– Туше, *[1] – щелкнула его по носу, глотая возражения и совершенно не ожидая, что Серов подхватит меня на руки, перевернет и будет кружить до тех пор, пока я полностью не потеряю способность ориентироваться в пространстве.
Когда меня, в конце концов, отпустили, на ногах я не стояла от слова «совсем», пошатываясь, словно подвыпившая березка на ветру. Так что пришлось позорно капитулировать и принимать предложенную помощь, пряча лицо у Серова на груди. Неконтролируемое тепло электрическим разрядом пробежалось по телу, успокаивая и заставляя забыть и об омерзительном Грацинском, и о предстоящих гастролях. И о телефоне, впопыхах брошенном на пассажирском сидении моего верного железного друга.
Чтобы вскоре катить в неизвестном направлении, устроив голову у Антона на коленях и изредка отвлекаясь на проносящиеся огни. Выводя на черной ткани джинс беспорядочные узоры-дорожки и трепетно ценя такое редкое, но такое блаженное спокойствие.
А потом, стоило только кии затормозить, выскакивать из авто и наперегонки бежать к киоску с мороженым, заказывая себе фисташковое и пробуя у Антона пломбир, политый клубничным сиропом и посыпанный шоколадной крошкой. Потому что чужое всегда вкуснее, правда?
Позволять ловким пальцам стирать остатки сладкого лакомства с перепачканных губ и радостно жмуриться, посылая в длинное эротическое путешествие пытающиеся возродиться из пепла сомнения. И прижиматься теснее к Антону, неторопливо лавируя в потоке таких же расслабленных, разморенных летней жарой прохожих.
– Я девочка. Я девочка. Лучше бы я умер, *[2] – сидела на не удобной лавочке открытого кинотеатра и жевала купленный у молоденькой продавщицы в красно-белой полосатой кепке карамельный попкорн. Вторила заученным еще в детстве цитатам из тогда черно-белого фильма, вызывая приглушенный низкий смех у своего спутника.
А, когда шли по освещенной фонарями аллее, распевала во весь голос «I wanna be loved by you, just you and nobody else but you» *[3] и скользила из стороны в сторону в шутливых па. Чтобы едва не быть сбитой зазевавшимся велосипедистом и вместе с Антоном упасть на мягкий, ровно подстриженный газон из ярко-зеленой травы. И с восторгом рассматривать пусть и слегка меркнущие из-за искусственного света созвездия на темно-синем, чернильном небе.
Поднималась, отряхивая сарафан и вытаскивая травинки из растрепавшейся шевелюры. Возвращалась нехотя к припаркованному авто, прощаясь с сиявшим разноцветными огнями ночным парком. И по привычке закидывала ноги на приборную доску, пока Антон искал что-то в бардачке. На поверку чем-то оказалась сова на тонкой серебряной цепочке, бережно обвившей мою кисть. С блестящими ярко-синими глазами-бусинками она была маленькой копией той, что висела у меня на груди.
– Взятка? – намекала на откуп за плохое поведение, пихнув Серова острым локтем в бок в отместку за пролитые слезы.
– Я купил таких две. Для тебя и для Сони, – негромко произнес он, целуя меня в макушку и заводя мотор. И следующими словами заставляя сердце зайтись от бесконечной благодарности: – когда увидел, как сильно ей нравится твой кулон.
Наш маленький рай закончился ровно в полночь, точно, как в той сказке про чумазую сиротку, хрустальную туфельку и роскошную карету, превратившуюся в бесполезную тыкву. Усевшийся на капот серебристого мерса отец и расположившиеся по обе стороны от него охранники вполне могли сойти за строгую мачеху и злобных сестер, встречающих Золушку с бала.
– Не припомню, чтобы я обещала вернуться домой в двенадцать, – фыркнула, выбираясь наружу и огибая наше куда более скромное средство передвижения.
– Где ты была? – родитель отхлебнул виски из полупустой бутылки и еще больше расслабил и так болтающийся сбоку галстук.
– Если ты хотел потренировать воспитательные навыки, стоило начать, пожалуй, с себя, – ткнула пальчиком в явно лишний в его организме алкоголь и скрестила руки на груди, чувствуя, как ладони Антона опускаются мне на плечи в предупредительном жесте.
– Рита! – раздавшийся в тишине крик неприятно резанул по ушам, отчего я поморщилась, но все-таки промолчала. – Ты понимаешь, что я уже связи свои поднял, потому что у меня дочь пропала?! Какого хрена ты не брала трубку?
– Телефон забыла. Не каюсь, исправляться не собираюсь, – ощетинилась, хоть у отца и был весомый повод для волнения в лице Грацинских, наверняка бесновавшихся после разрыва деловых отношений. Но давление я не терпела ни в каком виде, вспыхивала, как сухой хворост, и могла за пять минут выдать месячный запас едких острот. – А почему ты Антону не позвонил?
– Кстати, о нем, – отец смерил моего спутника долгим уничижающим взглядом и выдал повелительное: – я запрещаю тебе с ним общаться.
– Вот это номер, что я помер. Чтоб я пропал, чтоб документы потерял! *[4] – выпалила на одном дыхании, не поперхнувшись воздухом, хотя должна была после такого заявления. И решительно отрезала, не обращая внимания на удивленные лица явно не знакомых с народным фольклором секьюрити: – запрещать что-то будешь своей домработнице, собаке, если ее заведешь, или Инге. Дмитрий…
Только сейчас заметила на переднем сидении мерседеса компаньона отца и позвала его так ласково, что медом в моем голосе можно было подавиться, если вовремя не запить приличным количеством воды. Мужчина покорно покинул свое убежище и даже умудрился реквизировать у алкоголика со стажем злосчастную бутылку, плотно закрутив пробку.
– Дмитрий, – хотела попросить его позаботиться о родителе, но меня бесцеремонно оборвали.
– Две таблетки аспирина. Рассол. Через час омлет из трех яиц, помидор и стакан апельсинового слова, – убедилась, что партнеры пережили вместе явно не один банкет, и поспешила уйти с парковки, утягивая не проронившего ни слова за весь разговор Серова.
Чтобы в медленно ползущем лифте, где оказались только мы, пытаться вывести Антона из ступора. Повторять его имя и, отчаявшись быть услышанной, обнять его за талию и уткнуться лбом в окаменевшую грудь.
________
*[1] – туше – в спорте: прикосновение лопатками к ковру как момент поражения борца, а также укол, нанесённый фехтовальщиком сопернику в соответствии с правилами.
*[2] – цитата из фильма «В джазе только девушки или некоторые любят погорячее» с Мэрилин Монро.
*[3] – строчка из песни того же кинофильма, в переводе означает «Я хочу быть любимой тобой, только тобой и никем другим».
*[4] – стихотворный фельетон «Советский лгун» исполнителя сатирических куплетов Ильи Набитова. Говорится в случае крайнего удивления, растерянности, недоумения, иного сильного чувства.
Глава 38
Антон
... легко ранить человека, но гораздо труднее
вытащить шип обиды из его сердца.
(с) «Принцесса специй», Читра Дивакаруни.
Был серьезно настроен проводить Риту до двери и уехать к себе, но девушка, проигнорировав вялое сопротивление, затолкала меня в прихожую, а потом пинками спровадила на кухню, усадив на стул и велев заткнуться. Пока она готовит одуряюще ароматный глинтвейн – без вина, зато с вишневым соком, грейпфрутом и апельсинами. Приправленный корицей, гвоздикой и молотым имбирем, он был настолько вкусным, что я, потеряв остатки стыда, попросил третью порцию. А когда рядом с большой оранжевой кружкой легла пластинка пастилы, я и вовсе простонал от удовольствия, притягивая Марго и усаживая ее к себе на колени.
– Волшебница. Нет – богиня! – я пел дифирамбы кулинарным талантам Бельской, а она мурлыкала какой-то незатейливый мотивчик, любуясь мирно устроившейся у нее на запястье металлической совой.
Явно взявшая пару уроков коварства у троянцев, Ритка затащила меня на диван, напрочь отбивший всякое желание тащиться через пол-Москвы во втором часу ночи. И я крепко уснул, подгребая ближе свернувшуюся калачиком девушку, чтобы наутро снова предаться нудному самобичеванию.
– Я не хочу, чтобы ты ругалась с Владиславом Вениаминовичем из-за меня, – переворачивал подрумянившиеся гренки, пока Марго корчила гримасы, опершись локтями на стол из серого мрамора.
– А я хочу, чтобы люди научились использовать солнечную энергию, открыли лекарство от рака, колонизировали Марс, – со скучающим видом перечисляла Рита, отбивая ноготками по столешнице нечто похожее на имперский марш. *[1] – И чтобы отец перестал лезть в мою личную жизнь.
Заметил сведенные к переносице брови и скрещенные на груди руки, сигнализировавшие о том, что скользкую тему с Марго лучше не развивать, и замолчал в тряпочку. Попутно сервируя нехитрый, но весьма аппетитный завтрак из нашего любимого с Ванькой блюда и сваренного чудесной техникой горячего крепкого кофе. В который Бельская добавила пару ложек сиропа и немного сливок, превратив обычный американо в божественный мятный мокко.
Взял у Риты обещание отца за вчерашнее не пилить, забывшего вызвать клининговую компанию швейцара не ругать и отправился за Журавлевыми, выклянчив у своей девушки два билета на ее концерт. В благодарность коллеге за то, что прикрыла, и в подарок на день рождение ее дочери.
– Привет, Ириш. Проходи, я не кусаюсь, – Марго дружелюбно подмигнула мявшейся у порога долговязой девочке-подростку с короткими волнистыми волосами каштанового цвета и шикнула на ассистентку, тщетно пытавшуюся замаскировать смех кашлем. – Ну ладно, кусаюсь. Иногда больно. Только хороших именинниц я не трогаю.
Ира робко улыбнулась и несмело прошла к приготовленному специально для нее креслу, чувствуя себя немного неловко в обществе звезды и с любопытством рассматривая ошеломляющее множество баночек, кистей и расчесок разных форм и размеров.
– Примерим сценический образ? – дождавшись утвердительного кивка, помощница Бельской с воодушевлением принялась втирать какой-то крем в радостное лицо Ирины.
И, когда растроганная Лена благодарно стиснула ладони Марго, дверь гримерки распахнулась, пропуская внутрь еще одного посетителя. С появлением которого атмосфера стала напряженной, а не слишком просторное помещение начало казаться совсем уж тесным.