В том, что в октябре 1973 года Израиль был защищающейся стороной, подвергнувшейся агрессии, нет никаких сомнений. Вопрос о том, почему силы ЦАХАЛа были застигнуты врасплох египетским и сирийским нападением, очень сложен. Факт состоит в том, что силы ЦАХАЛа были застигнуты врасплох, хотя и руководитель Службы внешней разведки Цви Замир (на основании информации, переданной накануне ему лично в ходе их встречи в Лондоне зятем Г.А. Насера Ашрафом Маруаном[486]), и начальник Генерального штаба Давид Элазар (на основании ежедневно получаемых данных аэрофотосъемки расположения египетских сил в районе Суэцкого канала), и даже скептичный министр обороны Моше Даян (на основании полученной информации о спешной эвакуации семей советских дипломатов из Египта и Сирии) осознавали, что нападение двух арабских стран на Израиль чрезвычайно вероятно, вследствие чего была объявлена — впервые с момента окончания Шестидневной войны — третья (наивысшая) степень боеготовности. На заседании правительства, состоявшемся утром 5 октября, не было, однако, принято решения о мобилизации резервистов; правительство лишь уполномочило премьер-министра и министра обороны принять такое решение, если, с их точки зрения, оно будет необходимо. Руководители Израиля надеялись, что страсти улягутся до того, как начнется война. Все, однако, сложилось по-другому.
Интересно, что американская разведка по своим каналам также получала информацию о грядущем нападении, причем, насколько можно судить, еще раньше, чем израильтяне, но эта информация в Израиль передана не была! Насколько известно, сотрудники Агентства национальной безопасности США прослушивали советские линии связи и расшифровали сообщения из советского посольства в Каире об эвакуации персонала и членов семей дипломатов. 4 октября в АНБ знали, что нападение на Израиль произойдет во второй половине дня 6 октября. Будь эта информация передана в Израиль немедленно, она бы могла кардинально изменить ход войны, ибо 5 октября, накануне Судного дня, состоялись и заседания Генштаба, и премьер-министра с руководителями Генштаба и разведслужб, и правительства (пусть и не в полном составе), и если бы участники этих заседаний знали, что спустя сутки неминуемо начнется война, они могли бы принять ответственные решения, которые, увы, в реальности приняты ими не были. Голда Меир вспоминала, что сказала на заседании правительства: «Послушайте, у меня ужасные чувства, что все это уже бывало прежде. Мне это напоминает 1967 год, когда нас обвиняли, что мы наращиваем войска против Сирии — именно это сейчас пишет арабская пресса. По-моему, это что-то значит»[487]. В тот же день через посольство Израиля в США была направлена срочная телеграмма Голды Меир о беспрецедентной концентрации войск противника у израильских границ. В этой телеграмме, в тот же день переправленной тогдашним заместителем советника президента по национальной безопасности Брентом Скоу-крофтом (Brent Scowcroft) Генри Киссинджеру, премьер-министр Израиля заверяла, что у Израиля нет планов напасть на какие-либо арабские страны, но, если они нападут первыми, Израиль ответит всей мощью своих вооруженных сил, о чем Голда Меир просила известить и арабских, и советских руководителей[488]. В четыре часа утра Голде позвонил ее военный секретарь [офицер, служащий связным звеном между Генеральным штабом и главой правительства], сообщавший, что Египет и Сирия предпримут совместное нападение на Израиль во второй половине дня[489]. Непосредственно в Судный день, 6 октября в 8 утра, Голда Меир встретилась с несколькими самыми близкими ей министрами (Моше Даяном, Исраэлем Галили и Игалем Аллоном), а также начальником Генерального штаба Давидом Элазаром, а затем вызвала посла США в Израиле Кеннета Китинга (Kenneth Barnard Keating, 1900–1975), которого она проинформировала, что, по данным израильских разведывательных служб, страна будет атакована в течение ближайших двенадцати часов[490]. «Я сказала ему две вещи: что, по данным нашей разведки, на нас нападут во второй половине дня, и что мы не нанесем удара первыми. Может быть, еще возможно предотвратить войну, если США свяжется с русскими или даже прямо с Египтом и Сирией»[491]. Г. Киссинджер связался, во-первых, с послом А.Ф. Добрыниным, чтобы тот, в свою очередь, вышел на связь с руководителями Египта и Сирии, а во-вторых, с находившимся в США государственным министром по иностранным делам Египта М.Х. эль-Зайятом; госсекретарь призывал их к миру и спокойствию[492]. От Израиля же Г. Киссинджер требовал ни в коем случае не начинать боевых действий первым[493], и этим заставлял Израиль согласиться тем, что ЦАХАЛу придется вести боевые действия, время начала и характер которых будут навязаны противником. Начальник Генерального штаба Давид Элазар считал, что надо нанести превентивный удар, поскольку было ясно, что война все равно неизбежна, утверждая, что военно-воздушные силы могут сделать это уже в полдень. Однако, зная об американском давлении, Іолда Меир отказалась санкционировать этот шаг.
Г. Киссинджер неверно оценил степень советского влияния на A. Садата, которая как раз была весьма ограниченной. Вскоре после начала боевых действий посол А.Ф. Добрынин передал госсекретарю телеграмму, отражавшую высшую степень растерянного недоумения: «Советское руководство получило информацию о начале боевых действий на Ближнем Востоке в то же время, что и вы. Мы прикладываем все возможные усилия, чтобы разобраться, каково реальное положение в регионе, поскольку поступающая информация противоречива. Мы полностью разделяем вашу обеспокоенность в связи с резким обострением ситуации на Ближнем Востоке. В прошлом мы неоднократно обращали внимание на то, что ситуация в этом регионе взрывоопасна. В настоящее время мы, как и вы, взвешиваем, какие меры могут быть предприняты. Надеемся вскоре обсудить с вами возможности координации наших позиций»[494]. Эта телеграмма явно не свидетельствует о том, что Египет начал войну с ведома и одобрения Советского Союза, руководители которого не очень понимали, какую, собственно, позицию им занять. При этом фраза о том, что «советское руководство получило информацию о начале боевых действий на Ближнем Востоке в то же время, что и вы», была откровенно лживой. По свидетельству видного советского дипломата Виктора Исраэляна (1919–2005), еще вечером 4 октября 1973 года состоялось совещание у министра иностранных дел СССР А.А. Громыко, на котором присутствовали: сам министр, его первый заместитель B. В. Кузнецов, заведующий отделом США в МИДа Г.М. Корниенко; заведующий отделом Ближнего Востока МИДа М.Д. Сытенко и зам. представителя СССР в ООН В.Л. Исраэлян. Из последних четырех лиц была чуть позже создана так называемая «оперативная группа», в задачи которой входил анализ ситуации на Ближнем Востоке и выработка предложений о возможных ответных действиях советской стороны. Уже тогда А.А. Громыко проинформировал собравшихся о решении египетского и сирийского руководства осуществить нападение на Израиль 6 октября в два часа дня[495]. Насколько известно, в Москву данные о сроках начала новой войны поступили не из Каира, а от посла в Дамаске Н.А. Мухитдинова (1917–2008), которому об этом поведал лично Хафез Асад (1930–2000). Сразу после этого началась эвакуация из Сирии и Египта семей советских дипломатов, а также семей дипломатов и сотрудников из других стран социалистического лагеря, которая, как указывалось выше, не прошла незамеченной для израильской разведки.
Во второй половине дня 6 октября Израиль оказался в чрезвычайно трудной ситуации. Впервые с 1948 года еврейскому государству пришлось вести навязанную войну, начатую вероломно в день иудейского Дня искупления, причем сразу на двух фронтах. Израиль сразу же обратился к США с просьбой о помощи, однако, как верно отмечал Коннор О’Брайен (1917–2008), «основной тактикой Киссинджера в первые (самые тяжелые для Израиля) дни войны было — обещать немедленные поставки оружия и откладывать их»[496]. Госсекретарь заверял посла С. Диница (в отдельные дни они разговаривали по 6–7 раз), что американский воздушный мост в Израиль «будет вот-вот открыт». В течение первой, самой тяжелой, недели войны С. Диниц, находившийся под влиянием Г. Киссинджера, не предпринял ничего, чтобы активизировать произраильское лобби, взбудоражить прессу и общественное мнение.
Руководители Советского Союза определились куда быстрее. Через несколько часов после начала боевых действий произошла встреча А. Садата и советского посла В.М. Виноградова (1921–1997), поздравившего египетского президента с успешным развитием военной операции. В течение двух дней — с 6 по 8 октября — происходил интенсивный обмен мнениями между Л.И. Брежневым и Р. Никсоном. Л.И. Брежнев, по существу, уходил от созыва Совета Безопасности, делая упор на том, что агрессором в принципе давно является Израиль, удерживающий много лет захваченные им арабские земли. «В этой связи, — писал Л.И. Брежнев Р. Никсону 7 октября, — на наш взгляд, было бы весьма важным, если бы со стороны Израиля последовало ясное, без всяких оговорок, заявление о его готовности уйти с оккупированных им арабских территорий, имея в виду, что одновременно гарантировалась бы безопасность Израиля, как и других стран региона». Л.И. Брежнев отвергал также отвод войск на линию перемирия 1967 года, так как арабские страны не должны опять отдавать Израилю вновь отвоеванные у него арабские территории. «Надо сказать, что в первые дни конфликта Москва находилась под сильным нажимом Каира и Дамаска, выступивших против передачи дела в ООН, ибо они надеялись на успех в военных действиях. Брежнев фактически шел у них на поводу», — признавал десятилетия спустя посол А.Ф. Добрынин