ожество стихов о любви, – писал Линдерман, – и вот недавно мой питерский приятель Дима Григорьев прислал мне свою книжку, в которой есть такое прекрасное стихотворение:
Нежные лица педерастов,
горячие руки онанистов,
печальные глаза садистов…
Любовь, любовь, любовь вокруг».
– Вот посмотрите, в газете мои стихи! – Дима протянул принесенную ему минутами раньше газету. – Видите, Дима Григорьев.
Приграничный город, где многие понимают по-русски. Тем более полицейские и пограничники, которым приходится чаще прочих граждан сталкиваться с нашими туристами.
– Да, действительно интересно, – закивали головами чиновники.
– Хотите, я вам автограф оставлю, – уже более уверенным голосом предложил Григорьев.
После чего его отпустили домой, провожая полными немого уважения взглядами. Как же – известный поэт! Впрочем, его документы были в порядке, и к разрушению моста русский литератор явно не имел отношения. Но какова история?!
Другой Китай
На нашей земле, почти не сталкиваясь и не мешая друг другу, живут сразу два Китая. И в каждом Китае, естественно, проживают китайцы. В одном – потомки тех, кто строил красивые пагоды, научился выращивать шелковичных червей, ковать оружие, делать дивный фарфор, в другом…
В Японию, например, по сей день поступают товары из правильного, хорошего Китая. Кроссовки, что я купила на жуткой распродаже в Нагое за тысячу йен (300 рублей на наши деньги) брат умудрялся носить летом и зимой целых пять лет! Ноги в них дышали. Зимой чудесная обувь согревала, летом давала необходимую прохладу. Настоящие китайские халаты – двухсторонние, с чудесной вышивкой, китайские ткани, которые, по слухам, можно пропустить через обручальное кольцо и они не застрянут там, как верблюд в игольном ушке, спокойно просочась через золотые врата.
Совсем другое дело неправильный Китай. Даже не хочется описывать его продукцию – на любом рынке этой гадости навалом.
Вот почему японцы говорят, что Китай – это целый мир, а русские, рассматривая с виду вполне приличную обувь или технику, с замиранием сердца ищут подлянки «made in China».
Хотя в последнее время, судя по всему, неправильный Китай проник-таки и на территорию островов богини Аматэрасу. И, беря знаменитые своей дешевизной и качеством товары Поднебесной, они теперь нередко сталкиваются с той же подделкой, в окружении которой вынуждены жить мы.
Насколько было бы проще потребителю, если бы эти два независимых друг от друга географических образования получили бы и отличные друг от друга имена. Но ни те, ни другие не готовы уступить историческое имя «Китай».
Так что попробуй разберись, представителя какого Китая вы встречаете на экскурсии в Лувре? Потомка легендарных гончаров, что трудились при династии Мин, или одного из тех мерзавцев, что штампуют на фабриках отравленные игрушки для детей.
Задайте вопрос китайцу, даже предварительно напоив его, – он нипочем не признается, что он из неправильного Китая. Стыдно!
И все же сталкиваться с представителями бог весть какого Китая одно, а вот очутиться самому, купив тур с единственной целью прикоснуться к культуре великой страны и вдруг оказаться…
Велик Китай, велик, мудр и прекрасен, отчего у истинно верящих в него всегда есть надежда, что отличит он подлинно любящих и чтящих великую страну от легиона «челноков», стремящихся совсем к другим берегам – к другому Китаю, к другой Японии, к другому Парижу.
В последнее время отчего-то острее острого ощущается неприкрытая двойственность и других прекрасных стран.
Разлив
Ох, и невеселое же утро выдалось у Владимира Ларионова на одном из «Интерпрессконов» в Разливе. А ведь это закон: коли ночь удалась на все сто, наутро жуткое похмелье. «Если где-то прибыло, где-то непременно убудет», – поддерживают со своей стороны ученые физики.
В самом мрачном настроении Ларионов добрался до зеркала и остался крайне недоволен увиденным. А тут еще добавил перца рижский фантаст Сергей Иванов, неожиданно появившийся перед потрепанным Ларионовым, поигрывая хорошо накачанными бицепсами, точно в насмешку трезвый, бодрый и спешащий на ежедневную пробежку.
Окончательно раздавленный здоровым видом Иванова, подавленный и уязвленный в самое существенное место – в гордость, Ларионов вернулся к себе в номер, размышляя о том, что с выпивкой придется завязывать. А куда денешься, раз другие после пьянки – словно огурчики, а он…
Тут дверь скрипнула и медленно начала открываться. Ларионов поднял глаза. Перед ним, слабо покачиваясь в дверном проеме, стоял Борис Штерн. Одетый во вчерашний помятый костюм, бледный, с закрытыми глазами, Борис Гедальевич, выглядел как собственный призрак.
В воцарившейся тишине, выставив перед собой слегка трясущиеся руки, Штерн прошел в номер, бормоча себе под нос: «Тихо, тихо, тихо…», повернул к кровати: «Тихо, тихо…», сгреб с тумбочки початую бутылку водки, безошибочно точным, выверенным движением налил себе треть и выпил.
Все это виртуоз проделал не просыпаясь, ни на секунду не открывая глаз и ни разу не улыбнувшись.
«Тихо, тихо, тихо…». Штерн развернулся, так же медленно, но уверенно проследовал до двери и скрылся за ней.
«Тихо, тихо, тихо…». Ларионов встряхнул головой, отгоняя морок, но в комнате больше никто не возник. Подчиняясь непонятной магии, он потянулся к тумбочке, взял бутылку, плеснул себе в стакан, выпил и…
«Ничего, мы еще попьем», – пообещал сам себе Владимир. Вид похожего на привидение Штерна подействовал умиротворяюще. Тяжелое состояние немножко отпустило, а в голове точно сам собой сложился любопытный термин: «ЗАВСЕГДАДАТЫЙ».
Мы в разливе, как Ленин и пиво.
Преимущество
Водка – не дождь, с неба не падает.
Спросил однажды Сергей Битютский Геннадия Жукова:
– На кой хрен тебе было вступать в Союз писателей? Зачем тебе членство в этой проплесневелой организации? Какая лично тебе от нее польза?
– Очень большая польза, – ответил поэт. – Когда я иду пьяный в ж…, менты меня – цоп, а я им – удостоверение Союза писателей. Они руки разводят и меня отпускают. Видят – уважаемый человек, не какой-нибудь бомж.
По мнению ментов, писателю положено быть пьяным в дупель.
– Я, может, потому и не вступаю сам в Союз писателей, – смеется Битютский, – что вообще не пью и это преимущество мне без надобности.
Писатель и его телохранители
Юра Баладжаров вошел в купе поезда и обомлел – три чеченца! Здоровенные немногословные амбалы, лица кирпичами. Говорят на своем языке, поглядывая на пришлого. Явно обсуждают, что за птица залетела в их гнездо. Посмотрят, пошепчутся, головами покивают. Дискомфорт.
Юра уже чаю попил, умылся, переоделся, лег на верхнюю полку книгу читать, а соседи все шушукаются. Страшно – уснешь, а они тебя ночью зарезать догадаются. Бдить? А что сделаешь в одиночку против троих?
Через час пути один из попутчиков поднялся со своего места и, извинившись, поинтересовался:
– Вы Баладжаров? Вы для нашей Лизы пишете?
Тут-то все сразу и встало на свое место. Дело в том, что за несколько дней до поездки в Питере состоялся концерт чеченской диаспоры, на котором певица Лиза Ахматова выводила Юру на сцену. Там-то его и увидели попутчики.
У нас имя Лизы Ахматовой известно мало, а на Кавказе, в Чечне она звезда первой величины.
– С этого момента поездка сделалась незабываемой, – вспоминает Юра. – Королевская поездка. Я боялся глянуть на что-то на остановке, так как все немедленно покупалось. Я в туалет, они охраняют у туалета, я в тамбур – они за мной.
При этом ни разу не спросили о моих отношениях с Лизой, им было достаточно, что я пишу для нее песни. Очень, очень странно. Ведь у нас как? Стоит узнать, что попутчик каким-то боком связан с известным человеком, и тут же вопросы: с кем живет, сколько получает, а правда то, а правда се?.. Здесь другое – внутренняя интеллигентность, почтение, уважение.
На остановке в Воронеже я вышел прогуляться по перрону. Эти три амбала за мной. Идем по платформе, навстречу милиция.
– Ваши документы.
Я, – ну надо же было выпендриться, – вытаскиваю удостоверение Союза писателей.
– Ага. Писатель, – лейтенант оглядывает молча возвышающихся за мной молодчиков кавказской национальности. – Понятно. А это телохранители.
Он отдал честь и, даже не проверив документы у сопровождающих лиц, отпустил нас всех подобру-поздорову.
Тест
Внезапно отвлекла от ноутбука незнакомая девочка лет девяти. То ли тихо подошла, то ли я, как обычно, погрузилась в текст настолько, что ничего не видела и не слышала.
Я на улице, в парке санатория «Заря» под Питером. Ага, место установлено. Хотя адекватное восприятие полностью еще не включилось. Должно быть, смотрю на нее точно лунатик. Во всяком случае чем-то заинтересовала пигалицу.
Девочка (приглядевшись к моему лицу):
– У вас глаза разные, правый больше левого. Верная примета: сын и дочь.
Я:
– А если тройня?!
После выяснилось, что она таким образом пыталась узнать, одна я или с ребенком.
Пивной сборник
2000-й год. Финальный этап подготовки к печати сборника «Стихи о пиве». Проделана огромная работа, в проекте участвуют несколько замечательных художников, нарисовавших превосходную графику, и поэты, создавшие подборки стихов на тему о пиве.
Уже прошли первое и второе чтения, отобрано некоторое количество графических работ.
Осталось в последний раз пробежать взглядом и…
Неприятное предчувствие возникло уже на подступах к квартире Смира. Плохонькая старая дверца оказалась незапертой. Перекрестившись, я опасливо оглянулась, словно в вонючем, покрашенном ядовито-зеленой краской подъезде кто-то мог, если что, прийти мне на помощь.