Примеч. авт.); никогда ничего такого, что приближалось бы к религиозному сомнению или нечестию».
Король и Кольбер. Художник Ш. Лебрен
Такова одна из ее ипостасей – официальная, но была и другая, о которой шептались по столице, да и по всей Франции кругами расходились слухи. Речь идет о ее связях с сектой дьяволопоклонников. Тот же Сен-Симон сквозь зубы проговаривается: «Не буду также говорить о тех случаях, не раз повторявшихся, когда страх перед дьяволом грозил ей удалением от двора».
Но другие говорили (и до сих пор дьяволопоклонники чтут госпожу де Монтеспан). Говорили, будто она вступила в тайные сношения с колдунами, пользовалась их «чарами», дабы вступать в сношения с дьяволом; совершала мрачные обряды поклонения Светозарному (дьяволу), т. н. «черную мессу», в ходе которой использовалась кровь убиваемых невинных младенцев (говорили, что число ее малолетних жертв простирается до тысячи). Что она заказывала зелья, дабы приворожить короля и удержать его любовь.
Косвенным подтверждением тому может служить ее любовь к козам, которые содержались поблизости от нее и которым она отдавала много времени и денег (на «черных мессах» дьявол выступает в образе козла). Она обожала играть с шестью своими белыми мышами, которых она всегда клала в сделанную из проволоки изящную карету и которым она разрешала кусать себя за руки. Так что, возможно, маркиза была не только законодательницей мод при дворе, ее морали и идеологии: недаром к моменту революции 1789 года большинство аристократии, отступив от Бога, будет предаваться разным оккультным мистериям, никак не совместимым с христианством.
А король был действительно как опоенный. Вряд ли какой другой монарх (а уж тем более с подобным решительным во всех других вопросах характером) выносил такое от своей любовницы. Она доставляла ему множество хлопот. Ее притязательность, гордость, себялюбие, жажда почета, капризы, непомерная требовательность; ее злоязычие и раздражительность, которые она все чаще срывала на самом Людовике, – воистину короля можно только пожалеть. Жизнь с подобной мегерой должна, как при боевых действиях, засчитываться день за три.
Ее гнева боялись самые высокопоставленные вельможи королевства (одним из них – преданным и покорным – она давала титулы, звания, состояния, дерзких же и непокорных ее деспотической воле разоряла и изгоняла от двора, от средоточия жизни придворного и от его кормушки). Даже члены королевской семьи опасались ее гнева. Даже сам король. Она умела хлестать словом как плетью, и уже никто не был защищен от ее нападок. Злоязычие и ночное кукование в монаршье ушко – эти два кита делали ее всемогущей.
Ее могущество определяло судьбы людей, формировало этикет и моду. Дадим слово Сен-Симону: «Беременности и роды не скрывались. Двор г-жи де Монтеспан сделался центром двора и развлечений, а также – карьер, надежд и опасений для министров и полководцев и унижением для всей Франции. Он же стал центром умственной жизни и совершенно особой манеры держать себя: деликатной, утонченной, но всегда естественной и приятной, сразу выделявшейся своеобразным своим характером… Еще и поныне с удовольствием узнаешь этот особый склад ума, прелестный и простой, в тех немногих людях, которые выросли при них (т. е. при самой Монтеспан и двух ее сестрах, которые заняли господствующее положение при дворе – маркизы де Тианж и аббатисы монастыря в Фонтевро, которая по приглашению сестры прибыла к ней и проживала в ее комнатах) и кого они приблизили к себе; их можно отличить среди тысячи других в самом обыденном разговоре».
И он же пишет далее: «Что касается госпожи де Монтеспан, то она была зла и капризна, часто раздражалась и держала себя чрезвычайно высокомерно, будто небожительница, по отношению ко всем, не исключая и короля. Придворные избегали проходить мимо ее окон, особенно когда король находился у нее. Они говорили, что это все равно, что пройти сквозь строй, и слова эти стали пословицей при дворе… Королева с трудом выносила ее высокомерие, резко отличавшееся от постоянно бережного отношения и знаков почтения, которые выказывала ей герцогиня де ла Вальер; последнюю она любила, между тем как об этой у нее не раз вырывались слова: “Эта потаскуха уморит меня!”
Во время ее (т. е. Монтеспан. – Примеч. авт.) царствования ей не раз случалось испытывать ревность. Мадемуазель де Фонтанж (герцогиня Мария Анжелика де Скорайль. – Примеч. авт.) так понравилась королю, что стала его признанной любовницей (разница в возрасте в 23 года никого не смутила. – Примеч. авт.). Как это ни странно, но это был уже не первый случай. То же самое произошло с г-жою ла Вальер и г-жою де Монтеспан, и г-жа де Фонтанж только заставила последнюю испытать то, что по ее милости переживала в свое время первая. Но г-же де Фонтанж не везло ни в пороке, ни в счастье, ни в покаянии. Красота поддерживала ее некоторое время, но ум ее не соответствовал наружности. А чтобы удержать короля и развлечь его, нужен был ум. Но король не успел совершенно охладеть к ней: неожиданная смерть, поразившая всех (она прожила всего 20 лет; подозревали, что она была отравлена и некоторые шепотом обвиняли Монтеспан. – Примеч. авт.), резко оборвала эту новую любовь. Почти все связи короля были мимолетны».
Единственная прочная – к Франсуазе. Это опьяняло ее, внушало уверенность в своем всемогуществе и вседозволенности, которые будут всегда. Она забыла, что в мире все преходяще. И как в свое время Луиза ла Вальер, себе на беду, познакомила ее с королем, так теперь и она познакомит Людовика со своей преемницей.
Ей окажется воспитательница ее старших детей от короля – герцога Мэнского и будущей принцессы Конде – госпожа Скаррон. Франсуаза познакомится с ней, еще будучи единой семьей со своим официальным мужем, маркизом: у друга маркиза – маршала д’Альбрэ (так рука мужа и его проклятия через годы настигнут Франсуазу). Пока же ничего не предвещало подобного печального конца – просто маркизе запомнились почтительное обращение, угодливость, ум и любезность Скаррон, и когда родятся ее первые дети (которых еще скрывали), то маркиза вспомнила о Скаррон. Той был куплен дом в Париже, даны деньги, и она занялась воспитанием королевских детей.
Мадемуазель де Фонтанж. Неизвестный художник
Постепенно предпринимались шаги к признанию детей королевскими отпрысками. В конце концов дети были привезены во дворец к Монтеспан, признаны королем и утвердились при дворе. Вместе с ними здесь утвердилась и их воспитательница. Воистину, когда боги хотят отомстить, они первым делом лишают человека разума. Сен-Симон пишет в своих записках: Скаррон «все более и более нравилась г-же де Монтеспан, которая неоднократно испрашивала для нее у короля подарки (упорная в лицемерии Скаррон и годы спустя, уже заняв место маркизы, будет твердить: “Мадам Монтеспан и я были самим близкими подругами в мире”. – Примеч. авт.). Король, напротив того, не терпел ее; когда он дарил ей что-нибудь (и всегда мало), то делал это в угоду г-же де Монтеспан и всегда с сожалением, которого не скрывал».
Когда Ментенонская земля поступила в продажу, близость ее к Версалю так соблазнила г-жу де Монтеспан, что она решила приобрести ее для г-жи Скаррон и не оставляла короля в покое, пока не добилась от него денег на покупку ее для этой женщины, которая тогда или немного позже приняла фамилию Ментенон (под этим именем она и войдет в историю, как очередная, после Франсуазы, и последняя фаворитка короля). Поместье же обошлось королю в 200 тыс. ливров. Пословица права: «Хочешь потерять мужа – познакомь его с подругой». Она (т. е. пока еще Монтеспан. – Примеч. авт.) также получила от короля средства на перестройку замка и приставала к нему, чтобы он дал средства на отделку сада, который был очень запущен прежними хозяевами.
Вновь читаем у Сен-Симона: «Разговор происходил во время туалета г-жи де Монтеспан, когда за королем следовал один дежурный начальник гвардии конвоя. Это был маршал де Лорж, правдивейший из людей, и он мне не раз передавал сцену, которой был свидетелем в тот день. Король сначала отмалчивался, потом отказал. Наконец, выведенный из терпения тем, что г-жа де Монтеспан не отступалась, а продолжала настаивать на своем, он рассердился и заявил, что и так уже много сделал для этой особы; он не понимает увлечения ею г-жи де Монтеспан и упорства, с которым та продолжает держать ее у себя, после того как он несколько раз просил ее отделаться от г-жи Скаррон; лично он ее не выносит, но если ему пообещают, что он больше не увидит и не услышит о ней, то он готов еще раз наделить ее, хотя, если сказать правду, он и так уже сделал чересчур много для такого рода особы… Г-жа де Монтеспан сразу умолкла и была очень огорчена, что так упрашивала короля».
Воспользуемся еще раз услугами Сен-Симона, который наиболее четко и лаконично передает историю противостояния двух женщин и переевшего свободы монарха: «Герцог Мэнский сильно хромал. Говорили, будто произошло это от того, что кормилица уронила его. Так как ничто не помогало, решено было отправить его к различным искусным врачам во Фландрию и в другие места королевства, потом на воды, между прочим в Бареж. Письма, которые гувернантка (т. е. Скаррон. – Примеч. авт.) отправляла г-же де Монтеспан с отчетами о путешествии, показывались королю (тут все же необходимо остановиться и сказать пару слов об этом странном ослеплении Франсуазы. Дело в том, что по общему мнению она была красива, Скаррон – не очень. Она была моложе короля на три года, а Скаррон на эти же три года старше; и она была любима Людовиком. Но пути любви неисповедимы – что еще раз докажет этот любовный треугольник. – Примеч. авт.). Он нашел, что они хорошо написаны; они ему понравились, и его недоброжелательство начало ослабевать.
Капризы и раздражительность г-жи де Монтеспан завершили дело. У нее был очень вздорный нрав, и она не привыкла сдерживаться. Король чаще других бывал жертвой ее капризов, он страдал от этого, хотя и был еще влюблен. Г-жа де Монтеспан упрекала его за это, а та оказала ей добрую услугу (рассказав королю об этих упреках). Со стороны до него тоже дошли сведения о ее стараниях укротить его возлюбленную. Король мало-помалу начал разговаривать с г-жою де Ментенон и привык сообщать ей, как бы ему хотелось, чтобы она воздействовала на г-жу де Монтеспан; он даже стал дели