титул, чтобы навсегда закрепить его за собой и своими наследниками) увидел свою младшую дочь, идущую к нему через сад этим весенним утром.
Он любил свой сад – островок порядка, отнятый у мирового хаоса. Он проводил здесь все свободное время, советуясь и давая указания тем, кого нанимал, чтобы они сажали, ухаживали и поддерживали порядок. Подобные беседы доставляли ему огромное удовольствие.
Герцог Ариманно любил многие вещи. Охоту, разумеется. Лошадей. Собак. Жареных фазанов и хорошее вино. Трюфели осенью. Крупных, щедрых женщин (его жена не была ни крупной, ни щедрой). Он был любителем чтения: читал на воздухе или под лампой и у очага по вечерам. Музыка гасила его тревоги, если музыканты были искусны. Фальшивые ноты его расстраивали, вызывали гнев. Он вообще быстро впадал в гнев, и часто от страха.
Герцог боялся многих вещей. По правде говоря, того, чего он боялся, было гораздо больше, чем того, что он любил. Его приводили в ужас большие кролики (однажды, когда он был маленьким, на него кинулся бешеный кролик; он запомнил крики, визг). Он не любил путешествовать, не любил гостиницы, замки и дворцы, принадлежащие другим. Не любил спать не в собственной постели. Он боялся эрегированных пенисов, кроме своего собственного. Его пугали затмения Божьего солнца. Их все боялись, но легенда семейства Риполи гласила, что дед Аримано умер во время одного из затмений, поэтому страх имел основание. Такие вещи много значили! Ариманно боялся быть отравленным, поэтому завел человека, который снимал пробу с его кушаний. Его пугали знамения и призраки. Он жил в ужасе перед тем, что будет с его душой, когда он умрет и предстанет перед судом Бога. Его пугала сестра Катерина, которая вышла замуж за Фолько д’Акорси, и собственная жена – тоже.
Герцог не ожидал, что будет бояться огня и силы младшей дочери, когда она вырастет. Вот и сейчас, глядя, как она приближается к нему – длинноногая, с высоко поднятой головой, – он убеждал себя, что не испытывает ни малейшей тревоги. Адрия была очень высокая, он каждый раз удивлялся ей заново, когда видел после некоторого перерыва. Не такая высокая, как он, однако она была его ребенком, хотя слишком уж упрямым; ее еще нужно было укрощать, как своенравную лошадку.
Он отвернулся от своих цветочных клумб, махнул рукой двум садовникам, чтобы они отошли подальше, и скрестил руки на груди, чтобы принять ее в солнечных лучах, готовым дать необходимый отпор.
– Клянусь кровью Божьей и всеми Блаженными Мученицами, отец, как ты посмел?!
Она остановилась прямо перед ним – слишком близко, чтобы он чувствовал себя спокойно. Герцог поборол невольное желание попятиться. Это выглядело бы неподобающе, и, кроме того, у него за спиной была клумба. К тому же Адрия говорила громко; ее могли услышать садовники.
– Следи за своим языком, дочь, – сказал он. – Помни, кто ты такая.
– Я – дочь глупого человека! – резко ответила Адрия, не понижая голоса. – Несмотря на то, что моя мать, несомненно, не глупа.
Герцога охватил гнев и обидное осознание (которое он испытывал с самого утра), что он, возможно, сделал большую ошибку и что именно это она имеет в виду.
– Следи за… – опять начал он.
– Не стану! – ответила Адрия.
Щеки ее горели, лицо выражало скорее энергию и решительность, чем любезность, но ей нельзя было отказать в… ну, в решительности. Она смотрела на него так, будто желала ему зла!
– Ты послал людей убить книготорговца? Книготорговца? Людей, которых смогли допросить и узнать, что они твои слуги?
Вот оно. Он попытался взглядом отпугнуть ее.
– Я очень разгневан тем, что Сересса сделала с нашими бедными людьми, – холодно произнес Аримано.
Его дочь рассмеялась.
– Если я чему-то научилась у Фолько, то готова держать пари, что в письме, которое ты только что получил, говорится, что их могли приговорить – и поделом! – к смерти и что все ограничилось увечьем лишь из уважения к тебе!
К сожалению, она была права. Герцог прочистил горло.
– Даже если это так. Напасть на моих личных стражников и…
– Люди, которые пытались убить гражданина Серессы в его собственном городе, отец! А Серессой управляет человек, лишь недавно занявший этот пост, который не должен выглядеть слабым в глазах своих сограждан! Теперь из-за этой истории слабыми выглядим мы! Милостивый Джад, книготорговец?!
– Я оставляю за собой право решать, кто мне навредил!
Герцог имел в виду этого книготорговца и видел, что дочь его поняла. Ее опущенные руки сжались в кулаки. Она участвовала в скачках в Бискио, пришла первой из всех наездников. Ариманно очень гордился ею.
Адрия набрала в грудь воздуха и выдохнула, швыряя в него слова, подобно зимнему ветру:
– Тот человек спас мне жизнь, отец, и Фолько это знает. Я старалась посодействовать его торговле из чувства благодарности. Скажи мне, каким образом сын портного навредил герцогу Мачеры?
Он не знал о том, что она только что ему сообщила, и в растерянности не находил ответа на этот вопрос. Ему не нравилось это чувство.
– Добродетель и честь моей дочери имеет большое значение для всей семьи Риполи, – наконец сказал он.
– И твоя дочь это знает и собирается вместе с матерью и тетей выбрать себе обитель Дочерей Джада. Но ты, отец, именно ты, заставил Серессу гадать… как мог такой незначительный человек вызвать озабоченность Мачеры? Что могло заставить герцога желать его смерти, рисковать своими людьми и отношениями с Серессой? А потом некоторые граждане в Серессе, которая во всем мире славится своей проницательностью, заинтересуются и подумают… подумают, что, возможно, дочь герцога, которая заказала у этого человека книгу, предложила ему нечто большее, чем деньги?
Он посмотрел на нее. Сглотнул.
– А ты предложила?
– Нет! – крикнула она.
Один из садовников торопливо отошел подальше, к кипарисам, потом за них, прошел между деревьями и исчез из вида, – герцог это заметил.
Ему вдруг захотелось тоже оказаться подальше отсюда.
– Отец, – сказала Адрия, – ты уже второй раз за год меня подставил! Ты понимаешь, сколько пришлось потрудиться Фолько, чтобы скрыть, что именно ты чуть не убил Антенами Сарди?
Герцог лелеял смутную надежду, что она не станет упоминать об этом.
А дочь продолжала давить на него, все так же неистово. (Она всегда была неистовой, подумал он.)