С правителем Акорси было, как всегда, приятно иметь дело, – лично или путем переписки, – хотя недоплатить ему или опоздать с оплатой было бы крайне нежелательно.
У стен Россо Фолько собрал двенадцать сотен воинов, из них – четыре сотни кавалеристов.
Весна только начиналась. Фолько предстояло вскорости двигаться на запад, к Бискио, с армией из двенадцати тысяч солдат, поэтому на Россо у него было мало времени, но он обещал попробовать, и ему за это платили.
Фолько еще не знал – и никто не знал, – что произошло в Мачере. Мятеж. Эти новости достигли Акорси через два дня, и жена отправила к нему посыльных, которые должны были немедленно разыскать его. Фолько необходимо было знать это по многим причинам.
Он будет плакать, но там, где его никто не увидит.
В данный момент Фолько рассматривал хорошо укрепленные стены Россо. Он мог взять город, конечно мог, но не за то время, которое имелось в его распоряжении, и не с таким количеством солдат, да еще и без артиллерии. Все-таки он руководил такими или похожими кампаниями уже четверть века, с тех пор как вышел из детского возраста. Это был его образ жизни, способ обеспечить семью, защитить Акорси, дать ему то, что он хочет и что приносит известность: богатство, некоторую власть, известность. А кроме того – гордость, сознание того, что он очень хорошо умеет воевать и что мир об этом знает.
Фолько славился своей набожностью, покровительствовал художникам, поэтам, алхимикам, философам, приглашал их в Акорси. В то же время он убивал мужчин и женщин, сжигал города и разрешал своим людям бесчинствовать там после их завоевания. В Батиаре не видели противоречия между любовью к искусству и философии и жизнью, полной насилия, а Фолько Чино д’Акорси можно назвать примером этой истины.
И еще будучи честен с самим собой – и это становилось все важнее с возрастом, с приближением смерти и встречи с Богом, – Фолько признавал, что до сих пор любил ее. Войну. Даже сейчас, после стольких сезонов, проведенных на полях сражений. Наступила весна, его сердце забилось быстрее, и не только из-за возвращения цветов, и листьев, и света.
Его жена, которую он тоже любил, говорила, что ему приятнее вести кампанию, чем лежать с ней в постели, или гулять с ней в саду, или сидеть у окна на закате. Фолько это отрицал и считал, что говорит правду. Он смотрел ей прямо в глаза, когда говорил это, и все же это… это было не очень просто.
Когда ты воюешь, держишь в руке меч, скачешь на добром коне, понимая, что твоя жизнь может закончиться в тот же или на следующий день, твое существование приобретает огонь, свирепый блеск. Остроту, с которой мужчина воспринимает мир в это мгновение.
Конечно, в этом была некая доля фальши, поскольку командующие наемными войсками, особенно внушающими такой страх, как его войско, редко сталкиваются с реальной опасностью погибнуть в бою. Они больше рискуют получить понос или скрючиться от боли в спине, переночевав на походной койке после долгого дня в седле. Битвы происходили редко. Искусство войны в их время состояло в том, чтобы добиться своих целей на войне совсем без боя. Так ты сохраняешь жизнь своим солдатам и коням (а кони имеют большое значение) и привозишь домой деньги.
Все великие командиры знали друг друга, все участвовали в одном и том же танце – «война ради прибыли». Крайне редко возникала необходимость устраивать нечто такое неуправляемое и непредсказуемое, как сражение на открытой местности. Твой наниматель в какой-то год мог пожелать такого сражения, но это вовсе не означало, что его желал ты сам.
Существовали официальные правила осады. Город мог согласиться сдаться к определенной дате за определенное вознаграждение, выплаченное тебе, если к нему не подойдет освободительная армия. Если такая армия все же прибудет, уйдешь ты. Если нет, ты позволишь городу открыть ворота и сдаться. Обороняющий город гарнизон пройдет маршем и конным строем мимо тебя, – и ты не нанесешь большого вреда самому городу.
Было много способов избежать сражения. За соответствующее вознаграждение можно было перейти на другую сторону и присоединиться к своему нынешнему врагу. Город часто выигрывал войну просто потому, что у него было больше денег, чем у противника. Можно было не опасаться, что города-государства или Верховный патриарх (возможно, лучший работодатель из всех) откажутся нанять сильного военачальника на следующий год – выбор был ограничен. Полководцев всегда много, но хороших – мало. Это был танец.
Смерть, когда до этого доходило, была уделом других: фермеров, чьи поля погибали, а собранный урожай отнимали, и которые поэтому умирали с голоду, или мужчин и женщин в городе вроде Россо, которые отказывались – упрямо, безрассудно – сдаться ему и уплатить налоги, которые задолжали Авенье. Если его вынудят вернуться в следующем году и разрушить крепостные стены, город заплатит ужасную цену, но это будет вынужденная мера – нельзя спускать такие отказы.
Фолько отправил кузена Альдо, своего вечного лейтенанта, к воротам, чтобы предупредить жителей сразу. Альдо обладал устрашающей внешностью и суровым голосом. Он умел запугать противника (и еще много чего) и был целиком предан их семье. Кузен не обладал чрезмерным честолюбием, не стремился занять более высокое положение и ненавидел врагов, может, даже больше, чем сам Фолько.
К стенам города его сопровождал младший сын одного знатного семейства Акорси, желающий приобрести опыт. Присутствие сыновей из благородных семей на поле боя повышало статус командира и было полезно для правителя с точки зрения предотвращения беспорядков дома: сыновья в армии были заложниками, гарантирующими хорошее поведение их родственников в отсутствие правителя, отбывшего на войну. Города были своенравны, за ними необходимо было постоянно присматривать.
Угроза, которую передал городу Альдо, была простой. Если Россо не уступит и не выплатит задолженность, д’Акорси вернется в следующем году с гораздо большей армией, с артиллерией и инженерами. Они уничтожат все сельские угодья вокруг Россо, а не только несколько символических деревень, как сделали по дороге сюда в этом году. Они будут кормиться с земель Россо во время осады. Погибнет очень много людей. Кроме того, городу уже не позволят сдаться, потому что почтенным братьям-правителям Авеньи придется заплатить Фолько очень много денег за такое войско, и это вызовет их справедливый гнев. И конечно, солдаты потребуют обычных привилегий, самой важной из которых является трехдневное разграбление взятого города.
Присутствовал ли кто-либо из жителей Россо при разграблении города? Альдо никому не пожелал бы испытать подобный опыт – им самим, их женам, дочерям, юным сыновьям.
Выплатить справедливо назначенные налоги будет гораздо более мудрым выходом, если только у жителей нет причин предпочесть уход к Богу, полный страданий. Блаженные мученики так поступали, конечно, но жертвы разграбления города не становятся блаженными мучениками. Они – глупцы, которых ждет жестокая смерть.
Альдо повторял это много раз у ворот многих городов.
В то утро это не подействовало. Вернувшийся кузен доложил об этом с мрачным видом. Правители общины крикнули ему со стен вежливо, но твердо, что Авенья удвоила их налоги в прошлом году. Они заплатили первоначально назначенные налоги вовремя, но не смогли собрать добавочную сумму. Их сопротивление, как они это назвали, вовсе не является мятежом, а только мольбой о справедливости. В голосе человека, который говорил с ними со стены над воротами, звучало отчаяние, сообщил Альдо.
В обязанности Фолько не входило давать оценку происходящему. Если бы он действовал здесь от своего имени, ради Акорси, он бы это сделал. Повышение налогов, весьма вероятно, было и несправедливым, и невыполнимым. Удвоение суммы налогов обычно бывает именно таким.
Но Фолько явился сюда в качестве наемного солдата, чтобы добиться выполнения требований более сильного государства к более слабому. Чистая правда, что одна из дочерей Риччардиано скоро выходит замуж (очень удачно) за члена могущественного семейства из Родиаса, и ее приданое, несомненно, стоит больших денег. В такие моменты обычно и повышают налоги, но это также не его забота.
Альдо смотрел сердито: он не привык к неудачам, его это задевало. Хорошее качество для старшего командира. Но он также отличался вспыльчивостью, что не всегда хорошо. Фолько пожал плечами, прикоснулся к его плечу, пригласил за стол. Они поели на солнышке, обдуваемые резким северным ветром.
– Что теперь? – спросил его кузен.
– Возьму Джана и кое-что попробую сделать. – У Фолько немного болела голова и ныла пустая глазница, это иногда бывало. В особо ветреные дни он надевал повязку, хотя не любил ее носить.
– Тогда будь осторожен. Я видел по крайней мере одну аркебузу и арбалеты на стенах.
Этого следовало ожидать. Собственно говоря, он о них уже думал.
– Конечно, – вот и все, что он ответил. – Сколько человек в обороне?
– Настоящих солдат? По моим прикидкам – сотня.
Сотня хороших солдат способна защитить город, обнесенный стенами, если осаждающие ограничены временем и не имеют артиллерии. В данном случае у Фолько не было ни того, ни другого.
Он закончил трапезу, вытер лицо и отошел за свою палатку помочиться. Вернувшись, надел нагрудник, но шлем надевать не стал и меч не взял. Двинулся в сторону города, махнул рукой Джану, приказывая следовать за собой.
Опять взять с собой Альдо было бы признаком слабости, так как он уже потерпел неудачу. Он столько раз это делал в течение многих лет, подумал Фолько.
На некотором расстоянии от ворот в землю были воткнуты две пики – собственное изобретение Фолько, сделанное еще в самом начале карьеры. Пики втыкал человек, который хорошо умел определять место, куда долетает стрела из лука и пуля из аркебузы. Это обеспечивало безопасность любого солдата, отправленного на переговоры, даже под флагом перемирия.
Фолько велел Джану остаться у дальней пики, а сам прошел вперед.