ём – я адрес разумею: попросил – она узнала – у какой-то из твоих подружек, забыл – у которой… лишь – как выглядит – и то смутно – видел-то их всегда возле тебя – не видел, значит… если не путаю, то – одноклассница, из них какая-то, но бог с ней… и про ту опять, что продавщицей в магазине: спросят её, разбудив среди ночи: «Он в это время находился у тебя?» – «Да, у меня», – скажет она, хоть там меня и близко не было – ну что ты!.. «От сих до сих?» – спросят её. «От сих до сих… и даже дольше», – скажет она, и хоть под пыткой, я не сомневаюсь… есть такие: у них – до гроба, слово ей доброе скажи – век с ним проходит… прости меня, хоть там и ничего… как в опрокинутом стакане… опустошишь, на стол, на подоконник или на пол, где устроился, вверх дном его приткнёшь – вот как и в нём тогда – так же… ничего… пусто… и отвратительно… в стакане запах хоть, тут – ничего… и не только к ней – ко всем и ко всему, а иногда – и жить не хочется: среди ночи так порой завоешь, что и волку не всякому вывести… ведь где душа? – там, где сокровище, а я и города, в котором ты теперь… пока находишься, не видел, даже – искал – на карте не нашёл… может, и нет совсем такого…
Не как морковное, точнее-то, как маковое семя – такие же меленькие, только не чёрные, а… есть на Кеми, Каменска чуть пониже, коса песчаная – песок на ней почти такого же вот цвета, в солнечный день – золотисто-коричневый… вот и они… будто – не изваляли, а – обсыпали… ну и – как к воску… чуть ли и не сверкнёт какая иной раз – как звёздочка… похоже – про них опять, про твои родинки, – чтобы не вспомнил-то, и не минуты ведь… как и о прошлом – беспрерывно, спать упаду – они мне – ясным, полуночным небом, хоть пересчитывай – отчётливо – а все ли?.. метеоритом ли какая не упала?.. а среди них там и веснушки – если и их соединить между собой, то тоже что-то непонятное… но тех к зиме и след простынет, весной опять появятся, но разместятся по-другому, мне ли не помнить… теперь – весна, так что не думать лучше…
Ну а пенал? И с ним, с пеналом, всё как надо – так мне кажется, уверен даже: в магазине я его не покупал, у знакомых своих не выпрашивал, не отнимал у школьника на улице – просто взял его в нашей курилке, было в нём… это… всё и забываю… ещё стучат, когда в него играют… да! – домино… на «дом» похоже – большой, мол, очень, если иначе чуть произнести: доми́но… вспомнил, и думаю, что – дом, мол… и чё находят мужики в нём – часами зудятся, а в непогоду – дак до опупения – сидят и долбят, хлебом не корми их… эти – такие: небольшенькие – костяшки вытряхнул на стол, пенал – в рюкзак, на дно, под сменную одежду, вряд ли кому и в голову придёт, мне-то, уж точно, не пришло бы… и далеко – немаловажно тоже – даже район не наш уже – соседский, глухой посёлок леспромхозовский… вахтовики одни… Шайтанский – ты о таком, поди, и не слыхала, как я – о городе, в котором ты пока… словом, не ближний свет… Никто, пожалуй, и не хватится… А совершится всё когда, сожгу его – пенал, или чуть раньше – перед самым… потом и спрашивай у дыма, у пепла ли – с таким же результатом – так полагаю… так оно и будет… знаю…
Или уже мне будет всё равно…
Ну и с режимом: как и нельзя, наверное, удачнее – удачно: десять дней я на работе – на вездеходе нас туда увозят, назад – на нём же, в ночь туда и в ночь обратно, вот и сегодня, – а другие десять – дома; дома так: как подводная лодка – перед людьми особенно-то не курсирую – про это я… то, что как лодка-то подводная: брюхом в ил – и в мутной завесе… да я и раньше-то не очень, ты же знаешь, разве с тобой куда, и то так редко, теперь – жалею… пеленговать меня? – но чист я – без надзора, если когда и завернёт ко мне наш участковый, так – чтобы выпить у меня – дома жена ему не позволяет… старуха только – как вахтёр – и днём, и ночью носом у окошка, но та, не знаю, кому служит, если и дьяволу, не удивлюсь – я про соседку – чувашка Настя – про неё я… такая древняя… как глина, и Бог её не прибирает, но это дело не моё, пусть хоть ещё сто лет живёт, мой век она не заедает. А если прямо про меня, то я решил:
Он обязательно допустит… я как-то выпил – и спросил…
Выскочил из-за ольховой, трактором, судя по следу, вывороченной выскори на дорогу заяц, туда– сюда всполошно пометался, затем пустился прочь по колее, мелькая грязными лапами; скоро за поворотом скрылся.
Напугал, зараза. Путём ещё и не вылинял. На ляжках – клочьями – как будто его драли.
Ну а потом:
Ты не сможешь там жить одна, хоть и заречёшься, не выдержишь – да и не жить, конечно, я оговорился, находиться – кому же, как не мне, и знать: след ступни своей оттисни среди тысячи, я отличу – так врезалось, запало ли, и сейчас вот тут, под самым сердцем, чуть что вспомнишь, и кольнёт, – поэтому, – домой вернёшься – ну естественно: я и теперь пытаюсь думать: дом, хоть и горько, – обдумал я…
Обдумал он…
Обдумал я ещё и вот что:
Город наш – Елисейск – велик, конечно, – а с Ворожейкой его сравнивать, так и особенно, – но не настолько, чтобы в нём кто-то с кем-то хоть раз случайно не встретился где-то, кто бы кого и как бы ни чурался – как звёзды солнца например, – вместе же этих не увидишь, – обязательно когда-нибудь столкнутся: пусть не на улице – там ещё можно как-то, издали заметив, обойти или объехать, если на чём-то – не пешком, только по сторонам оглядывайся зорче, как на охоте, – пусть, повторяю, не на улице, так в магазине, не в магазине, так на почте, а не на почте, так в больнице… всё и не стану называть, много – где можно… в Москве – и в той вон… но, нет, не знаю, не был… надо таким затворником заделаться уж, чтобы…
И он…
И я – иду по городу, трезвый, как стекло, смотрю – никуда, ни на кого, глаза имею, дак открыты – иду, ими, глазами, лупаю – и удивлён вдруг будто очень, от порога будто и не выследил, а так: нечаянно как будто, будто никак не ожидал – внезапно… есть тут, в Елисейске, женщина – увидел её как-то – может, и не из местных – и лет таких же вроде, наших – пальто на ней точно такое же надето было, какое было у тебя, – мы с тобой его в универмаге покупали, – с воротником собольим, серо-голубое, и чуть – в походке – земли, как ты, как будто не касаясь… как летом тень от жиденького облака – легко так… похоже… но не подумай ни за что – лишь издали… так что – маленько бы – и помер, сердце зашлось, под лёд как будто с пылу провалился, благо, забор поблизости – как вырос – опёрся на него, то уж и ноги подломились… и я – речь-то о чём – глазам своим не верю – ну дак ещё бы! – хоть и каждый шаг твой, каждый вздох, и – родинку… не знаю!.. так давно, так долго: год за тысячу словно… Господи!.. Господи, Ты не забыл, что есть такой – иду вот… или – а может, это Ты: идти иду вот, но не падаю?.. если вспомнить про то, как соскучился… по вечерам – дак и особенно… но и под утро – как собака – ночь проскулишь, и свет потом не в радость… плохо… а плохо-то… а пло-охо!.. и никому не скажешь – как в гробу… стены – те слушают, но тем – как камню – дела нет никакого до меня… А уж приблизившись и дух переведя: ох, дескать, ты?!. ого!.. ну, мол, и как жива-здорова? – чтобы услышать только: «Я?.. Ничего. А ты?» – и уж услышу если, то нагляжусь под ресницы сплошные в зелёное, рассказ намеренно затягивая – я, мол:
Поезд «Нюренгри – Новосибирск». На нём доехал до Исленьска. Сам всю дорогу в тамбуре пропялился в оконце, место какой-то бабке уступил, всё и качавшей головой, обмотанной толстой пуховой шалью, всё и тростившей: ла-илаха-ва-мухамадун-расу-лу-лахи, – даже запомнил. Стоял, курил, тогда уже не торопился: начал обдумывать – был занят. До Елисейска – «Метеор»… Ты как-то на таком в Исленьск – в больницу – ездила… с тем – имени его никак не вспомню…
Остановился. Смотрит себе под ноги. На ноги ли. Налипла на сапоги вместе с глиной трава прошлогодняя – сапоги ею косматятся. Не сбивает – толку-то – опять налипнет.
Пошёл. Идёт.
Часов четырнадцать на нём – как по цене, так и по времени – почти то же самое, что и на поезде, но зато нет там этих… стыков… занудно, муторно и… что, о чём, и выразить непросто… ну, словом, если вошёл ты в вагон, сел на своё место, поезд дёрнулся, залязгал и начал набирать скорость, а ты на остающееся за вагонным окном глянул и, кем-то подначенный будто, сморозил глупость – произнёс – вслух, про себя ли – такое в тот момент: мол, я поеду и убью, – то ничего другого после и не жди, ничего другого за весь путь, каким бы долгим он ни оказался, колёса поезда тебе не скажут, как ни перечь, как ни противься им, одно заладят: дескать, поедешь и убьёшь, – а вот поэтому и лучше: не гадай без толку, от кого он исходит, согласись с советом тихим, явно слышишь который во время стоянок, или как я – когда торчал за вермутом в буфете, и смени транспорт, ногами ли ступай, проветрись, остуди голову, чтобы не сделаться до сроку одержимым, чтобы – потом, когда всё обмозгуешь досконально, и каждый шаг, как я сейчас, только тогда, – вот мнение моё… А там…
С ветки на ветку юрко перескакивая, перелетая низко с дерева на дерево, преследуют давно уже его две ронжи. Утомили, намозолили глаза.
А там, на этом «Метеоре», во-первых, волны долбят вразнобой – мысли дробятся – в целое их не собрать, как ни старайся, а если и соберёшь, так тут топляк внезапно саданётся под водой о корпус судна – и все твои, как ты бы ни твердил, ни повторял на тысячу ладов их, «поеду-да» и «да-убью» переиначатся на «н-не-е» – и: не убьёшь, и: просто не поедешь… А во-вторых, что, может, тоже что-нибудь да значит: поездом в ночь, а по Ислени – днём до Елисейска, а день есть день – трезвит немного… чтобы не так уж: голову-то не сломя… Так вот, а с пристани когда сошёл, воздух втянул в себя и говорю на выдохе: «Ну, слава Богу, вроде бы добрался», – сказал и вижу: как он стоял, так и стоит – про Елисейск я, – в нём ничего не изменилось… деревья разве подросли, тополь – тот в росте скор, проворен, как сорняк, – на нём заметно; машин прибавилось, а от машин на улицах – и пыли… ещё и сушь – чуть только ветерок – клубом взметается… и вроде – лозунгов – тех будто больше, что ли, стало… как-то заплатистей, пестрее… или отвык, дак показалось, хотя и там… но там внимания не обращаешь – как на себя… или – на робу… да вот ещё, было забыл, а ты, наверное, ещё и не слыхала: над перекрёстком Баумана и Иоффе теперь сигналит светофор, так что… не знаю… красный – туда-сюда ещё, зелёный – тоже вроде ладно, а жёлтый вот… что-то двоякое – как и со мной уже давненько… Я не люблю его, наш город, – но тут не так, наверное… тут как-то по-другому: я чаще не люблю его, чем… даже и не знаю… А без тебя и вовсе – пуст он, как иногда душа моя, когда она что есть, что её нет… вот и сейчас… пока не выпил…