Четырнадцатого декабря юноши 1925 года рождения были призваны под знамена Бельгийской армии, сформированной на территории Великобритании[74]. В ее рядах было немало молодых людей, которым едва исполнилось шестнадцать, они казались слишком юными, чтобы идти на войну. Наши собственные юноши шестнадцати-семнадцати лет переживали непростые времена: для эвакуации они были слишком взрослыми, многим пришлось начать работать, чтобы прокормить себя, поскольку отцы ушли на фронт, а их матерей вместе с младшими детьми эвакуировали. Но эти мальчики и девочки отлично справлялись, помогая нам в службах гражданской обороны в качестве курьеров и рассыльных. Марджери Скотт была одной из тех, кто занимался такими ребятами. Благодаря тому, что радиопередачи, которые она вела, стали особенно популярны в Канаде, ей удавалось собирать значительные суммы, в том числе и на организацию самодеятельных театральных студий для молодежи, чтобы они могли найти интересное занятие и немного отвлечься от тягот военной жизни.
Мы закончили вечеринку в Королевском госпитале засветло, опасаясь объявления воздушной тревоги, но никакой тревоги не последовало. Очевидно, немцы, несмотря на бесноватого Гитлера, все еще дорожили своим Heilige Abend[75], чтобы оставить базы и полететь бомбить нас!
Мы с Ричардом тоже устроили вечеринку, чтобы отпраздновать первое Рождество в нашей с ним совместной жизни. Всем приглашенным мы велели прихватить с собой пижамы. Это стало обычным делом – отправляясь в гости, брать пижаму и туалетные принадлежности на случай, если объявят тревогу и вы не сможете попасть домой. Мы намеревались разместить наших друзей в холле на матрасах и раскладушках. Но время шло, а вой сирен так и не нарушил наш праздник. По всей Британии в ту ночь было затишье, ни одна бомба не упала на наши головы. И все же утром 27 декабря я решила отправить Карлу обратно. Она провела с нами несколько прекрасных дней, за которые Ларри и Ричард, а также миссис Фрит успели избаловать ее совершенно. Карла переживала, что уехала в Лондон без разрешения. Я позвонила в школу и объяснила взволнованным монахиням, что случилось. Они не сердились на девочку, эти добрые женщины прекрасно понимали, как важно для ребенка, не имеющего постоянного дома, чувствовать свою принадлежность к семье, и были рады, что у нас Карла обрела то, чего ей так недоставало.
Мне пришлось стать свидетелем драматичной сцены, которая дала мне понять всю глубину страданий девочки. Мы шли по Шоуфилд-стрит и поравнялись с останками разбомбленного дома. Отряд спасателей разбирал руины, представлявшие опасность для прохожих. Один из парней по прозвищу Громила – здоровяк с красным лицом и крепкими мышцами, бывший до войны рабочим на стройке, – завидев трусившую возле меня таксу, закричал: «Хайль, Мисс Гитлер!» Его товарищи подхватили вопль и вскинули руки в нацистском приветствии. Я давно привыкла к подобным шуткам, поэтому просто рассмеялась и помахала мужчинам в ответ. Но реакция Карлы оказалась неожиданной. Она вихрем подлетела к рабочим и накинулась на Громилу. «Как ты смеешь! Как ты смеешь!» – кричала девочка и что было сил молотила здоровяка кулаками. Ее маленькое личико исказилось от ярости. Мужчины стояли ошеломленные. Их потрясение было настолько велико, что они не могли вымолвить ни слова, лишь стояли и смотрели, как девочка, превратившись в разъяренную фурию, атакует их товарища. Мне потребовалось немало усилий, чтобы оттащить от него Карлу. «Он злой! Он подлый! – заливаясь слезами, продолжала выкрикивать Карла. – Это не моя вина! Не моя вина! Лучше бы я умерла!» Я была озадачена не меньше рабочих: почему ее так возмутило прозвище, данное таксе? Извинившись перед ними, я увела рыдающую Карлу. И лишь позже девочка призналась: так обзывали ее в школе – Мисс Гитлер.
Мирный покой Рождества был нарушен ужасающим налетом: в ночь на воскресенье 29 декабря немцы обрушили на Лондон град из зажигательных снарядов. Больше всего досталось Сити[76]. Многие офисные здания стояли закрытыми, для того чтобы проникнуть внутрь, пожарным и сотрудникам служб гражданской обороны пришлось изрядно потрудиться.
В небе над Темзой поднялось гигантское зарево, при свете которого было видно как днем. В Челси тоже кое-где возникли небольшие пожары, но с ними быстро справились. А вот Сити полыхал всю ночь, превратившись в отличную мишень для самолетов люфтваффе, продолжавших сыпать бомбами. Все пожарные расчеты Лондона были стянуты в центр города для борьбы с огнем. В Сити развернулось настоящее сражение, в котором люди проявляли чудеса мужества. Вопреки указаниям правительства двери большинства коммерческих помещений оказались заперты – владельцы опасались грабителей. По той же причине старинные церкви стояли закрытыми. В результате пожарные теряли драгоценное время, и пламя успевало полностью охватить здания. Вода в Темзе находилась на самом низком уровне. Нам в Челси тоже приходилось несколько раз сталкиваться с похожей проблемой: вместо обмелевшей реки – жидкая грязь, а из-за прорванного водопровода шланги подключить невозможно, зато по улицам несутся потоки воды такие глубокие, что по ним запросто можно плыть на лодке.
Информации о кошмарном налете 29 декабря было гораздо больше, чем во всех предыдущих случаях, когда происходили серьезные атаки со множеством жертв и разрушений, – просто катастрофу такого масштаба скрыть невозможно. Как нам позже рассказывали спасатели, рейд длился всего два часа. Очевидно, немцы улетели, намереваясь пополнить запасы бомб и вернуться с новой партией зажигалок, но почему-то не сделали этого. Небо над Лондоном налилось желтовато-оранжевым светом, похожим на восход солнца. Казалось, посреди ночи наступил рассвет. Мы поднялись на плоскую крышу нашего дома, с которой открывался великолепный вид на город. Зрелище было ужасающим и завораживающим одновременно: яркая кроваво-красная пелена – такое небо понравилось бы Тёрнеру. Я не могла ни о чем думать, в голове крутилась одна-единственная мысль: «Лондон горит. Лондон горит. Огонь. Огонь. Воды. Воды. Больше воды, иначе город погибнет». Должно быть, в ту ночь вместе со мной тысячи зрителей наблюдали за происходящим, задыхаясь от ярости и чувства беспомощности – мы ничего не могли поделать, чтобы остановить это безумие.
На этот раз пресса довольно быстро поведала нам об утраченных памятниках архитектуры. Чуть позже мы также узнали об опасности, которой подвергся собор Святого Павла. К счастью, охваченный огнем собор оказался незаперт, как это случилось со многими другими зданиями, и к тому же обладал собственной великолепной пожарной командой во главе с настоятелем. Рискуя жизнью, они первыми бросились тушить пожар, используя воду из специальных накопительных резервуаров, предусмотрительно устроенных неподалеку. Трудно передать чувство, охватывавшее нас по мере того, как появлялись всё новые и новые ужасающие подробности. Должно быть, так чувствовали себя горожане во время Великого лондонского пожара[77]: гораздо менее подготовленные к борьбе с огнем, они со страхом и негодованием смотрели, как пламя пожирает их дома, не в силах что-либо противопоставить стихии. Так чувствует себя человек, на глазах у которого умирает его близкий друг, а он ничем не в силах помочь. В ту ночь погибло много пожарных, еще больше получили повреждения глаз. Среди гражданских погибших почти не было, поскольку Сити – нежилой район, но все же без жертв не обошлось. Когда мы узнали о том, сколько исторических зданий и всеми любимых старинных церквей стали жертвами пожара, наша ярость разгорелась с новой силой. Гилдхолл[78] был сильно поврежден; церковь Святой Бригитты на Флит-стрит, церковь Святого Лаврентия, церковь Святого Андрея – вот некоторые из творений Кристофера Рена[79], подвергшиеся варварскому разрушению. Исторические здания Центрального уголовного суда, Общества аптекарей, Дома ливрейных компаний медников и шорников, Дом доктора Джонсона, штаб-квартира Тринити-хаус и Барбер-холл и множество других всемирно известных достопримечательностей лондонского Сити серьезно пострадали либо вовсе исчезли.
Лорд-мэр Лондона сэр Джордж Уилкинсон, прибывший в Сити, так описывал его обитателей: «Перед лицом страшных разрушений люди ведут себя мужественно, продолжая заниматься повседневными делами. Молодые и пожилые спокойно шагают по улицам, словно ничего особенного не происходит». Он назвал британцев «поистине несгибаемой нацией» и высоко оценил работу пожарных и полиции, которые даже к исходу изматывающей ночи продолжали действовать четко и слаженно.
Еще через несколько дней мы узнали, что продолжению смертоносной атаки помешала внезапно испортившаяся погода над северным побережьем Франции, так что немецкие бомбардировщики просто не смогли подняться с аэродромов. Публика пришла к выводу, что, как и во времена морских сражений сэра Дрейка[80] с Великой испанской армадой, Бог вмешался в ход событий и, чтобы помочь англичанам выстоять, изменил погоду!
Одним из последствий катастрофы 29 декабря стал законопроект о пожарной безопасности, внесенный членом Парламента мистером Гербертом Моррисоном уже 31 декабря, по которому каждая фабрика, офис, магазин и жилой дом обязывались иметь своих наблюдателей. На некоторых улицах Сити руины тлели еще несколько дней, а традиционный список новогодних награждений, опубликованный в прессе, затмевали всё новые и новые отчеты о размахе постигшего нас бедствия. Закон о пожарной безопасности мало что менял для жителей Челси, поскольку в нашем районе уже несколько месяцев исправно действовали отряды пожарных наблюдателей, однако теперь ответственность за организацию таких бригад несли владельцы больших зданий и крупных магазинов, а не волонтеры.