Время от времени мы предавались мечтам о том, как он защитит докторскую диссертацию и займет вакансию, которая, как мы надеялись, откроется в Университете Джеймса Мэдисона как раз в нужное время. Это будет бессрочный контракт, тем более что Кремер говорил, что сделает все возможное для того, чтобы Бен его получил. И нам больше никогда не придется беспокоиться о деньгах.
Кроме того, Бен прекрасно подготовлен к самостоятельной жизни. Долго взрослеть ему не пришлось: его родители работали за почасовую оплату на самых непрестижных местах, а до этого многие поколения его предков и вовсе собирали хлопок на плантациях, но его семья, невзирая на все трудности, продолжала оставаться сплоченной и целеустремленной, настоящим приером для общества.
Главной (и довольно быстро обнаружившейся) проблемой в наших отношениях было то, что у меня было неспокойное настоящее и испорченное прошлое. А у него — нет. И он замечательно помог мне справиться с этим.
Единственным недостатком в данном случае было то, что он, как правило, был не лучшим собеседником, когда разговор заходил о его собственных проблемах. Было похоже, что чем серьезнее эти проблемы, тем меньше он был склонен их обсуждать.
Но и эту неизведанную территорию мы теперь освоили: мои трудности стали и его трудностями. После того, как Бен вернулся домой, мы всю ночь обсуждали произошедшее. Он согласился со мной, что все найденное в нашем доме бригадой шерифа наверняка принадлежало моему брату. Я и звонила, и писала Тедди, но не получила никакого ответа. Бен, побывав у себя, тоже спросил о нем, но его соседи сказали, что и близко не видели Тедди.
Мы планировали убедить Тедди признаться, что найденные наркотики принадлежали ему. Если это означало, что у него проблемы с законом, пусть так и будет. Только одним я не могла пожертвовать во имя спасения Тедди: Алексом.
Более того, нам придется обратиться в социальную службу и дать им понять, что мы не наркоманы и не издеваемся над детьми.
Чтобы выяснить все необходимое для этого, Бен стал рыться в интернете. Вскоре он нашел справочник для родителей, у которых есть дети на иждивении, и мы стали внимательно изучать его. В течение двадцати четырех часов после изъятия ребенка социальные службы должны были подать ходатайство в Суд по делам несовершеннолетних и по семейным делам для вынесения постановления о принудительном отчуждении.
Насколько я могла судить, вряд ли мы могли что-нибудь противопоставить этому постановлению. Адвокат службы социального обеспечения наверняка все уши прожужжал судье рассказами о том, какие мы ужасные родители.
Если судья разделит его точку зрения, нам, в свою очередь, тоже назначат адвоката. В течение пяти рабочих дней будет проведено предварительное слушание касательно лишения родительских прав, в ходе которого судья наверняка станет распространяться о злоупотреблениях и ненадлежащем уходе за ребенком. Тридцать дней спустя состоится судебное слушание, на котором этот первоначальный вывод наверняка будет подтвержден. Затем состоится слушание по делу, на котором судья утвердит воспитательную программу в приемных семьях.
И так далее, и так далее.
Изучаемый нами документ оканчивался забранной в рамку и выделенной жирным шрифтом сентенцией.
«Если не подчиниться требованиям Суда, можно навсегда утратить родительские права, — говорилось там. — «Немедленно начните работать над этим».
Я понимала, что сейчас главное для нас — не давать соцслужбам ни малейшей зацепки, и первое, что нужно было предпринять, — это убедить их не выносить решения о принудительном отчуждении.
Именно это и подвигло нас на капитальную уборку: три часа подряд мы лихорадочно прибирались, расставляя по местам все, что было разбросано, лишь бы придать всему благопристойный вид на тот случай, если кто-то захочет посетить наш дом.
Все это время я практически слышала, как в дверь стучится «система». Людоеды собирались атаковать. И они изрядно проголодались.
Глава 9
Мы прибыли в Социальную службу долины Шенандоа за несколько минут до ее официального открытия в 8:30 утра. Днем, кстати, ее здание выглядело ничуть не привлекательнее, чем вчера вечером.
Хотя мы чертовски устали, все же попытались привести себя в божеский вид. Я надела платье с коротким рукавом и вырезом на горле. С волосами мало что можно было поделать: у меня просто не было времени принять душ. Так что я собрала их в пучок и застегнула заколкой. Оставалось лишь надеяться, что свеженанесенный макияж не позволит мне окончательно сойти за зомби.
Бен же изо всех сил старался выглядеть респектабельным молодым ученым. На нем были брюки и пиджак, который, благодаря декоративным заплатам на локтях, делал его почти профессором. Его очки в толстой оправе — иногда он в шутку называл их «очки Икс-Малькольма» — окончательно дополняли имидж. Его рубашка была хорошо выглажена и аккуратно заправлена в брюки. Как-то он рассказал мне, что столь болезненное отношение к своему внешнему виду возникло у него из-за нежелания дать миру белых даже самый ничтожный повод навесить на него любой присущий молодым афроамериканцам ярлык.
В целом, как мне казалось, мы выглядели как вполне ответственные родители.
— Ну что, мы готовы? — спросила я.
Он ободряюще похлопал меня по руке.
— Все у нас будет хорошо, — сказал он. — Ведь нам нужно просто говорить правду, так?
Он сказал это с уверенностью, обычно свойственной людям, которым никогда не внушали: катастрофа всегда ближе, чем ты думаешь. Он полагал, что ситуация находится у него под контролем; а поскольку моральная правота была на нашей стороне, «система» должна была прореагировать соответственно.
Я-то лучше все понимала. Сразу после того, как будет издан приказ о принудительном отчуждении, наша семья станет очередным мелким камешком в бурном потоке, вспухшем от весеннего паводка.
Тем не менее я улыбнулась, хотя и нервно.
— Да, конечно. Пойдем.
Мы вышли из машины и пересекли парковку. Добравшись до зоны ожидания внутри здания, мы сунули водительские права в толстое стеклянное окошко конторки. Сидевшая за ним женщина едва взглянула на нас, но затем все-таки предложила занять места на синих псевдокожаных креслах.
Чего она и не подумала нам сообщить, так это то, долго ли нам придется просидеть в этих самых креслах. С этим аспектом сферы социальных услуг я еще не познакомилась. А между тем это был один из приемчиков, с помощью которых «система» как бы заставляет вас постепенно утрачивать человечность, постоянно напоминая о том, сколь ничтожно для нее ваше время.
Немного погодя даже Бен стал терять терпение и нахмурился, взглянув на часы в телефоне: такой жест был для него весьма показателен.
А я просто цепенела, снова переживая те многочисленные случаи, когда мне доводилось оказываться в этом офисе: здешняя мебель изменилась, но я готова была поклясться, что сваленные в углу игрушки были теми же. Я была до крайности перепугана этим ожиданием: что же произойдет, когда эти чинуши наконец закончат вопрошать свой хрустальный шар?
Через полтора часа дверь, располагавшаяся рядом со стеклянным окошком, наконец открылась. Женщина в квадратных очках, с волосами, намертво стянутыми в хвост, спросила:
— Баррик?
Я вскочила; мне показалось, что внутри меня затрепетал каждый нерв.
— Да?
— Я Тина Андерсон. Специалист по семейным услугам, назначенный вести дело вашего сына. Пройдемте со мной, пожалуйста.
Пока мы шли по лабиринту присутственных помещений, лицо Тины Андерсон не выражало совершенно ничего. Я думала, что в итоге мы попадем в один из крошечных офисов, попадавшихся нам по пути. Вместо этого она привела нас в самую глубь здания, к двери, на которой было написано «Директор».
Когда она постучала, у меня внутри словно все перевернулось. Директор? С какого боку тут директор? За долгие годы контактов с социальными службами мне ни разу не приходилось иметь дело с их руководством.
— Входите, — произнес женский голос.
Женщина, сидевшая за столом в комнате, была пожилой; у нее были светлые завитые волосы. Ее мясистое лицо было обильно накрашено. Дряблая шея была щедро усыпана кожными бляшками. Ее костюм вышел из моды давным-давно и сидел на ней ужасно.
Я сразу же прониклась к ней презрением. Причем вовсе не потому, что она была некрасива или плохо одета. В детстве по отношению к работникам социальных служб у меня выработалось некое шестое чувство. Я всегда могла точно сказать, кто из них еще сохранил остатки человечности, а кто уже полностью ее лишился. Обычно на это у меня уходило не больше пяти секунд.
Эта мадам провалила тест на третьей секунде. Насколько я понимала, человечностью здесь и не пахло. Когда мы вошли, она встала и указала на круглый стол в углу.
— Здравствуйте, миссис Баррик, — надменно сказала она, причем голос ее звучал так, словно исходил не из связок, а откуда-то из челюстей. — Садитесь, пожалуйста.
Мы сели. Бен по-прежнему не терял спокойствия и самообладания. Он до сих пор не понимал, насколько мы теперь зависимы от людей, сидящих в этих стенах.
Обе женщины тоже сели за стол, протянув нам свои визитки. Директрису звали Нэнси Демент.
— Я знаю, что вы были здесь вчера вечером, когда искали своего сына, — сказала она. — Я хотела бы начать с того, чтобы заверить вас: он в безопасности и о нем хорошо заботятся в одобренной законом приемной семье.
— Спасибо, — сказала я.
— Надеюсь, вы обратились к шерифу?
— Нет. Пока нет.
Мои слова, похоже, слегка удивили ее.
— Итак, первое, что вам следует понять: хотя наши ведомства и сотрудничают, каждое из них действует самостоятельно. То, как пойдет дело с обвинением вас в хранении наркотиков, зависит исключительно от решения прокуратуры Содружества. Мы к этому не имеем никакого отношения. Наша единственная забота — ваш ребенок.
— Понимаю.
— Я также хочу, чтобы вы знали, что нашей первоочередной целью является воссоединение детей со своей биологической семьей. И каждый из нас желает вам того же, но, перед тем как добиться результатов, предстоит еще очень многое. У нас, кстати, есть кое-что, с чем вам следует ознакомиться.