ах. Но он не бросился вслед. Его рука опустилась к ящику стола, открыла, что-то нащупала. Оружие?! Надо бежать! Эмили кинулась к выходу, рванула ручку. Дверь была заперта. В руке парфюмера блеснул шприц…
Я слушала их разговор, сидя в полицейском минивэне, припаркованном за углом, на улице Сен-Жорж. Сердце стучало так, что мне казалось, его удары мешают работать офицерам полиции. Я вцепилась ногтями в ладонь почти до крови. Лучше бы я сама сейчас была на месте дочери!
Полицейские выбили дверь лаборатории вовремя. Когда Клемана в наручниках увезли в участок, я бросилась к Эмили и крепко прижала к себе. Мне хотелось никогда больше ее не отпускать!
— Мам, ну ты чего? Все же отлично! Мы его поймали! — Эмили отстранилась и заглянула мне в лицо, по которому в два ручья текли предательские слезы.
— Ты держалась молодцом, Эми! Я ужасно боялась. Конечно, я ни на секунду не верю во власть феромонов над людьми, но на всякий случай подменила тот пузырек прошлой ночью. Я же, в конце концов, твоя мать!
Еще неделю я беспечно наслаждалась осенней красотой Парижа и вскоре вернулась домой, в Калифорнию. Я встретилась с Майком Роджерсом на пляже в Санта-Круз, чтобы погреться на солнце и рассказать другу окончание этой истории. Мы брели босиком по рыжему песку вдоль кромки воды, и океан мерно омывал наши ноги белесой пенной волной.
— Клеман признался в убийстве трех девушек. Но ходят слухи, что их было больше. Маньяк ли он в классическом понимании, судить специалистам. Он убивал своих жертв бескровно, не сразу, но жестоко — с помощью химии, лекарств. Он воспринимал их как лабораторный материал, тех же подопытных крыс, а неудачный эксперимент подлежит уничтожению.
— М-да… — задумчиво отозвался Роджерс. — Похоже, то, ради чего он ставил свои опыты, было ему и не нужно. Я имею в виду самих женщин, их любовь и внимание. Не ради этого он трудился всю жизнь. А для удовлетворения собственного эго.
— Думаю, ты прав, Майк, — согласилась я. — Знаешь, я должна кое в чем тебе признаться.
Я достала из сумки круглый флакон с серебряной крышкой. Прозрачная жидкость в нем играла на солнце всеми цветами радуги.
— В ту ночь в лаборатории я прихватила флакон, который, как я думала, предназначался для эксперимента с Эмили. Подменила пузырек на такой же с обычной водой. Но в суматохе так и не вернула настоящий полиции…
— Это тот самый феромон? — с усмешкой Майк взял флакон из моих рук. — Попробуем?
И не успела я возразить, как Майк снял крышку и поднес флакон к носу.
— Стой! Что ты делаешь?! — в испуге воскликнула я.
— Ну ты же не веришь, что эта штука может реально действовать? — с хитрым прищуром посмотрел на меня старый сыщик. И разочарованно добавил: — К тому же она ничем не пахнет…
Уже не сдерживая любопытства, я тоже понюхала духи.
— Действительно, не пахнет… Неужели, я ошиблась? — недоуменно ответила я.
Но подняв взгляд, встретилась с лучистыми серыми глазами Роджерса. Никогда еще они не были так близко и не смотрели с такой лаской. Майк осторожно взял мое лицо в ладони. Наши губы потянулись навстречу друг другу…
Ирина Тушева. Легка мне боль, коль ею смех твой прерван
…жребий
Им умереть теперь…
Еврипид. Медея
Из окровавленного тела сына торчал нож. Обезумев от горя, она вцепилась в рукоять и стала вытаскивать орудие убийства. Дрожащие руки не слушались. Все же она справилась. Но стало еще хуже. Кровь захлестала из раны, и она с недоумением переводила взгляд то на тело, то на свою руку, сжимавшую липкий нож. С лезвия на ковер стекали капли крови.
Сзади послышались легкие детские шаги.
— Мама! — раздался голос Эли, а потом девочка закричала.
Картина преступления в помпезном особняке бизнесмена Антона Львовича Козлова казалась совершенно ясной и в то же время — невероятной. В своей спальне, более того — в своей постели убит восемнадцатилетний сын хозяина, Максим. На месте преступления оказалась мать убитого, Варвара Яковлевна. Именно она обнаружила истекавшее кровью тело сына и, будучи в шоковом состоянии, не отдавая себе отчета в действиях, схватила орудие убийства. В результате на ноже — отпечатки ее пальцев. Впрочем, и без снятия отпечатков видно, что ее руки и одежда — в крови.
Казалось бы, все ясно, улики налицо. Но здравый смысл подсказывал Ивану Дмитриевичу Майорову: очевидность иллюзорна. Сколько изощреннейших подстав встречалось ему за долгую сыскную практику!
— Где хозяин дома? — обратился он к прислуге. Именно она, прибежав на крики хозяйки, вызвала полицию.
— Антон Львович в отъезде.
Итак, хозяина нет. Хозяйка — в ступоре. Она сидела здесь же, неподвижно и безмолвно уставившись невидящими глазами в одну точку. Словно окаменев, не замечала ни суеты оперов, ни обращенных к ней вопросов. Рядом сидел врач, уже успевший вколоть ей успокоительное.
— Где здесь можно спокойно побеседовать? — обратился Иван Дмитриевич к прислуге.
Та провела его в спальню хозяйки.
Неубранная постель, откинутое одеяло. На прикроватной тумбочке — настольная лампа и томик в добротном переплете.
Иван Дмитриевич взял книгу, повертел в руках.
— «Медея», — прочитал он название и добавил уважительно, — классика!
— Античность, — машинально поправила прислуга.
Сыщик вскинул на нее удивленный взгляд.
— Да любит хозяйка всякие мифы и прочую белиберду, — охотно пояснила та.
— Inter dominum et servum nulla amicitia est[3], - блеснул и Иван Дмитриевич знанием античности, вспомнив подходящий к случаю афоризм. Не зря на юридическом факультете латынь проходил. И, усмехнувшись, добавил: — Так что вы можете рассказать о вашей хозяйке?
— Вы меня извините, я тут только уборкой занимаюсь. Ничего о хозяйских делах не знаю, они со мной не откровенничают.
Нет, выплескивать компромат прислуга явно не собиралась.
— Ну, хорошо. А с кем Варвара Яковлевна, по-вашему, могла общаться более доверительно? Кто к ней приходит? С кем она встречалась?
— Сюда только ее давняя подруга изредка приходит. Ниной зовут. Но при мне они мало говорят. Как я вхожу, сразу умолкают. Не знаю их секретов. А сама хозяйка редко куда выходит. Только к психологу два раза в неделю.
— А, так у нее проблемы с психикой?
— Не больше, чем у всех. Это она худеет.
— В смысле?!
— Она давно старается похудеть. Постоянно на диетах сидит: то на одной, то на другой. А тут прочитала, что избыточный вес бывает из-за психических травм. Вот и ездит теперь к психологу. Два раза в неделю — по расписанию. Да сейчас все худеют, кого этим удивишь? Кто как может.
Ясно, версия с психической ненормальностью отпадает.
— Других странностей у нее не замечали?
— Да нет вроде. Только очень ревнивая.
А вот это уже интересно. Раз она к кому-то ревнует, значит, и сама мешает какой-нибудь сопернице. Долго еще продолжалась беседа Ивана Дмитриевича Майорова с прислугой Козловых.
Послав капитана Романа Драгунского в гимназию, в которой учился убитый, сам Иван Дмитриевич Майоров отправился к подруге Варвары — Нине Марковне Воробьевой. Скучающая хозяйка не менее роскошного, чем у Козловых, особняка оказалась дамой словоохотливой.
— Да сто лет знакомы. Нет, странностей вроде особо никаких. Но только скучная она какая-то. Никуда не выходит, не тусит. Просто замуровала себя в четырех стенах. Зациклилась на своем Антоне. Смешно сказать — пылинки с него сдувает и к каждой юбке ревнует.
— А что? Нет оснований? Супруг не изменяет ей?
— Ой, ну что вы! — снисходительным тоном ответила Нина. — Конечно, да! Именно ни одной юбки и не пропускает.
— Тогда чему ж тут удивляться?
— Да тому, что она на ревности своей зациклилась. Чуть не два десятка лет в браке, а все надеется, что стоит ей похудеть, как он превратится в идеального супруга и, кроме как на нее, ни налево, ни направо и смотреть не станет. В общем, это у нее превратилось в идею-фикс.
— Похудение?
— Ну да! Как она себя только не истязала! То голодает по несколько дней, то бегает, пока не свалится. То препараты, то чжень-цзю терапия, то фитотерапия. А толку — ноль.
— Я, конечно, не слишком в этом разбираюсь, но мне Варвара Яковлевна не показалась полной.
— Она и не была полной. Но в последнее время реально похудела. Как к психологу стала ходить. Я, кстати, ей его и посоветовала.
— Вот как! Спасибо, Нина Марковна! Вы очень помогли следствию. А как бы побеседовать с этим эскулапом?
Антон Козлов мчался, не видя ни светофоров, ни пешеходов. Их, правда, почти и не было. Мчался он в сторону гимназии, где учились его дети, а это за городом. Только что ему позвонила жена — хотя должна была находиться под присмотром сиделки! — и вывалила на него полный бред, из которого он понял одно: убит Данька. Сейчас жена — рядом с ним, в лесопосадках на выезде из гимназии.
— Твою ж!
Машина жены стояла у обочины, а сама она, увидев, что он подъехал, с истеричными рыданиями бросилась к нему навстречу, спотыкаясь и протягивая руки, как бы стремясь заключить в объятия. Руки были в крови.
— Там. Даня. Там. — Она схватила его за рукав и потащила в лесопосадки.
На земле лежал их сын. Из окровавленного тела торчал нож. Как совсем недавно — из тела старшего сына. Злой рок ополчился на их семью.
— Как это случалось?
— Я не знаю. Мы ехали из гимназии — я его забрала — и мы зашли в рощицу.
— Зачем?!
— Просто. Природа. Красиво. Погулять… А потом… Я оглянулась, а он лежит.
— Какие вести из учебного заведения? — встретил Майоров капитана Романа Драгунского.
— Гимназия — супернавороченная. За городом. Еле пробился сквозь охрану.