Но Генриху было не до эмоций своих привычных женщин. Он любил. И тем сильнее, чем боль препятствий вырастала на его пути. А их вырастало даже больше, чем нужно для такого хрупкого чувства, как большая симпатия немолодого короля.
Ибо Конде, подогретый разговорами и посулами, насмешками и туманными угрозами Марии Медичи, вдруг решил пересмотреть все планы короля в отношении его супруги и поднял форменный бунт. Так, сначала он окружил молодую жену столь плотным надзором, что король – ежели он только не желал брать чужую спальню приступом по всем правилам военной науки – должен был временно оставить свои мечты. А когда Генрих с помощью золота только-только протоптал тайную тропку в его дом, Конде вдруг увозит Шарлотту из Парижа. Сначала в Амьен, а затем и во Фландрию, в чем ему помогла испанская разведка.
Генрих потребовал их выдачи, но к испанскому наместнику Фландрии эрцгерцогу Альберту потоком шли тайные просьбы-мольбы Медичи и Верней (каждой – по своим каналам) ни в коем случае не ломать счастье людей, отдавших себя под покровительство всем известного испанского благородства. Генрих обвинил Испанию в заговорщицких связях с принцем – отношения между Мадридом и Парижем резко ухудшились.
Шарлотта де Монморанси. Художник П.-П. Рубенс
Тогда безутешный король шлет в Брюссель специального уполномоченного, который, еще раз попробовав договориться с Альбертом, просто предлагает Генриху выкрасть принцессу, которая вроде бы и не особенно возражает против подобной романтической перспективы. Уже назначена точная дата похищения, но накануне супруга предупреждают о побеге, и он принимает чрезвычайные меры предосторожности, организовав засаду. Похищение срывается, Генрих громогласно заявляет:
– Шарлотта – это новая прекрасная Елена, из-за которой может начаться война…
Собственно, предстоящая война, на которую нацеливался Генрих еще даже до знакомства с принцессой, должна была начаться из-за продолжающейся гегемонии Габсбургов в Европе, так что Генрих, никогда не жертвовавший делом ради увлечений – вспомним Габриель де Бофор и Сюлли – просто воспользовался чудесным поводом подорвать влияние Испании в европейских делах – что не может нравиться Риму, ибо тогда в Европе поднимет голову протестантизм. Соответственно, это не нравится и Медичи с Кончини.
Они вместе с Верней уже давно плели кружево заговора против Генриха, и приближающаяся война, и Шарлотта заставили их лишь энергичнее двигать спицами. Король не устраивал ныне ни ту, ни другую – что делает честь их эмоциям, но отнюдь не разуму, ибо Генрих был фактически ныне гарантом не только государственного спокойствия, где люди, устав от смут, вновь воспылали, несмотря на различия в вероисповедальном вопросе, горячими роялистскими чувствами, но и залогом привилегированного, безволнительного существования, ибо король, в силу привычки или осознанной им необходимости, мирился с капризами и амбициями этих своих женщин, во всякой же иной ситуации им пришлось бы заново отстаивать свои права. И будущее показало, что справиться успешно с этим они так и не смогли – Верней практически мгновенно уйдет в политическое небытие. Уход туда же Марии Медичи будет более долгим и более мучительным, зато и кончится более фатально. Но пока они обе были преисполнены радужных надежд и с великолепной уверенностью планировали свое блестящее будущее. Равно как и гибель короля.
Особенно тесным стали отношения семейства Верней с семейством Кончини. Кроме этого, маркиза заслала в окружение королевы своего эмиссара – пожилую даму, подвизавшуюся при дворе, Шарлотту дю Типле, бывшую некогда любовницей герцога д’Эпернона, а ныне продолжавшую оставаться его хорошим другом. Герцог, всесильный при Генрихе III, вовремя перекинулся к очередному Генриху-королю и сохранил богатство, губернаторства и должность начальника пехоты (что в отсутствие главнокомандующего – должность сия, в силу ее значимости, была вакантна – еще более увеличивало его вес). Д’Эпернон был третьим углом треугольника заговора. Все группировки были связаны с тайными службами Испании и прекрасно координировали свои усилия. Все в результате заговора хотели власти – каждый мечтал о регентстве, но свои разборы пока отложили до конца акции.
Мария Медичи и супруги Кончини. Книжная гравюра
Первой подставилась маркиза, и Генриху доложили, что ее ненависть и жажда власти начинают приобретать практические формы. Замученный делами и не желавший начинать новую склоку с многолетней пассией, король лишь мимоходом, вручая Генриетте очередные драгоценности, упрекнул устало за бесполезные интриги. Верней горячо отперлась, и заговорщики удвоили бдительность.
Но шила в мешке не утаишь – маркиза, герцог и на этот раз и Кончини вновь подставились, – свои письма в Мадрид они доверили женщине, которая решила предупредить цареубийство и, не зная о роли королевы, обратилась к жене Генриха. Но хотя она и сообщила осторожно о цели своего визита, у Марии Медичи в течение нескольких дней не нашлось для нее времени. Доверенный духовник королевы, иезуит отец Коттон, был более прямодушен и, угрожая, велел молчать той, кто хотела выступить в качестве спасительницы Отечества.
Между тем надвигалась война, и Мария переходит в отношении мужа в атаку – впервые за последнее время она прилюдно и демонстративно обвиняет его в супружеской неверности, инкриминируя ему Шарлотту, и требует, дабы он, уходя в поход, короновал ее и оставил официальной правительницей государства на время своего отсутствия. Генрих не знал, что человек, найденный враждебным ему треугольником, отложил покушение лишь в ожидании этого действа, но тем не менее пророчески произнес: «коронация будет причиной моей смерти». Он был умный человек, веселый король Анри.
Медичи же официально выдвигала довод, что ее коронация помешает королю развестись с ней и жениться на Шарлотте, хотя про себя добавляла: «И поможет стать регентшей при моем сыне». Акт коронации состоялся 13 мая 1610 года, а на следующий день Генрих IV был заколот кинжалом на парижской улице. Разгорелась молниеносная битва за власть. Герцог и маркиза были отброшены. Победила королева, с Кончини за спиной. В ее пользу сыграло даже то, что муж Шарлотты – первый принц крови Конде, реальный претендент на регентство, был вне пределов Франции. Медичи и ее клика верно разыграли партию и победили.
Герцог временно ушел в тень, маркиза – навсегда. Взбешенная, но и испытывающая некоторое облегчение, ибо теперь она могла жить так, как ей хочется, не рискуя из-за мелочи во внешности разонравиться королю, она начала молниеносно менять любовников и устраивать постоянные обеды, в результате чего так сильно растолстела, что стала просто безобразна.
Убийца Генриха вошел на эшафот как террорист-одиночка, все концы первые люди королевства отрубили. Единственный свидетель – женщина, которая в свое время предупреждала короля и пыталась предупредить королеву – через год предприняла последнюю попытку раскрыть правду. Она обратилась к первой жене Генриха – к Маргарите Валуа. Но та уже была не молодой бойкой авантюристкой, а женщиной в возрасте, мечтавшей о спокойной, благополучной старости. Поэтому она, слушая свидетельницу, спрятала за портьеру д’Эпернона и нескольких доверенных лиц. По словам разоблачительницы, убийца короля задолго до покушения частенько встречался с бывшей подругой герцога – дю Типле; маркиза Верней надеялась сделать своего сына королем и выйти замуж за своего друга герцога Гиза; д’Эпернон намеревался сделаться коннетаблем Франции, т. е. главнокомандующим всех вооруженных сил в государстве. При этих словах герцог не выдержал и, выскочив из-за портьеры, обрушился на правдолюбицу с площадной бранью. И из-за ее разоблачений, из-за не утихнувшего еще чувства разочарования, что такие блестящие планы сорвались и что королева-итальянка вместе со своей сворой обыграла так легко и изящно его, разделявшего власть и славу еще с прошлыми монархами. Остается только добавить, что через шесть лет, когда подросший король Людовик XIII отстранил свою мать от регентства – фактически это было подлинное падение правления Марии Медичи, что сопровождалось убийством Кончини (и, добавим, казнью его жены), то эту достойную семейную пару прямо обвиняли в соучастии в убийстве Генриха IV. А дыма без огня, как известно, не бывает. Даже в таком мутном, грязном и кровавом деле, как большая политика.
Убийство Генриха IV и арест Равайяка 14 мая 1610 г. Художник Ш.-Г. Узе
Но до падения режима регентши Марии Медичи, королевы-матери, как ее стали называть, было еще очень далеко. И далеко даже не столько по годам, а по тем событиям, что суждено было им вместить. Ибо со смертью Генриха IV для Франции вновь наступили смутные времена. Затихшая было в последние годы его царствования оппозиция знати, и прежде всего принцев – своих и иноплеменных, держащихся при французском дворе на первых ролях, религиозные распри, в разбросе от догматических диспутов до вооруженных столкновений, – все это вновь реанимировалось, встряхнулось и заново начало набирать силу и обороты.
Регентша, естественно, не могла удержать в рамках все эти центробежные силы. Для этого она была слишком слаба. Единственное, для чего ей хватало цепкости, – это самой усидеть на этой грозной волне. Управлять же этой стихией, как это всю жизнь пытался делать ее муж, об этом она даже и не мечтала. Так что в ходе всех своих скорых перипетий она еще не раз в отчаянии вспомнит его добрым словом и будет проклинать себя, решившую, что она сама может править. Она, рожденная лишь интриговать и подчиняться.
Пока же суетная и тщеславная женщина, захватив власть, поспешила ею воспользоваться, как она понимала этот процесс, и нимало не задумываясь над тем, чем же в действительности должны заниматься люди, взвалившие на себя нелегкое бремя управлять другими. Естественно, если они хотят усидеть на этом месте. Медичи же, за широкой спиной Генриха, о подобной прозе никогда и не размышляла.
И сейчас она лихорадочно начала удовлетворять свою страсть к веселью, блеску, пышности, нарядам, драгоценным каменьям. Не задумываясь, откуда берутся деньги, и уверенная, что из королевской сокровищницы можно без конца черпать полными горстями, она, не считая, тратила золото на содержание своего резко выросшего и засиявшего новым блеском двора, на собственные удовольствия, и столь же щедрой рукой раздавала крупные суммы своим приверженцам и фаворитам; пенсии и должности вельможам посыпались как из рога изобилия. Женщина недалекая, бесхарактерная, мало что понимающая в государственных делах, Медичи очень быстро спустила все сэкономленное ее в общем-то бережливым супругом и развалила все то, что он с таким тщанием создавал.