Жена Утнапишти оставила тесто, которое замешивала для новых хлебов, и, выйдя из хижины, встала рядом с мужем. Руки в тесте она держала от себя на расстоянии, чтобы не измазаться, и также как муж, принялась вглядываться в море.
Лодка была знакома. Когда-то Утнапишти вместе с корабельщиком сделал ее и погрузил на корабль перед потопом. Но не было на ней амулетов — волшебных знаков, призывающих милость богов. А тот, кто стоял в лодке — был чужим человеком. Хотя, если вглядеться, то можно было подумать, что кого-то он очень напоминал.
— Кто же это, держащий странный парус в руках? Кем из богов он послан к нам? — спросил Утнапишти себя и жену.
Он всматривался в человека то справа, то слева и не находил ответа.
— Что понадобилось ему здесь? Неужели боги прислали его ко мне? Где корабельщик Уршанаби? Жена, вглядись же! Что за весть должен принести нам этот человек?
— Да вон же наш корабельщик! — жена первая разглядела Уршанаби и воскликнула радостно. — Сидит спокойно на дне ладьи и разговаривает с тем, кто держит парус в руках. А человек этот, который плывет к нам в гости… я поняла, на кого он похож. Он похож на тебя молодого! Помнишь, ты ушел далеко на охоту, тебя поранил зверь, ты отлеживался несколько дней, а потом слуги тебя несли на руках. Но чтобы не испугать меня, поблизости от дома ты потребовал, чтобы тебя поставили на землю и последние шаги сделал сам. Помнишь, это было вскоре после нашей женитьбы. Ты выглядел тогда точно также! Встреть же его, и кем бы он ни был, прими, как подобает гостеприимному хозяину. Мы так давно не видели никого из людей. А я пойду, домешаю тесто и напеку свежих лепешек.
Давно она не плакала, супруга Утнапишти и сама удивилась, почувствовав слезы на глазах. Не вытирая их, она поспешила в хижину, потому что гостей положено встречать свежим хлебом.
Лодка приблизилась, гость и корабельщик соскочили на берег, к ним подошел и хозяин, молча они вытащили лодку на песок.
«Не стану спрашивать, кто он и что за дело его привело, подумал Утнапишти, удивляясь странному виду гостя. — Наступит время, он сам обо всем расскажет».
Но и гость смотрел на хозяина с удивлением. Гильгамешу казалось, что он видит отца. Таким, когда он сам был малышом, и Лугальбанда, старый, но могучий поднимал его высоко над землей. Еще и потому Гильгамеш обратился к хозяину с особым почтением, словно заговорил с собственным отцом.
— Прости, что нарушил покой твоей жизни, — сказал Гильгамеш, склонив голову. — Я слышал о тебе с рождения, Утнапишти, и счастлив увидеть тебя живым и здоровым. Я же сам — твой дальний потомок, правнук твоих правнуков, правлю народом Уруку. Зовут меня Гильгамеш, я сын славного Лугальбанды.
— По виду ты больше похож на человека, вернувшегося из царства мертвых. С тех пор, как я живу здесь, прошло множество лет, и мир мог измениться. Я не знаю, как теперь сторожат ворота в царство мертвых, и если ты оттуда пришел ко мне скажи сразу, так будет лучше.
— Я живой человек, хотя мог не раз и погибнуть на своем долгом пути к тебе.
— Хозяин, он не обманывает тебя, — вставил корабельщик. — Он и в самом деле Гильгамеш, тот, что правит народом Урука. Я слышал о нем разговоры богов, когда однажды, охотясь в лесу за змеем, забрел ненадолго в каменный сад и подошел близко к хижине Сидури.
— Кто бы ни был ты — мой ли потомок, или потомок другого человека, мне незнакомого, будь нашим гостем, — проговорил Утнапишти. — Вот моя хижина, в ней ты можешь передохнуть, ибо я вижу, что путь твой долог. И ты, корабельщик, ты отдохни тоже. Но скажи мне, Гильгамеш, какие страдания терзают твое сердце. Снова повторю, ты выглядишь так, как прежде не выглядели живые люди. Уж не говорю о твоем увядшем лице и поникшей голове, об изношенной одежде, какую в мои времена носили лишь нищие бездельники, но не цари. Я спрашиваю тебя о той тоске, которую ты носишь с собой.
Не она ли погнала тебя, Гильгамеш, по свету? Проходи же в хижину, спокойно располагайся, жена скоро принесет свежие лепешки, а пока ты можешь выпить свежей прохладной воды, и раскрой свои тайны.
— От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, — ответил Гильгамеш.
— От тебя у меня нет тайн, Утнапишти, — ответил Гильгамеш и, пригнувшись, откинул циновку, висящую вместо дверей, чтобы войти в хижину своего дальнего предка.
Хижина удивила его убогим убранством, но ни слова он не сказал своему предку.
Так, как жил Утнапишти, в Уруке жили только безродные бедняки. На земляном полу лежала грубо сплетенная циновка. На стенах, слепленных из вязанного тростника с глиной, висел хозяйский инвентарь: каменные топоры, каменные ножи и каменные мотыги. Лишь ручки были у них деревянные, прикрепленные жилами. Во второй половине хижины было возвышение, сделанное из камней и глины. Его устилали высушенные травы, а поверх лежал грубый кусок ткани, какими пользовались пастухи.
К этому ложу и пригласил Гильгамеша предок.
— Располагайся, жена принесет тебе питья.
Тут же вошла пожилая женщина с добрым лицом. В глиняном кувшине, неровном оттого, что был сделан он не на гончарном круге, а слеплен ладонями, она поднесла холодную чистую воду. И Гильгамеш выпил ее с наслаждением.
Потом он снял с себя меч, кинжал и протянул хозяину.
Хозяин с интересом стал разглядывать оружие гостя.
— Хорошие мастера делали рукояти твоих ножей, если сумели прорисовать столь тонкие узоры. Но ты передай им, когда вернешься домой, что нож — это не безделушка, не украшение, нож — это защитник, спаситель и кормилец, и его нельзя делать из золота. В наше время из золота делали серьги, браслеты, кольца, а ножи положено делать из камня. Ибо тверже камня может быть только камень. А золото — материал мягкий. Потому у нас и не делали длинных ножей. Камень, если он длинен, становится ломким.
— Некоторые у нас тоже пользуются инструментом из камня, особенно старые люди и пастухи. Но в городе мастера быстро изготовят из бронзы любой предмет. Была бы руда, да плавильная печь. Мой меч, который ты назвал длинным ножом, мастера тоже выплавляли из бронзы. А золотые украшения мы носим по-прежнему.
Гость сказал много непонятных слов, но Утнапишти согласно кивнул, словно знал это все давно.
— Я готов услышать твой рассказ, Гильгамеш, о ветрах, которые погнали тебя по столь дальнему пути.
И пока Гильгамеш подробно рассказывал о смерти друга и брата, о подвигах, которые совершали они вместе, о великой печали и надежде найти то тайное средство, что дает людям вечную жизнь, о приключениях и встречах во время скитаний, Утнапишти внимательно слушал, лишь иногда сочувственно вздыхал и вздымал руки к небу. В начале рассказа вошла его супруга, замерла и осталась почти не дыша, боясь неловким движением помешать Гильгамешу.
А когда Гильгамеш кончил, долго молчали они, и каждый думал о своем, сравнивал рассказ своего молодого потомка, изможденного скитальца, первого из людей, кто вошел к ним в дом за множество лет, со своей судьбой и своими скитаниями.
Наконец Утнапишти негромко заговорил:
— Напрасная тоска мучит тебя, Гильгамеш. Или ты не знаешь, что пределы несчастья и счастья выбирает для себя сам человек? Отбери у младенца глиняную игрушку — и он зарыдает от горя. Дай умирающему от жажды кувшин с водой, и он ощутит себя богачом. Несбыточные желания, прокравшиеся в сердце — вот что делает человека несчастным. И счастлив тот, кто их никогда не ведал. Ты же, Гильгамеш, решил сравняться с богами. На земле все смертно, бессмертны лишь одни боги. Ты ведь не желаешь стать небом или солнцем, ты знаешь: это недостижимо. Зачем же ты хочешь найти бессмертие? Ты забыл, что состоишь из людской плоти, а это значит, что ждет тебя судьба человека. Вспомни тот мир, в котором живешь, и еще раз подумай: есть ли в нем что-нибудь вечное? Навеки ли мы строим дома? Вечны ли травы, деревья, звери? Или вечен роскошный цветок? А сколько царей, возомнивших себя владыками мира, постигают лишь момент смерти, что в главном они равны самому жалкому из людей. Кроме богов нет ничего вечного на земле, они и определяют для нас наши жизни и наши смерти. Оставь свою погоню за непостижимым, Гильгамеш, и ты снова ощутишь радости дня.
Утнапишти кончил и опять все долго молчали.
— Не затем я покинул свой народ, чтобы услышать совет, который в моем городе может мне дать любой из старейших. Каждому младенцу с рождения внушают они, что первый его шаг на земле — это шаг к собственной смерти. Я знаю, что все на земле умирают. Все, кроме тебя. Ты, Утнапишти — ты ведь другой? Я смотрю на тебя и постоянно удивляюсь — ростом ты такой же, как я — не меньше, но и не больше. И сил в тебе столько же — пока я рассказывал о своих скитаниях, ты приустал и решил слушать лежа. Потом отдохнул и снова поднялся. Я мог бы даже побороться с тобой, не испугался бы. Но одно тебя отличает от меня и ото всех людей мира — твой вечная жизнь. Ведь ты не бог, ты человек, но живешь вечно.
— Да, я живу вечно, — подтвердил Утнапишти и горько усмехнулся. — До тех пор, пока этого хотят боги.
— Затем и пришел я к тебе, чтобы узнать твою тайну. Для этого и пересекал я многие земли, бродил по горам, плыл по морю, чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты — не выдумка слабоумных старцев. Теперь я знаю: ты, мой дальний предок по-прежнему жив. Расскажи, если это возможно, как сумел ты, земной человек, достичь вечности, за какие подвиги боги приняли тебя в свое собрание, как сумел ты сравняться с ними? Вот зачем я пришел к тебе. Поделись своей тайной со мной. Быть может и мне удастся совершить подвиг и я сравнюсь с богами, познав вечную жизнь. И тогда верну я в жизнь своего друга и брата, сделаю весь мой народ, всех жителей Урука вечными людьми на земле.
Утнапишти молча переглянулся с женой и та негромко проговорила:
— Расскажи ему все, как было.
— Расскажи ему все, как было, — негромко проговорила супруга дальнего предка, и Утнапишти начал рассказ.