19. Познание Бога тогда только спасительно и пр.
20. Размышление о чудесах.
21. Христианские размышления.
22. Изумительные противоречия человеческой природы.
23. Несправедливость о повреждения человека.
24. Общие понятия о человеке.
25. Величие человека.
26. Суетность человека.
27. Слабость человека.
28. Нравственные размышления.
29. Нищета человека.
30. Размышления о смерти, извлеченные из письма писанного Паскалем по случаю кончины отца его.
31. Молитва.
Исходя из вышеизложенного, а также из упоминавшейся в предисловии даты окончания работы (1841 год) есть определенные основания предположить, что мы имеем все-таки дело в данном случае с “затерявшимся” переводом П.С. Бобрищева-Пушки-на, который в написанном позднее (после публикации в 1843 году “Мыслей” в переводе И.Г. Бутовского) предуведомлении разъясняет особенности своей работы.
Бутовский – сотрудник газеты “Русский инвалид”, двоюродный брат Надежды Дуровой, знаменитой “кавалерист-девицы”, принимал участие в издании ее “Записок”, переводил с французского “Историю крестовых походов” Ж.Ф. Мишо и взялся за перевод “Мыслей” в, так сказать, сокращенном, избранном виде.
Прежде чем говорить о первом опубликованном переводе “Мыслей”, необходимо коротко охарактеризовать их издательскую судьбу. “Смешение” и “беспорядок” в оставленных после кончины Паскаля в 1662 году бумагах, а также обстоятельства религиозных споров между янсенистами и иезуитами во многом обусловили своеобразие первого, “пор-рояльского”, издания в 1670 году “Мыслей о религии и некоторых других предметах” – для него были отобраны друзьями и родственниками автора лишь самые ясные и стройные фрагменты, не содержавшие поводов для полемики. В 1776 году под патронажем Вольтера появилось так называемое “философское издание” Кондорсе, в котором Паскаль был препарирован согласно духу времени и выдан, по выражению одного из исследователей, за “отважного апостола просветительского рационализма”. В 1779 году аббат Боссю предпринял очередное издание “Мыслей”, принципиально не отличавшееся от пор-рояльского.
В 1842 году в стенах Французской Академии прозвучал знаменитый доклад философа Кузена “О необходимости нового издания “Мыслей”. Он призвал исследователей к изучению оставленной без внимания авторской рукописи, хранившейся в Национальной библиотеке, не удержавшись при этом от соблазна, в соответствии с собственным эклектическим мировоззрением, охарактеризовать Паскаля как терзаемого сомнениями скептика. Призыв был услышан. Последующие затем и основанные на рукописях издания Фожера (1844), Аве (1852) и другие составили качественно новый этап публикаций, завершившийся в 1897 году выходом в свет ставшего классическим издания Брюнсвика. Последний разделил все рукописные фрагменты исходя из требований рационалистической логики, не учитывая при этом плана самого автора.
Между тем наличие именно такого плана было установлено рядом исследователей в 30-х годах уже нынешнего века, что внесло существенные коррективы в публикации “Мыслей”. Наиболее полным и авторитетным на сегодняшний день является издание Лафюмы (1951), которое учитывает одновременно первоначальное состояние рукописи и частичный план Паскаля, поделившего значительную часть материала на двадцать семь глав. Произведенная автором классификация, отразившаяся и в изложенном в 1858 году перед насельниками Пор-Рояля плане “Апологии…”, ставится во главу угла в изданиях Шевалье (1954), Селье (1976) и в последующих.
Что же касается русских дореволюционных переводов “Мыслей” (И.Г. Бутовский, 1843; П.Д. Первов, 1888, 1899, 1905; С. Долгов, 1892, 1902), то они по понятным причинам не могли учитывать принципиальные изменения в издательских подходах. В послеоктябрьский период идеологические обстоятельства длительное время не позволяли печатать французского мыслителя (лишь однажды в очень сокращенном виде его тексты появились в сборнике “Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры”. М., 1974). В последние годы ситуация заметно изменилась. Друг за другом появляются сразу три издания: Блез Паскаль “Мысли”. М., “Profl-book”; Блез
Паскаль “Мысли”. Спб., “Северо-Запад”, 1995; Блез Паскаль “Мысли”. М., “Издательство имени Сабашниковых” 1995. Если самое первое из них придерживается устаревшей классификации Брюнсвика, то второе основывается на публикации Шевалье, а третье пользует издание Лафюмы.
Возвращаясь к переводу И.Г. Бутовского, необходимо подчеркнуть, что он, естественно, опирался на фрагментарные издания “Апологии христианской религии”, которая с легкой руки публикаторов стала называться “Мыслями о религии”, а затем и просто “Мыслями”. И в первом издании “Мыслей” на русском языке Паскаль представлен скорее как оригинальный философ, нежели религиозный мыслитель. Книга делилась на двенадцать “статей”, каждая из которых затрагивала ту или иную философскую проблему. Таким образом, читатель имел перед собой избранные философские извлечения из целостного корпуса “Апологии…”, к которым Бутовский добавил еще перевод так называемых “малых сочинений”: “Введение к Трактату о пустоте”, “Разговор с де Саси от Эпиктете и Монтене”, “О геометрическом уме и об искусстве убеждать”, “Три рассуждения о положении знати”.
В большом вступительном очерке переводчик рассказывал о творческом пути французского ученого и мыслителя, подводя следующий итог: “Сколько надежд унесла в могилу эта рановременная кончина! Сколько благодеяний мог бы еще оказать свету деятельный и многосторонний гений Паскаля! Оплакивая неумолимую жестокость рока, мы должны, однако, утешиться мыслию, что эта краткая, но полная жизнь оставила след самый светлый…”. При этом Бутовский вступает в дискуссию с Вольтером и Кондорсе, с теми скептиками и вольнодумцами, которые пытались превратно истолковывать христианское умонастроение автора “Мыслей”: “…перед ними часто являлась грозная тень Паскаля. Тщетно силились они ослабить его изобличительное слово, беспокоившее их из-за пределов жизни. Нередко, в бессильной досаде, они прибегали к жалкому орудию клеветы. Так, старались они распространить мнение, что в последние годы, в которые Паскаль преимущественно открывал свету свои религиозные правила, голова его была расстроена… Одно только небольшое затруднение представляется в этой лжи: этот рассудок, повредившийся в 1654 г., произвел в 1656-м “Провинциальные письма”, а в 1658-м решение проблем, относящихся к циклоиде, и, наконец, можно повторить, и эти самые “Мысли”, которые предлагает в переводе нашим читателям Иван Бутовский”.
В рецензии, посвященной выходу “Мыслей Паскаля”, В.Г. Белинский писал: “Переводчик заслуживает полную благодарность за перевод дельной книги (…) Паскаль занимает важное место в летописях наук и литературы Европы. Это один из замечательнейших людей XVII века. Заслуги его в области математики чрезвычайно велики. Но Паскаль знаменит еще и как мыслитель…”. Конечно же, автор “Мыслей” как религиозный мыслитель был глубоко чужд знаменитому критику, который не мог оценить в полной мере вневременного значения его творчества, хотя и улавливал историческое. Рассуждая в одной из статей о Рабле и Паскале, он замечал: “…содержание их сочинений всегда будет иметь свой живой интерес, потому что оно тесно связано с смыслом и значением целой исторической эпохи”.
Вообще может показаться удивительным, но имя Паскаля пользовалось своеобразной популярностью в среде так называемых революционных демократов, считавших религиозно-философскую мысль отживающим предрассудком. Тем не менее, из целокупного объема “Мыслей” и “Писем к провинциалу” они брали те блоки аналитических рассуждений о человеке и обществе, которые в изъятом из контекста виде могли быть использованы ими для решения собственных задач.
Так, в одной из рецензий Н.А. Добролюбов упоминает журнал для девиц “Лучи”, издаваемый А.О. Ишимовой, и отмечает, что в нем “может занять любопытство рассказ “Паскаль и его сестры”. В более ранней статье “Очерк направления иезуитского ордена особенно в приложении к воспитанию и обучению юношества” Добролюбов подчеркивает, что автор “Писем к провинциалу” усиленно нападал на иезуитскую мораль и “провозгласил по всей Европе, что иезуитская мораль основана на обмане” и преувеличил ее преступность. И далее в казуистическом тоне он как бы иронизирует над мнимыми “противоречиями” в мировоззрении Паскаля-христианина (и тем самым невольно оправдывает более внятный для него “реализм” в иезуитском принципе “цель оправдывает средства”): “Пусть говорят рационалисты против иезуитских принципов и их деятельности, им это простительно потому, что они ничего не видят за пределами земной жизни. Но мы смотрим на дело иначе. Правда, заключаем мы, мысль имеет мало простора в иезуитском воспитании, ум развивается односторонне, но нам и не нужно особенного разгула мыслей и особенно премудрого ума: мы ум Христов имамы. Правда, иезуитизм подавляет личность, стесняет, умерщвляет; учение иезуитов останавливает свободное развитие, это есть смерть человечества. Но – не оживет, аще не умрет, скажем мы словами апостола и охотно подвергнемся этой смерти душевной, которая должна послужить для нас залогом духовной, небесной, вечной жизни”.
Другой критик разночинного лагеря, Д.И. Писарев, в статье “Образованная толпа” размышляет о безвольных людях, с колыбели питающих несокрушимое доверие сначала к кормилице и няньке, потом к родителям и воспитателям, к жене, друзьям, знакомым, “ко всем особам, из коих составляется прилично одетая масса”. Каждый из “образованной толпы” стремится перебросить на другого труд размышлений о нравственных и житейских проблемах и поступать как все. Таким образом, его можно уподобить барану, который “прыгает там, где прыгнуло все стадо. Если, напротив того, для данного случая не припасено готового и общеизвестного решения, то человек толпы, во избежание невыносимых умственных мучений, сопряженных с трудом самостоятельного обсуживания и размышления, – углубляется в архив своих воспоминаний и старается получить оттуда справку, не было ли такого мудреного случая в жизни кого-нибудь из знакомых, и если такой случай действительно был, то какое всепоследовало решение. Если в архиве не оказывается ничего подходящего, то несчастный человек начинает терять голову”. И вот тогда он начинает обращаться к народной мудрости, культурному наследию, искать ответов на сложные вопросы в книгах: “Не помогут ли мне в моем затруднительном положении “Опыты” Монтеня, “Размышления” Паскаля, “Максимы” Ларошфуко, басни Лафонтена или “Характеры” Лабрюйера?”