– Восемь тысяч? – повторил Борифорте.
Это была огромная сумма для маленького города, особенно когда ее нужно собрать немедленно. Он торопливо подсчитывал в уме.
– Полагаю, – произнес Сарди, снова с улыбкой, – наши солдаты будут довольны, когда мы им об этом расскажем. Никакой осады, никакого боя, никакой задержки, не надо зря тратить пушечные ядра, которые понадобятся для осады Бискио. И некая сумма для каждого из них. И для капитанов, конечно, как вы обычно делите деньги.
– Восемь тысяч сералей. Сегодня?
– Так я и сказал. Зерно отправят следом. Мы оставим часть людей ждать повозки и сопровождать их. У меня есть вопросы насчет того, как Фолько собирается помешать Теобальдо Монтиколе раньше него добраться до Бискио. Если мы встретим его войско до прибытия наших основных сил, не потеряем ли мы наши пушки? И не погибнем ли мы сами?
– Я бы не стал беспокоиться насчет Фолько, – ответил Борифорте, пытаясь сохранить остатки гордости военного, который говорит о своем командире.
– Хорошо, – согласился Сарди. – Если вы советуете не беспокоиться, не буду. Давайте вернемся в лагерь. Чувствую, что проголодался. Я собирался поесть в Донди, меня пригласили, но потом кто-то увидел, что вы приближаетесь.
Восемь тысяч. Двадцать повозок, думал Борифорте. Этот идиот добился поразительно хороших результатов.
Ему все еще хотелось убить Антенами. И было совершенно необходимо, чтобы письмо, о котором тот говорил, не было отправлено его отцу и Фолько. Мир, думал Борифорте, иногда бросает тебе вызов. Человека иногда окружают со всех сторон.
Они отправились назад. В лагере Сарди неожиданно позволил Борифорте самому сообщить новость. Армия разразилась громкими и радостными криками, которые продолжались долго. Но очень скоро станет известно, если еще не стало, кто договорился об этом, – и это был не их командир.
Окружен. Со всех сторон. Мог бы с тем же успехом быть священником в обители Сыновей Джада, носить колкую желтую одежду и диск на шее, постоянно зажигать свечи, бодрствовать в зимние ночи, распевая на коленях молитвы, чувствуя себя скованным благочестивыми законами. Никаких коней, оружия, пожаров, крови. Никакой жизни.
Глава 14
Я отправился морем из Серессы в Ремиджио раньше, чем пришло сообщение о том, что произошло в Мачере, поэтому услышал о смерти Адрии только тогда, когда снова встретился с Теобальдо Монтиколой.
Не думаю, что поступил бы как-то иначе, но невозможно знать это точно. Мы не можем вернуться в прошлое своей жизни, а потом размотать ее нить в обратном направлении как-то по-другому, чтобы сравнить. Не существует жизни, в которой я не спустился бы вместе с Адрией по лестнице в Милазии, или не нашел ее в гостинице возле Бискио, где она не победила бы в скачках однажды весной, очень давно, или не погибла бы на другой лестнице, в своем доме.
В любом случае это совершенно неважно, что бы ни чувствовал я, малозначительный представитель Серессы, отправленный уладить некоторые денежные вопросы с правителем Ремиджио. Посланный туда, потому что герцог Риччи решил, имея на то свои причины, что я перспективный чиновник, и потому что я рассказал ему, что встречался с Монтиколой и тот проявил ко мне благосклонность.
Сересса всегда умела находить даже самые маленькие преимущества. Тогда я только начал это понимать. А сейчас очень хорошо знаю.
Брунетто Дузо отправился в эту поездку вместе со мной в первый раз. Он был командиром стражников, которые пришли на площадь, чтобы сопровождать меня к герцогу. Тех, которые не заметили убийцу на крыше.
– Хотите, чтобы командира стражников казнили? – спросил меня Риччи в конце нашей встречи, после того как предложил мне занять должность и совершить первое путешествие по морю.
– Что?! – воскликнул я с искренним ужасом.
– Он не справился с поручением. Ему приказали доставить вас ко мне, не подвергая опасности.
– Он же благополучно доставил меня сюда, мой господин, – возразил я.
– Только потому, что вы заметили на крыше того человека. Ни он, ни его люди этого не сделали.
Я уставился на герцога. Он тогда был новичком на этом высоком посту, но не походил на новичка. Он спокойно сидел за своим письменным столом, держа в руках очки. Я спросил:
– Вы бы действительно убили его, если бы я ответил, что хочу этого?
– Конечно. Иначе я бы не спрашивал.
– Даже для того, чтобы испытать меня?
Он улыбнулся:
– Я мог бы пренебречь вашим мнением и приказать убить его, независимо от того, что вы ответите, Гвиданио Черра.
– Не делайте этого, – сказал я. – Или не делайте этого по моему желанию. Они быстро поймали того человека.
– Это правда. Очень хорошо. Хотите, мы его назначим вам в сопровождающие? Я прикажу ему сообщить, что он обязан вам жизнью.
Я заморгал.
– У меня будет охранник?
– И сопровождающий. Как и подобает представителю совета.
Я сглотнул. Все происходило так быстро.
– Мне было бы приятно, если он… если он хочет быть…
– Его желания, – произнес действующий герцог Серессы, – не имеют никакого значения.
Они приобрели большое значение для меня. Брунетто присутствует в моей жизни, он стал постоянным спутником, другом. Он до сих пор со мной, столько лет, хотя мы с ним уже не молоды.
А Адрия отсутствует. Никто из живых людей не знает, что это значит, как часто я вспоминаю ее, даже сейчас. Это глупо, я признаю. Иногда мы бываем глупыми. Но разве также не правда, что иногда единственный способ для человека жить после смерти – это оставаться в памяти других людей?
Оказалось, я хорошо переношу плавание по морю, что мне очень помогало все эти годы. Брунетто же постоянно страдал от морской болезни и до сих пор страдает, если море неспокойно.
Мы вылили за борт оливковое масло, чтобы получить благословение нашему путешествию, потом обогнули береговую линию и пошли на юг, заходя в гавани в конце дня. В этих водах разбойничали пираты Сеньяна, они даже добирались до побережья, как нам говорили, а у нас на борту имелись товары для торговли. (Зачем путешествовать порожняком, если можно взять с собой товары на продажу?)
Мне нравилось наблюдать за дельфинами, которые плыли рядом с кораблем, нравился жгучий привкус соли в морском бризе. Я все еще не до конца осознал то, что со мной произошло, как ни старался. Только что я торговал книгами, и вдруг…
Однажды вечером, когда белая луна поднималась над водой, мы встали на якорь в бухте Милазии, оплатив портовый сбор. В ту ночь, когда я видел городские стены и огни во дворце, меня посетили сложные воспоминания. Там я убил двух человек, там толпа убила моего друга на площади.
Наш корабль принадлежал Совету Двенадцати, мы не брали пассажиров, и никто не доверял почту серессцам – все понимали, что ее вскроют. С другой стороны, именно мы охраняли это море на благо всех купцов и портов, наши военные галеры защищали их от ашаритских пиратов и – насколько могли – от пиратов Сеньяна.
Милазия и Ремиджио, все города вдоль побережья получали разрешение для купеческих судов заходить в их гавани только при условии ежегодной платы Серессе.
Отчасти именно поэтому я отправился в Ремиджио. Налоги Милазии взимал кто-то другой ближе к концу сезона, в соответствии с контрактом, и это было мне на руку. Там могли оказаться люди, которые меня знали, а я очень не хотел быть узнанным.
Через несколько дней, когда ветер с востока наполнял наши паруса, мы увидели на горах над водой Ремиджио: купол недавно построенного святилища, сверкающий в лучах предвечернего солнца. Мы стремительно вошли в глубокую, защищенную гавань города Теобальдо Монтиколы под развевающимся флагом Серессы, королевы морей, и с официальным послом на борту – в моем лице.
– Ох, Тео, посмотри, кто к нам пришел! Это мой дорогой Данио!
Она узнала меня, как только я вошел в зал для приемов, хотя стояла в дальнем его конце. О моем прибытии еще не успели объявить. Должен признаться, я был очень польщен. Но такой уж женщиной была Джиневра делла Валле. Думаю, ей пришлось быть наблюдательной с самого начала, чтобы оказаться там, где она сейчас… сидит рядом с правителем Ремиджио, став этой зимой его супругой.
Да, это произошло. Слух об этом быстро распространился по всей Батиаре, потому что подобные вещи имели значение. Волк Ремиджио снова женился, его укротила и предъявила на него права давняя любовница, всем известная своей красотой. Укротила – по крайней мере, в этом смысле.
Она была замечательной личностью: опасно привлекательная и опасно умная. То, что она назвала меня «мой дорогой», могло быть для меня или хорошо, или плохо. Этого я не знал, но заметил, как некоторые мужчины повернулись и пристально посмотрели на меня.
Монтикола, сидящий на троне в охотничьем костюме, невозмутимо улыбался, хотя я был уверен, что ему потребовалось ее громко произнесенное предостережение, чтобы узнать меня в официальном наряде и в новой должности. Он помнил меня только в качестве прихлебателя из числа людей, которые развлекали его в дороге, потом я оказал ему услугу – помог выиграть много денег.
– И правда, Данино, – сказал он. – Вы высоко поднялись за один год. Подойдите.
Я имел только самое общее представление о протоколе, хотя один из моих спутников на корабле, человек по имени Квератези, немного поверхностно просветил меня. Как мне показалось, он был убежден, что вовсе не меня – его должны были назначить в этой поездке представителем совета, а не просто одним из сопровождающих меня чиновников. Но все же он был слишком опытен и не показывал своего неудовольствия и даже просветил меня немного.
Я подошел к краю ковра, брошенного под их мягкие кресла, и поклонился, сняв шляпу.
– Мой господин, – произнес я, – я поднялся всего лишь настолько, чтобы мне было позволено иметь удовольствие снова повидать вас обоих.
Это звучало почти правильно.
Джиневра делла Валле, сидящая в зеленых с золотом одеждах рядом со своим господином, ласково улыбнулась.