И как много потеряли мы оба. Ведь мечты Бена были и моими мечтами. Сколько раз — до того, как все пошло кувырком — мы на пустой желудок выпивали здоровенный пакет вина и искренне верили в светлое будущее миссис и мистера-профессора Бенджамина Дж. Баррика.
Теперь все это закончилось. По крайней мере для меня.
А для него, может быть, и нет. Глядя на него, я поражалась мыслью, как ему было страшно продолжать жить со мной. Бена можно было сравнить с прекрасной птицей, но эта птица, когда мы были вместе, каждый день жертвовала одним своим пером. И скоро эта птица просто не сможет летать.
Я не могла допустить этого. Я схватила его за руки и опустила глаза, пытаясь встретиться с ним взглядом — ведь он по-прежнему сидел, повесив голову.
— Бен, но почему бы тебе в самом деле не обратиться в Темпл! Позвони Кремеру. Прошу, нет — умоляю. Скажи ему, что ты совершил ужасную ошибку, что наконец прозрел и готов пойти на любые жертвы, которые только понадобятся. И он примет тебя. Он любит тебя. Он позволит тебе продолжить свою работу с того места, на котором вы остановились, и вы закончите ее в кратчайшие сроки. Ведь кто знает? Вдруг ты вернешься к возможности иметь светлое будущее.
Он по-прежнему не смотрел на меня, и я продолжала:
— Ведь это то, что тебе нужно. Я желаю тебе того же. У нас тут черт знает что происходит… Слушай, сейчас у меня нет ни времени, ни энергии на то, чтобы оставаться женой. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы справиться с этим обвинением в хранении наркотиков и вернуть Алекса: я уже знаю, чего можно добиться от представителей соцслужб. Не пытайся меня остановить: этим ты сделаешь хуже нам обоим. Можешь в понедельник подать на развод. Я не буду оспаривать. Видит бог, нам нечего делить. Просто возьми из дома все, что захочешь, и уйди отсюда как можно дальше, хорошо? Не могу я жить, зная, что являюсь кандалами, которые сковывают тебя по рукам и ногам, не дают развиться твоему потенциалу. Просто уйди. А потом как-нибудь напиши мне письмо и расскажи, какое выгодное местечко ты нашел. Может, построишь там неплохую карьеру. Вот самое лучшее, что ты можешь для меня сделать.
А напоследок — и я действительно хотела ему это сказать — я добавила:
— Я всегда буду любить тебя. Прощай.
С этими словами я встала из-за стола и побежала к выходу, пока он не успел заметить слезы в моих глазах.
— Мел, подожди…
Но я уже была за дверью, направляясь назад по коридору к камерам, направляясь туда, где не могла бы слышать, как он зовет меня; туда, где я могла бы остаться наедине со своими муками; туда, куда — как бы дерьмово все ни было — я бы никого с собой не взяла.
Разве что кроме Алекса.
Хотя для нас, похоже, было слишком поздно.
Глава 23
Все выходные тяжесть на душе у Эми Кайе никак не проходила.
Прошло четыре месяца с тех пор, как Уоррен Плотц совершил очередное нападение на женщину. К настоящему моменту он должен превратиться в один сплошной сгусток скопившейся сексуальной энергии, и этот сгусток вот-вот взорвется. Эми практически слышала, как тикает детонатор.
И понимание того, насколько она была близка к получению настоящих доказательств, с помощью которых его наконец-то можно было бы привлечь к ответственности, превратило ожидание в какой-то изощренный вид пытки. Вроде китайской пытки водой.
Она всерьез задумывалась над тем, чтобы поймать его на месте преступления или по крайней мере помешать его очередному нападению. Затем она отвергла эту идею, справедливо сочтя ее смесью глупости и безрассудства. Она была юристом, а не полицейским. Она боролась с преступностью в зале суда, а не на улицах.
Но все равно. Он был где-то там. И наверняка уже преследовал очередную жертву.
Сможет ли она его арестовать? Как же заманчиво это звучало. Давняя жертва много лет спустя выдвигает догадку… тот факт, что Плотц нападал и на других… то, как образ действий Плотца вписывался во временну́ю схему нападений…
На суде все это выглядело бы просто прекрасно. Но Эми должна была быть честна перед собой: далеко не все в этом деле аккуратно клеилось друг к другу. Опасность заключалась в том, что, если она арестует его, а судья позднее постановит, что у нее нет объективной причины, обвинительный приговор может попросту рухнуть. Все жалуются на то, что реальный преступник может быть освобожден из-за какой-то мелкой ошибки в процессе, какой-то формальности. Но они, кажется, забывают простую истину: закон и есть чистая формальность.
Она просто должна быть терпеливой.
Но это заставило ее пронервничать все выходные. Обычно Эми не контактировала с офисом шерифа в субботу или воскресенье. Джейсон Пауэрс должен позвонить ей, если что-то случится. В противном случае она понимала: придется ждать понедельника.
В эти выходные она четыре раза звонила диспетчеру, чтобы спросить, не произошло ли какого-либо серьезного преступления. В промежутках между звонками она так волновалась, что то и дело таскала Бутча на прогулки, пытаясь успокоиться. Собака же просто выбилась из сил.
Но, когда она проснулась утром в понедельник, все еще ничего не произошло.
«Ничего не поделаешь» — всякий раз говорили ей в таких случаях.
На работу в то утро она шла очень медленно. Ночью над долиной Шенандоа повис густой, плотный туман: было похоже, что ему потребуется весь день, чтобы рассеяться. А то и целого дня не хватит.
Но обычно Эми нравилась такая погода по утрам. Именно она делала жизнь в долине интересной, непредсказуемой. И, казалось, она лучше понимала горы, именно когда они возникали из рассеивающейся пелены.
Но сейчас эта пелена выглядела зловеще.
Она могла выдохнуть: днем было безопасно. Плотц предпочитал темноту раннего утра.
Поэтому Эми с нетерпением ждала именно наступления дня, чтобы попытаться отвлечься, сосредоточившись на другой работе, которая давно ждала ее. Вместо этого, прибыв в офис, где работали адвокаты Содружества, она с удивлением обнаружила написанную от руки записку от Аарона Дэнсби.
Эми,
Пожалуйста, зайди ко мне как можно скорее. Это важно.
А.Г.Д.
То, что Дэнсби оказался в офисе в понедельник утром, было уже само по себе необычно. Для него утром понедельника обычно являлась середина среды.
Желая поскорее покончить с этим, она убрала все со стола и отправилась в его красиво обставленный угловой кабинет, который специально украшала его жена Клер; в результате он стал выглядеть так, словно сошел со страниц Южной жизни[19].
— Привет, — сказала она, просунув голову в приоткрытую дверь. — Ты меня искал?
— Да, заходи.
Под глазами у него темнели мешки. Он все еще слегка походил на Мэтью МакКонахи, но теперь казалось, что этот МакКонахи тронулся умом.
— Ты в порядке? — спросила Эми, проявляя обычно не свойственную ей заботу о благополучии своего босса. — Выглядишь сильно усталым.
— Да, да, я в порядке, — сказал он, отмахиваясь, когда Эми подошла к его столу. — Мне нужно поговорить с тобой о Коко-маме.
— Знаешь ли, у нее есть имя. Мелани Баррик.
— Какая разница.
Эми нахмурилась. — Ну и что там насчет нее?
— Ты видела субботнюю газету?
— Да. И?
— Партия тоже ее видела.
Когда Аарон говорил о партии, он имел в виду местную политическую партию, к которой и сам принадлежал. Для Эми ее состав представлял загадку: не то это была сравнительно большая группа законопослушных граждан, не то лишь босс и группа его сопящих осведомителей, заседающих в прокуренной комнате. В любом случае сомнений в важности поддержки этой партии не было никаких. Она понимала, что без этой поддержки Дэнсби никогда бы не выиграл выборы. И его предстоящее переизбрание зависело тоже от нее.
— Та-а-ак, — сказала Эми. — И что дальше?
— Они беседовали об этом на собрании вчера вечером. Потом заговорили о планах на ноябрь. В основном речь шла о государственных офисах, но в разговоре прозвучало и имя адвоката Содружества. И мне, честно говоря, этот разговор не совсем понятен. Все звучало как-то смутно.
— Смутно… насчет чего?
— Линия! — взорвался Дэнсби. — Партийная линия! Моя кандидатура под сомнением!
Эми вдруг поняла, почему Дэнсби выглядел таким уставшим. Похоже, он, будучи слишком взволнованным, не спал всю ночь. В округе Огаста на протяжении нескольких поколений действовала однопартийная система. И если найдется кто-то, как следует разбирающийся в этой самой партийной линии, велики были шансы, что Дэнсби останется без работы. А это никак не способствовало его карьере, которую он так старательно строил. Вундеркиндам не полагалось терять голоса во время переизбрания.
— Извини, тебе придется еще кое-что прояснить мне, — сказала Эми. — Какое отношение партия имеет к Мелани Баррик?
— Прямого отношения она не имеет. Но это засело у них в головах. Я думал, что после Муки Майерса я показал им, что могу справиться с этой работой. Но слышала бы ты, что они говорят о Коко-маме. Типа, как это: женщина и мать, торгующая наркотиками? Это же… моральная деградация… попрание законности и порядка…
«Оставь эти фразочки для присяжных», — подумала Эми.
— Разве адвокат Содружества позволил бы произойти подобному, находясь на посту? — продолжал Дэнсби. — Когда мы прижали Муки, то прижали как следует. Майерс провел минимум десять лет в качестве почетного гостя Содружества Вирджинии, и вряд ли недавно поданная им апелляция хоть что-то изменит. Я уверен: крайне важно не давать никакого спуску и этой Коко-маме. Это покажет партии, каков я на деле. Когда суд? Мы можем перенести дату?
— Дата еще не определена. Ее даже пока не привлекали к суду.
— Давай сделаем все, чтобы ускорить ход событий. Партия заканчивает сессию в середине апреля. Я хочу, чтобы к тому времени Коко-мама была осуждена.
— Аарон, уже март, — она остановилась, чтобы посмотреть на телефон, — двенадцатое число. Сомневаюсь, что до середины апреля мы сумеем хотя бы отыскать судью, у которого найдется время для разбирательства подобного масштаба.