А мои родители? Ха. Я даже не могла представить, в какой яме они сейчас пребывают. Если только вообще живы. Проще простого было представить, как один из них убивает другого либо себя.
Так что во всех смыслах мы были предоставлены сами себе.
Одно можно было сказать наверняка: никакой финансовой лазейки, позволявшей нанять частного адвоката, у нас не оставалось. Еще повезет, если мы сумеем сохранить дом.
Медицинскую страховку нашей семьи я тоже только что потеряла. По идее от «Даймонд Тракинг» мне полагался план, COBRA[17], но я сомневалась, что теперь нас станут по нему обслуживать.
А самой большой проблемой было вот что: как мне убедить судью вернуть Алекса, если я теперь не могла удовлетворить даже его основные потребности?
До меня вдруг дошло, как чувствуют себя люди, живущие в странах третьего мира, где вечно идет война, а земля усеяна минами. Всякий раз, когда я планировала какой-то новый шаг, под моими ногами, казалось, происходил взрыв.
К тому времени, когда я добралась до кампуса, я уже отчаялась найти Бена. И как же я была рада, что сейчас у него не было занятий. Это значило, что мы сможем хоть немного поговорить.
Я могла бы позвонить и спросить, где он находится, но у меня все еще не было телефона. Может быть, в конце концов, Бен был прав, когда так настойчиво говорил об этом утром. Меня уже сильно достало то, что в плане коммуникаций я нахожусь в мрачном средневековье.
Неважно. Придется искать его по старинке. Я припарковалась и направилась в библиотеку, где ему предстояло вести кружок.
Все бы хорошо, но его там не было. Крошечная комната была темной и запертой.
На всякий случай я все же постучала. Никаких признаков Бена.
Единственным другим местом, где он мог быть, была кафедра истории. У него и других кандидатов в доктора наук были рабочие места в комнате без окон, которую они называли «кладовкой для веников».
Исторический факультет находился на втором этаже Джексон-холла, через дорогу от библиотеки. Я шла так быстро, как только могла, минуя замечтавшихся студентов, каждый из которых, казалось, блаженствовал в своем маленьком студенческом коконе.
Я поднялась по лестнице, пройдя через небольшую приемную кафедры, затем по длинному коридору кабинетов, где работала профессура, один из которых, как я надеялась, когда-нибудь будет принадлежать моему мужу.
Когда я добралась до «кладовки для веников», меня снова постигло разочарование. Бена не было и там. Маленькие столы, как и всегда, были забиты книгами и бумагами, но за ними не было никого.
Я направилась в приемную, где сидела пожилая женщина и смотрела на экран своего компьютера. «Должно быть, — подумала я, — это секретарь кафедры».
— Извините, — сказала я, и она подняла глаза от экрана. — Я пытаюсь найти Бена Баррика. Вы видели его?
Она наклонила голову.
— Бен Баррик?
Должно быть, она недавно здесь работает.
— Он аспирант. У него есть рабочее место в холле.
— Я знаю, о ком вы говорите, — сказала она. — Но его здесь нет. Бен больше не участвует в программе.
Я покачала головой, отказываясь верить словам, которые слышала.
— Вы уверены, что мы говорим об одном и том же человеке? Мой Бен Баррик ростом пять и девять, у него очки, он темнокожий. Он… в этом семестре он готовит класс профессора Кремера.
— Да, это тот самый Бен Баррик, — сказала она. — И я могу заверить вас, что никого для профессора Кремера он не готовит. Профессор Кремер уволился прошлой весной. Сейчас он работает в университете Темпл в Филадельфии. Разве вы не в курсе?
Глава 20
Эми Кайе могла обойтись с банкой спрайта, на которой в изобилии осталась ДНК Уоррена Плотца, двумя различными способами.
Первый способ состоял в том, чтобы положить ее в конверт с вещественными доказательствами и отправить его по почте в Западную лабораторию Департамента судебной экспертизы Вирджинии, государственное учреждение, расположенное в Роаноке.
Там этот конверт занял бы последнее место в очереди огромного количества улик, стекавшихся со всей западной части Вирджинии. Убийства, правда, были в приоритете. Все остальное обрабатывалось «в порядке поступления». Среднее время ожидания ответа, согласно последнему докладу Департамента криминалистики, составляло 156 дней.
А можно поступить с этой баночкой и не совсем традиционным способом, который включает в себя вождение автомобиля и попрошайничество.
И она предпочла сесть за руль. С банкой из-под спрайта, лежащей в запечатанном пакете для хранения улик на переднем сиденье, она добралась до шоссе 81. Затем продолжила путь на юг через горы Голубого хребта, наслаждаясь пейзажем, когда приходилось ехать за медленно движущимися грузовиками.
Она была уже на полпути, к югу от Лексингтона, когда зазвонил ее телефон. Она почти застонала, когда увидела, что звонит Аарон Дэнсби.
— Эми Кайе.
— Эми, это Аарон.
— Привет.
— Ты где?
Адвокат Содружества редко проявлял интерес к тому, где она находится или что сейчас делает. В работе Аарона Дэнсби это был один из многих приятных моментов. Он, правда, был не из тех боссов, которые постоянно дышали кому-то в затылок — главным образом потому, что его ничего не волновало, но тем не менее. Если она не присутствовала в суде, Эми могла распоряжаться своим рабочим графиком как угодно.
— Э-э, везу кое-какие вещдоки в Роанок. А что такое?
— Я думал, ты сегодня представляешь Большому жюри Коко-маму.
— Ну да, — ответила она.
— О’кей. Я хочу сделать это вместе с тобой.
Лицо Эми превратилось в один сплошной знак вопроса.
— Не уверена, что я тебя поняла.
— Без обид, но я думаю, что на Большое жюри произвело бы реальное впечатление, если бы перед ними предстал адвокат Содружества, парень, которого уже фактически избрали, а не его первый заместитель. Я немного поговорю с ними, произнесу пламенную речь, скажу им, насколько важно это дело. А там — по обстоятельствам.
Как же Эми хотелось записать этот разговор, чтобы потом проиграть эту запись на следующем заседании Исполнительной конференции адвокатов Содружества. В противном случае никто бы ей не поверил.
— Аарон, — сказала она, осторожно подбирая слова, — Большое жюри собирается за закрытыми дверями.
— Ага, знаю.
— Значит, мы туда не вхожи.
Несколько секунд Эми слушала только мертвую тишину на линии связи. Даже отбыв три года из четырехлетнего срока на своей службе, Аарон Дэнсби по-прежнему не понимал большинства основных принципов.
— О, — выдал он наконец.
— Они могут задавать вопросы следователю или свидетелям, которых захотят услышать, но мы фактически лишены права находиться там, если только мы не выступаем в качестве свидетелей или если секретарю не понадобится наша консультация.
— О, — снова сказал он.
Она уже наслаждалась этим, поэтому добавила:
А если даже ты или я войдем в зал суда без приглашения и начнем говорить, это лишит законной силы любое доказательство, которое мы смогли отыскать.
— Хорошо. Я понял, — сказал Дэнсби.
— Я дам тебе знать, когда секретарь оформит ордер на арест. Уж я-то в курсе, какой ты охотник до этого.
— Ну хорошо. Спасибо, — он неожиданно заговорил своим политическим голосом, который больше напоминал командирский — и звучал, кстати сказать, весьма фальшиво. Впрочем, его обычный голос был фальшивым по природе. — С нетерпением жду информации о… об оформлении ордера на арест. Хотелось бы слить это…
Затем, что было удивительно, он постарался исправиться.
— Я хотел бы сообщить средствам массовой информации, как только у нас появится обвинительное заключение.
— Конечно, Аарон.
— Поговорим позже.
— Договорились.
Она повесила трубку. А потом, впервые за несколько дней, засмеялась.
«Вестерн Лаборатори» и в начале своей деятельности не была старым зданием, а благодаря недавней реконструкции, в которую были вложены многие миллионы, теперь стала еще более модерновой: здесь производилась любая передовая электроника, от суперсовременных гаджетов до сертифицированных систем LEED[18].
Эми вошла в кабинет ее директора, человека с густыми белыми бровями, которого звали Чап Берлсон.
Сумку с вещдоками она держала в левой руке.
Протянула правую руку через стол, когда Берлсон встал.
— Доктор Берлсон, я — Эми Кайе из прокуратуры Содружества округа Огаста, — сказала она.
— Округ Огаста, — сказал он. — Это же у черта на куличках.
— Всего лишь час езды, — сказала Эми. — Не такие уж и кулички.
— Садитесь, садитесь, — дружелюбно сказал он, указывая на стоящие у стола стулья. Эми выбрала тот, что слева. — Так чем могу быть полезен, мисс Кайе?
— Вы можете помочь мне поймать насильника, — размеренно произнесла она.
— Рад слышать. Этим мы здесь тоже занимаемся.
— Отлично, — сказала она, продемонстрировав свой пакет и аккуратно положив его на стол. — А можете ли вы в порядке исключения заняться этим срочно?
Его брови на мгновение поднялись, а затем снова опустились. — Как вам сказать, мисс Кайе. Со срочностью всегда проблемы, разве нет? Позвольте мне объяснить, как у нас все устроено тут, на западе. Может быть, вы не в курсе, но у нас…
Эми скороговоркой прервала его:
— Очередь из двенадцати сотен дел, и все они очень важны для кого-то из штата; каждый считает свой вопрос самым серьезным из всех; вам приходится соблюдать правомерность действий по отношению ко всем юрисдикциям, представители которых рассчитывают на вас в отношении судебно-медицинских услуг. Да, сэр. Я очень даже в курсе.
Быстрая усмешка промелькнула по лицу Берлсона, но потом к нему вернулась обычная маска безразличия. — Вы прямо процитировали меня, мисс Кайе.
— Знаю. Поэтому и пытаюсь убедить вас в том, что мое дело важнее любых других. Мне пришлось пренебречь заседанием Большого жюри в округе Огаста, чтобы приехать сюда и убедить вас в этом.