поняла, что в итоге это может сработать против нее самой. Каждый вопрос, который она задавала, казалось, давал ему очередную возможность конкретизировать свой рассказ.
И к чему это все привело? Да почти ни к чему. Что бы ни говорил муж, кокаин, найденный вместе с мобильным телефоном его жены, никуда не делся. И она знала, что судья Роббинс, сам когда-то работавший прокурором, не забудет этого.
После окончания допроса Бена Баррика защита вызвала Муки Майерса. Было совершенно очевидно, что у последнего на это не было ни малейшего желания, а Ханиуэлл при этом так и пытался влезть ему в душу: возможно, он намеренно пытался вывести свидетеля из себя, чтобы тот наконец начал говорить.
Тупицей Майерс определенно не был. Может, он и болтал о чем-то в тюрьме с Беном Барриком, однако ему хватало ловкости увиливать от дачи внятных показаний, которые фиксировались в протоколе. Всякий раз, когда Ханиуэлл затрагивал вопросы, которые могли повредить обвинению или подтвердить показания Баррика, Майерс говорил: «По рекомендации моего адвоката я обращаюсь к пятой поправке, чтобы не навредить самому себе».
Этот милейший уголовничек явно умел держать рот на замке.
Когда ей предложили провести перекрестный допрос свидетеля, Эми отказалась. В этом не было никакой необходимости. Защите показания Майерса никак не помогли. И она хотела, чтобы все так и оставалось.
Дальше Ханиуэлл вызвал Бобби Рэя Уолтерса, соседа семьи Баррик. Тот предъявил видеозапись посредственного качества, на которой было видно, как Ричард Кодури едет по подъездной дорожке Мелани Баррик в 1:01 пополудни в понедельник, 5 марта, за день до рейда, проведенного представителями шерифа. Был и фрагмент, на котором, шестнадцать минут спустя, он ехал в обратном направлении.
Защита явно пыталась убедить суд, что наркотики подбросил именно Кодури. Все его поступки подтверждали показания Кемпе. При перекрестном допросе вскоре выяснилось, что ни Уолтерс, ни кто-либо другой не знали, чем занимался Кодури в течение этих шестнадцати минут. Было весьма вероятно, что он отправился в дом Баррик, чтобы купить наркотики, как он и сообщил детективу Кемпе.
К тому же Эми решила, что акцентировать внимание на участии Кодури в этом деле было бы огромной ошибкой. Любой совершенный им поступок только лишний раз раздражал судью.
Возможно, как раз по этой причине Роббинс объявил перерыв на обед, как только Уолтерс закончил свою речь. Лучшего момента Эми не могла и желать. Все время, пока Роббинс жевал свой бутерброд с тунцом, он думал о Ричарде Кодури, бедолаге-мертвеце.
Но, разумеется, это была только одна, причем не самая значительная причина, по которой она так ждала перерыва. Когда Роббинс в последний раз мелькнул краешком судейской мантии и исчез из поля зрения, она достала телефон и отправила сообщение Джастину Херцогу. Начала она с того, что обратила его внимание: к обозначенному ей вопросу стоит относиться с исключительной осторожностью. Далее последовала просьба о предъявлении обвинения тому самому субъекту Б, который был выявлен в ходе дела.
Притчетт — он же посетитель номера 307 — некоему исполнительному лицу из департамента шерифа округа Огаста.
Поставив на сообщении пометку — «Срочно», Эми нажала кнопку — «Отправить».
Глава 58
Когда меня вновь привели в зал суда на дневное заседание, Бен, Тедди и Венди собрались вместе в третьем ряду. Бен поднял мне навстречу большой палец. Тедди помахал рукой. Венди неловко улыбнулась.
Мои родители теперь сидели рядом с ними. Должно быть, они долго разглядывали моего брата и сделали вполне обоснованные предположения. Правда, мне оставалось только представлять, как будет выглядеть наше возможное семейное воссоединение.
Я повернулась и присела рядом с мистером Ханиуэллом.
— Все идет хорошо, так ведь? — тихо спросила я.
— Скоро узнаем, — было все, что он ответил.
Наконец заседание продолжилось. Я ожидала от своего адвоката настоящего юридического чародейства, поэтому была слегка разочарована, когда он заявил:
— Я хотел бы вызвать Маркуса Питерсона.
Я не понимала, чем мог бы помочь мне добряк Маркус. Впрочем, наверняка из него выйдет хороший свидетель. Он мог подтвердить, например, что я не была наркоманкой. Но насколько это могло помочь?
Открылась задняя дверь, и вошел Маркус. Он не смотрел на меня, когда проходил мимо стола защиты. Вид у него был как у мальчишки, напялившем отцовский пиджак. Когда он был приведен к присяге и сел за кафедру для свидетелей, я почти почувствовала, как ему неудобно.
— Спасибо, что присоединились к нам, мистер Питерсон, — сказал мистер Ханиуэлл. — Я знаю, что этот поступок потребовал от вас большой смелости.
Смелости? Просто сказать, что я была порядочным человеком, никогда не продававшим кокаин?
— Спасибо, — сказал он своим мягким голосом.
— Когда вы познакомились с ответчиком, то есть с миссис Баррик?
— В две тысячи одиннадцатом. Я был менеджером отделения «Старбакс» в Стонтоне и нанял ее в качестве бариста.
— Как бы вы описали ваши отношения с ней?
— То есть как я отношусь к ней персонально, или что я мог бы рассказать ей и другим людям? — загадочно спросил он.
— Если угодно, оба варианта.
— Ей и кому угодно я бы сказал, что мы добрые друзья, не более того.
— Но ведь это не вся правда, не так ли? — поинтересовался мистер Ханиуэлл.
— Да, не вся.
— Не могли бы вы сообщить суду, что вы имеете в виду?
— Если честно, я влюбился в Мелани Баррик с тех пор, как впервые увидел ее.
Ой-ой.
Я почувствовала, как запылали мои щеки. Ведь Бен постоянно твердил мне об этом. И мне стало крайне неловко, что Маркус оказался в зале суда.
Но я до сих пор не понимала, как это связано с делом о наркотиках.
— Вы когда-нибудь выражали ей свои чувства?
— Нет, — сказал он. — Но я был близок к тому, чтобы сделать это, много, много раз. Если честно, то я просто мечтал перед ней объясниться. Сколько раз я прокручивал эту сцену в голове, когда не мог заснуть или просыпался слишком рано.
— Но вы так и не сделали этого?
— Нет. Думаю, что поначалу мне казалось неуместным нарушение субординации, я ведь был ее начальником. А потом она начала встречаться с Беном Барриком, и… Думаю, я всегда знал, что она не ответит мне взаимностью. Для нее наши отношения были дружбой и ничем больше.
— Но вы настойчиво поддерживали эту дружбу?
— Да. Я думал, что лучше уж пусть Мелани хоть немного общается со мной, чем вовсе не контактирует.
— Вы ведь женаты, не так ли?
— Да, но, по правде говоря, это не важно. Я бы, не раздумывая, расстался со своей женой, если бы у меня появился даже малейший шанс завести отношения с Мелани.
— Ваша жена знает об этом?
— Возможно. Я, правда, всегда все отрицал, но не могла же она быть настолько глупа, чтобы до конца мне поверить.
Он говорил прямо, без обиняков. И мне оставалось только представлять, какая боль скрывалась за его словами.
— Когда будущая миссис Баррик забеременела, а затем вышла замуж, это как-то повлияло на ваши чувства?
— Нет, хотя мне, наверное, следовало бы сказать да. Тогда я влюбился в нее еще сильнее. Видеть ее беременной было… и горько, и невыразимо приятно. Разумеется, я был в курсе, от кого она забеременела, от этого и горечь. Но наряду с этим я знал, какую радость это ей принесло. Я видел, что будущее материнство просто переполняет ее, и никогда раньше не замечал в ней ничего подобного. Более того, я… Мне просто нравилось, как она выглядела, будучи беременной, вокруг нее словно разливалось какое-то сияние. Я мечтал о том, что было бы, если… если бы я был отцом ее ребенка. Больше всего на свете я хотел воспитывать этого ребенка вместе с Мелани. Наверное, я просто… Я всегда хотел быть рядом с ней, что бы ни происходило. Она так чиста и… совершенна.
В том, как он признавался во всем этом, была какая-то странная жестокость. Даже почти утратив смысл своего существования, мне было горько понимать, какие страдания я причиняла своему близкому другу. И до чего же я радовалась, что Келли не присутствовала на суде. В противном случае мне осталось бы только умереть на месте.
Мистер Ханиуэлл, который явно не собирался тонуть в волнах чувств, выслушивая все это, настойчиво продолжал.
— Но после того, как она забеременела и вышла замуж, вы уже не могли постоянно находиться с ней рядом, верно?
— Совершенно верно.
— И как вы поступили?
— Я стал за ней шпионить.
Внутри меня все оборвалось.
— Что вы имеете в виду? — спросил мистер Ханиуэлл.
— Я подарил ей плюшевого мишку, в которого была встроена камера. И поставил его на полку в детской.
Господи боже. Я изо всех сил вцепилась в край стола, а передо мной всплывало все то, чем я занималась в детской в последние три месяца: сколько раз я беззаботно обнажалась, не обращая внимания на мистера Снуггса, сидевшего на полке, с которой открывался прекрасный вид на мое кресло; сколько было интимных моментов, которые должны были остаться только между мной и Алексом…
И Маркус постоянно подсматривал за всем этим? Выходит, пусть и мельком, но он видел мою обнаженную грудь? Меня так затошнило, что я почти потеряла способность думать.
— И как вы управляли этой камерой? — спросил мистер Ханиуэлл.
— У меня был айпад, который я скрывал от своей жены, от всех. Оттуда и управлял камерой. Когда моей жены не было дома, я доставал его и наблюдал за Мелани.
— На айпаде все сохранилось, не так ли?
— Да.
— И эти записи вы намеревались продемонстрировать суду?
— Да, — сказал Маркус.
— Ваша честь, это — доказательство защиты номер два, — сказал мистер Ханиуэлл, извлекая три футляра для DVD-дисков из своего портфеля. — Здесь материалы с айпада мистера Питерсона. Я узнал об их существовании только в пятницу. Записи не редактировались. Мне бы хотелось воспроизвести их прямо здесь, если это возможно.