Ветер резал лицо стальной стружкой и сбивал шаги Момо, путая их в лохмотьях рясы. Момо еле отыскал место, где вчера сидел, запертый в бочке. Тело кружилось в облаке метели, пытаясь понять, где затихла Шика, пока не увидело щепку на склоне.
Момо оседлал гору, вытянув ноги.
Вдох. Шумный выдох. Вдох.
Он оттолкнулся и со свистом влетел в белую темноту. Внизу, среди бочек, усыпанных снегом, Момо узнал ту самую.
V
Вода лилась сверху, наполняя узкий грот шипением. Мелкий камень спускался с горы серым потоком. Грот был похож на брошенный храм с облупленными стенами и бесконечными волнами жил-кракелюров. Монах Бо, раздетый до пояса, стоял под водопадом, собрав руки в клюв. Лед резал плечи, и они дергались на каждый молитвенный слог. Сутра светилась на губах синей кровью.
С каждой каплей воды ярость Бо, пустившая корни в пепле воспоминаний, затухала.
Бо и есть водопад.
Вода с огнем. Сера со ртутью. Снег с туманом.
Касуми всегда была призраком. Прятала от Бо свои мысли. Прятала наглые глаза за шторками волос. Улыбалась, а за губами скалила острые зубы. Только в храме Бэнтэн, обласканный взглядом богини, Бо это понял. Но так и не смог избавить себя от памяти.
Бо прочел сутру уже триста раз и чувствовал, как образ Касуми тонет в белом тумане, как она опускается на дно долины и пасть белого дракона рвет ее на части.
— Они убили ее! — звонкий голос наполнил грот и повторился много раз.
Монах Бо отпустил шею Касуми, тонущую в тумане, и медленно открыл глаза.
— Меня ударили. Я утром нашел только тебя.
Бо выскользнул из водопада, смахивая капли с лысой головы. На щеке больше не было кожи. Мышцы блестели всеми оттенками киновари.
Момо вышел из грота, напрягая плечи:
— Ямабуси убили ее? Ты сказал, нас никто не найдет, если спрячемся. И что теперь, а? Зачем ты связал меня?
— Ты слишком слаб, Момо-сан. Тебе нужен покой.
— Я слышал хорагаи ночью. Они твои братья? Ты ведь знаешь, где они?
— Ямабуси служат горам, Момо-сан. Они и есть горы. Все, что тебе нужно, — молиться. Тогда Бэнтэн отомстит.
Бо перемял руками кимоно, освободив его ото льда, и надел. Хорагай, затянутый рваной сеткой, он надел через плечо.
— Я хотел вас уберечь. Тебя. И эту девушку. — Ледяные пальцы впились в раковину хорагая. Та жалобно затрещала. — Если Бэнтэн спасла твою жизнь, теперь нужно молиться.
Бо повернул голову, приглашая Момо под водопад.
— Я сам отомщу!
— Богиня Бэнтэн не каждого спасает, Момо-сан. Она не выпустит тебя с горы.
Из губ Момо вырвалось рычание. Он прыгнул вперед, ударил Бо в живот, бил его, дергал за хорагай, пуская по раковине красные жилки.
Монах Бо не сдвинулся ни на миллиметр. Когда дыхание Момо превратилось в шум, удары стихли.
— Мы похороним ее. Она не будет тебя мучить. Мать пела тебе такую песню, Момо-сан?
Ярость Момо бессильно скользнула по лицу Бо и исчезла под водопадом. Руки сложились в клюв.
Как у Шики, пронеслось в голове у Момо, и мир покрылся льдом. Песня о призраках зазвенела в ушах голосом Бо.
Вода с огнем. Сера со ртутью. Снег с туманом.
VI
Бочки уже покрылись снегом.
Одна разбилась в щепки вокруг Шики. Другие выпотрошили нутро. Рыбьи головы были раскиданы всюду — на снегу будто проступал узор ярости. Его венчала Шика. Детское тело лежало на снегу с разбросанными во все стороны волосами. Глаз у нее не было. Губы замерзли кровавым льдом в жуткой улыбке.
Руки Шики застыли, сложенные в клюв, заледенели, будто она хотела пронзить пальцами убийцу.
— Бери, — сказал Бо.
Момо послушно поднял Шику. Пальцы скользнули в копну волос, горячая вода упала на ее лицо. Бо взялся за ноги и наклонился. Хорагай повис над Шикой, ссыпая на нее красную пыль.
Под склоном горы они нашли впадину и, расчистив снег, поставили в него Шику. Длинные волосы закрыли изувеченное лицо. Только губы алели за шторами, будто растянутые в улыбке.
Сильный удар по горе укрыл тело снегом.
Любовь осыпалась в дыры рваной робы между жизнью Момо и смертью Шики. Зубы Обако зазвенели, поднимая скорбь в закатную киноварь.
Ярость Момо скользила по тонкой линии над обнаженной щекой Бо.
— Ты говорил, ямабуси тебя порезали?
— Ударили. А потом я, наверное, сам. Снег в этих горах клыкастый. — Бо улыбнулся, и щека налилась кровью.
— У тебя косая рана, будто лезвием.
Момо напряг плечи, не спуская с Бо глаз. Он искал в нем черты отца. Того, кого никогда не видел. Кого всю жизнь любила мать.
— Если есть другие монахи, они ведь на хорагай отзовутся? — спросил Момо, зная ответ, и прыгнул.
Монах Бо защищался. Пинал по голове, брыкался, скреб руками, пытаясь отобрать хорагай. Но ярость Момо крепко схватилась за мундштук. Обрела голос.
Вдох. Легкие наполнились киноварью. Выдох.
Голоса хорагаев налетели со всех сторон, разрывая в клочья долину Обако. Боль закружилась вокруг Момо, заливая глаза, и тут же ушла в туман.
Вода с огнем. Сера со ртутью. Снег с туманом.
Лицо Бо проступило в красном тумане и тут же исчезло в пыли. Он скалился острыми зубами. Будто хотел укусить. В голове множился плач Шики, со всех сторон, будто прорастал из пепла воспоминаний.
Вдох. Выдох. Сера со ртутью. Снова. И снова. И снова.
VII
Момо потянул к статуе ладонь, полную рыбьих голов. Тонкий палец вошел в поток тусклого света и застыл, едва его коснувшись. Киноварь полилась в разбитую пагоду, ослепив Бо. Но тот бессильно глядел сквозь красный туман, сжимая хорагай. Он не моргал. Не двигался. Не ярился.
Каждую ночь Момо тащит богине глаза. В свете пагоды они горят рубинами. Он думает, что так Бэнтэн ему откликнется. Каждую ночь монах Бо считает, сколько стоит удача, которую богиня ему подарила.
Рыбьи головы нагло горят в ладони. Будто глаза призраков. Рубиновые слезы Шики. Снежная пыль пляшет вокруг Момо в кровавом свете, бьет его в темя и летит через голову, считая позвонки. На руках у него висит порванная ряса.
Бо спрятался здесь, когда жених Касуми решил его убить. Она не хотела замуж за якудзу. Якудза рассвирепел, когда Бо испортил его невесту. Монах Бо думал, что Касуми стала призраком в стенах борделя. Она мучила его, скалилась из тумана, пока любовь Бо не осыпалась в глотку Обако. Пока не распалась на ртуть и серу в разбитой пагоде. Пока не стала сутрой между жизнью Касуми и ее смертью.
Когда киноварь поползет по станам, Бэнтэн покажет Момо Шику. Он знает. Он вертит головой, высматривая ее в темных углах.
Момо шумно выдыхает, крепко зажмуривая глаза, и свет в пагоде ярится. Рыбьи глаза покрываются пленкой, будто льдом. Вдох. Киноварь стекает по стенам, будто патока, растопленная жаром.
Он снова кричит ее имя. Голос летит прочь из пагоды, поземкой уходит в клыкастую глотку Обако. Тень сошедшей лавины бьет по стенам, поднимая клубы красной пыли.
Момо хватает голову, сжимая ладони в кулаки. Рыбий сок течет между пальцев, отравляя спертый воздух гнилью, скользит по щекам Момо рубиновыми каплями.
Бэнтэн никого не выпустит, Бо теперь точно знает.
Вдох. Шумный выдох. Еще вдох — и киноварь накрывает Момо заревом. Снова. И снова. И снова.
Каждый день, читая сутру, Бо ярился и просил Бэнтэн его отпустить. Он спускался с горы, и там всегда была пагода. Бо искал братьев, поднимал хорагай к губам, но всегда был единственным монахом в Обако. Привязанным к проклятому храму восьмирукой богини войны.
День за днем, вдыхая киноварь, распавшуюся на серу и ртуть, Бо сам становился храмом. Ракушка, прижатая к монашескому рту, звенела. Глотка Обако рвалась на тысячу голосов. Туман стелился под ногами белым змеем.
Пока Момо не привел ему спасение. Монах Бо увидел Шику. Монах Бо хотел отдать ее богине и уйти с сыном, покинуть храм. Бо поставил Шику под водопад, сложил ее руки в молитву. Кимоно на Шике быстро промокло. Она упала под тяжестью шелка, укрылась цветами ликорисов, вышитыми на спине, и застыла.
Монах Бо подошел к ней, и, когда коснулся, Шика ударила. Лезвие танто ударило кэса, прошлось по диагонали снизу вверх. Бо еле увернулся. Ответный удар откинул Шику в стену грота.
Ярость загорелась в сердце монаха. Последнее дыхание собралось в улыбку, и даже лезвие танто не смогло ее стереть. Когда глаза Шики налились рубинами, Бо увидел в них себя.
Когда он давил на ее лицо пальцами, он рычал.
Снизу туда, где монах Бо спрятал сына, поднимались тысячи голосов, он знал. Ни Шика, ни Момо даже не дернулись, когда над их головами закрылись тяжелые крышки.
— Ночью придут ямабуси. Чужаков здесь принято убивать. — Касуми научила Момо верить в сказки.
Касуми хотела убить Бо.
Вдох. Шумный выдох. Вдох.
Момо еще не знает, что останется тут навсегда. Удача Бэнтэн стоит дорого.
— Мо-мо-та-ро! — голос Бо рассыпается на четыре слога, срывается на плач.
Дверь пагоды скрипит. Бэнтэн гонит монаха Бо прочь.
— Мо-мо-та-ро! — голос царапает захлопнутую дверь.
Момо шумно дышит уже где-то там. Киноварь падает с черного неба, накрывая Бо с головой. Вдох. Шумный выдох. Еще вдох — и киноварь накрывает Момо заревом. Снова. И снова. И снова.
Красный туман сбивается вокруг восьмирукой богини. Момо шумно вдыхает. Снова. И снова. И снова, пока из тумана, наконец, не проступает ее плач. Шика мокрая сверху донизу. Капли катятся по ее шее, западая в разрез алого шелка. В глазах тает рубиновый лед.
Момо касается ее, увязая в киновари. Момо дышит на нее. Пальцы считают складки на кимоно, топят лед на щеках. Он тянет Шику к себе, но пальцы проходят сквозь.
Кожа под растрепанными волосами покрывается мертвой синевой. Шика улыбается во весь клыкастый рот.
Рыбьи глаза как два яростных рубина, потухших в мутной пленке. Восемь рук примеряют к Момо оружие.
Вдох. Шумный выдох.
Шика всегда выбирает одно и то же.
Рычание трясет стены разбитой пагоды, киноварь падает со стен, распадаясь на серу и ртуть. На испачканной рясе Момо проступает удар. Танто всегда бьет кэса по диагонали.