Сон
Перевод А. Хузангая
На весь пыльный двор — одна-единственная пальма, как на кладбище. Он всегда думал об этом, проходя по двору. Сегодня его остановил хозяин дома, поливавший землю из шланга:
— Господин!
Черт побери! Встреча с этакой рожей, да еще с утра, сулит одни неприятности. А может, он добрый старик? Иногда нет-нет и вяло улыбнется. Правда, улыбка эта похожа на трещину в древесной коре…
— Ты живешь один, человек еще молодой… Конечно, культурный… О тебе люди хорошо говорят, не жалуются. Но ради бога… Что за вечеринки ты устраиваешь в своей квартире? Духов вызываешь…
— А что, мне отчитываться перед вами?
— Ну, если другим это мешает… И потом, могу же я тебя спросить во имя старой дружбы с твоим покойным отцом!
Его щека задрожала от возмущения.
— Я ни разу не видел тебя на пятничной молитве!
— А какое это имеет отношение к делу?
— Не могу не осуждать правоверного, который забывает свой долг. Вот что я хочу тебе сказать.
Юноша засмеялся коротким смешком. Потом сказал:
— А вы кому молитесь — разве не духам?
— Вовсе нет! Это ты усомнился в вере, ты… а все из-за этого…
Юноша переменил тему разговора:
— Я говорил вам, в туалете стена…
— Не развалится… Знаешь, эти твои вечеринки вызывают у жильцов нездоровое любопытство.
— Я не делаю ничего противозаконного. Прошу вас, примите меры с этой стеной…
— Будет лучше, если мы как раньше, по-хорошему… — Направляя водяную струю подальше, хозяин скороговоркой добавил: — А ремонт сам должен делать.
Вот неприятность — именно в выходной узреть эту физиономию! Улица почти пуста, как бывает, когда начинаются отпуска. Над пригородом облака — тяжелые, неподвижные. После бессонной ночи дико болит голова. Спал не больше двух часов. Едва они кончили «общаться» с духами, его коллега, преподаватель истории, воскликнул: «Давайте поговорим о будущем!» Они проспорили всю ночь — и все без толку. Уже перед рассветом, выходя из дому, приятель со смехом сказал:
— Самое лучшее для тебя — жениться!
С неясной тревогой он забрался в постель, перед глазами стояло знакомое милое лицо. Нельзя быть одинокой пальмой! Почему мама так упорно твердила за несколько дней до смерти: за все, что бы ни случилось, надо благодарить бога?
В этот утренний час кафе было пусто. Он сел на свое обычное место, у выхода в сад, отделявший кафе от железнодорожной платформы. Официант поздоровался с ним, принес газеты. Приготовил кофе, бутерброд с бобами. Он поел, но головная боль не утихала. Отчего все-таки он не мог заснуть всю ночь? Так старался… Вспомнил лекцию по грамматике, которую должен завтра прочесть своим ученикам. Тотчас же перед ним возник образ коллеги-историка, его партнера по бредовым разговорам:
«— Что это значит?
— Ты учишь арабскому, ну хорошо, скажи, бывает сказуемое без подлежащего?
— Язык как море, у него нет границ.
— Умер Мухаммед. Мухаммед — подлежащее. Что за подлежащее? Вот я и занимаюсь вещами, которые вне языковой сферы…»
Подошел официант вытереть мраморный стол.
— Ты зачем вымогаешь деньги у клиентов? — спросил он его.
Тот улыбнулся. Привычная улыбка в ответ на нелепые вопросы. Взял деньги, отошел. «У него умная улыбка, и все-таки… мы ничего не знаем, скользим по поверхности привычных явлений… знаний не хватает, они зыбки, неопределенны…»
Он посмотрел на облако, потом заинтересовался чем-то еще… Все, что попадало в поле зрения, обретало белый цвет. Но белизна была неустойчивой, расплывчатой, как игрушка в руке волшебника. То заливала все, то опадала тяжелой волной. Затем она превратилась в бесформенную темную массу. Поезд, стоявший у платформы, исчез… или растаял в облаке? Ему захотелось опять ощутить абсолютный покой — как перед Буддой в Японском саду. Он вдруг услыхал, как товарищ его, историк, говорит, указывая на Будду: «Покой, истина и победа», потом поясняет свою мысль и произносит: «Покой, истина и поражение». Он собрал всю свою волю, чтобы начать спор…
Листья на дереве дрогнули от резкого крика. Кричал ребенок, а может быть, женщина… Сердце его забилось, словно в нем ожил восторг любовной игры. Хорошо бы сейчас очутиться в том доме на улице Хайяма… Но как? Новый голос, казалось, окликнул его. Он обернулся, увидел приятеля, но тот не дал ему говорить, заявив: «Самое лучшее для тебя — жениться!» Со всех сторон его окружал шум, шарканье бегущих ног — и он тоже побежал, чтобы успеть на поезд… Споткнулся, упал на тротуар… Откуда столько людей? Толпа, толпа, толпа — все стоят около ограды маленького садика. На платформе собрались полицейские. Авария? Под этими мертвыми облаками… Но вот идет официант, пробирается сквозь толпу, возвращаясь в кафе. Наклоняется к нему, спрашивает:
— Вы, конечно, все видели?
Он поднял брови — вопросительно и вместе с тем как бы отрицая что-то.
— Вас сейчас вызовут к следователю, — добавил официант.
— Какому еще следователю?
— Да ведь на станции убийство, буквально в двух шагах от вас человека убили.
— Убийство?.. — переспросил он в замешательстве.
— Вы что? С луны свалились? Убийство! Кошмар, вы разве не знали эту девушку… акушерку?
— Акушерку?
— Ее убил какой-то псих, да покарает его господь!
Лицо юноши искривилось от боли и растерянности, губы шептали: «Убили, не верю, где она?»
— Понесли в больницу, чтобы перевязать, но она умерла по дороге.
— Умерла?
— Да вы что, не видели? Ее же вот тут убили, в двух шагах… — Немного помолчав, официант добавил: — Как же вы не видели? Я хоть занят был… Мы выскочили на крик. Этот негодяй гнался за ней, она убегала. Он ударил ее ножом — как раз там, где сейчас стоит следователь.
— И что же убийца?
— Сумел удрать, его еще не нашли. Молодой совсем. Начальник станции видел, как он вскарабкался на стену, потом полез на паровоз. Ничего, рано или поздно поймают!
От боли его лицо совсем сморщилось. Он едва сидел. Официант отошел от него, повторяя:
— Как же вы ничего не видели, ведь все произошло у вас на глазах?
Подошел полицейский, попросил его пройти к следователю. Надо было во что бы то ни стало собраться с мыслями. Посмотрел на часы — оказывается, он спал не меньше часа. Еле волоча ноги, пошел за полицейским. Как обычно, сначала его спросили о возрасте, месте работы.
— С какого времени вы в кафе?
— С семи утра примерно.
— Никуда не уходили со своего места?
— Нет.
— Что вы видели? Расскажите подробно, пожалуйста.
— Я ничего не видел.
— Как? Убийство произошло на этом самом месте, как же вы ничего не заметили?
— Я спал.
— Спали?!
— Да, — подтвердил он смущенно.
— И вы не проснулись от шума погони?
— Нет.
— А крики?..
Он отрицательно покачал головой, кусая губы.
— Вы не помогли ей. Она ведь звала вас по имени!
Он глухо вскрикнул:
— По имени!
— Да, да, она долго звала вас. Свидетели говорят, что она бежала к вам, прося о помощи.
Он растерянно заморгал…
Потом закрыл глаза и перестал обращать внимание на вопросы следователя, пока тот не сказал ему раздраженно:
— Отвечайте, вы должны отвечать.
— Я так несчастен!
— Что у вас с ней было?
— Ничего.
— Но ведь она выкрикивала ваше имя!
— Мы живем на соседних улицах.
— Свидетели говорят, что они часто видели вас вместе. Вы обычно стояли рядом в ожидании поезда.
— Возможно, когда часы работы совпадали.
— Но ведь не просто так она звала вас на помощь?
— Может быть, она чувствовала, что я ею восхищаюсь.
— Значит, вы были близки?
— Вероятно. — И тут же резко, почти злобно крикнул: — Я любил ее, я так давно хотел просить ее руки!
— Но не сделали этого.
— Нет, так и не решился.
— И вот это случилось, а вы спали!
Он опустил голову. Стыд, стыд… Как больно!
— И последнее: вы ничего о нем не знаете, я имею в виду убийцу?
— Ничего.
— Может, слышали, что у нее есть другой?
— Нет.
— Никто не крутился возле нее, не замечали?
— Нет.
— Хотите еще что-нибудь сказать?
— Нет.
Небо все еще было скрыто за густыми облаками. Моросил дождь, потом перестал. Он долго шел, не зная куда. Уже полдень, а он все ходит и ходит. Словно пытается побороть этой изнуряющей ходьбой свое отчаяние. Перед Японским садом он неожиданно встретил историка. Тот поздоровался, пожал ему руку.
— Пойдем, посидим вместе. Хочется поговорить.
— Прости, но мне сейчас не до метафизики… — вяло ответил он.
Историк поглядел на него с сожалением, нахмурился:
— Говорят, какую-то акушерку убили, это правда? А ты проспал…
— Кто тебе сказал? — сердито оборвал он.
— Да я в парикмахерской слышал, — извиняющимся тоном ответил приятель.
— Ну и что… человек устал и вздремнул! Разве я виноват, что все случилось как раз в ту минуту?
Его коллега рассмеялся.
— Ну, не сердись… я ведь не знал, что у тебя с ней любовь, — добавил он игриво.
— Какая любовь? Ты что? Кретин!
— Прости, прости! Это все в парикмахерской болтают.
Он пошел дальше. Без всякой цели. Все к черту! Сплетни расползались, как липкие черви. Никакой силой не вернуть ее к жизни, цветущую, милую… Нет лекарства от этого горя. Ее отчаянный крик бьется о скорлупу сна, каким-то непостижимым образом просачивается повсюду. Пригород — сплошные уши. «Несчастная, я же пропаду из-за тебя!» В ларьке ему подают пачку сигарет со словами: «Ничего, господин! Долгих вам лет!» А-а! Кажется, все уже знают… Теперь они соболезнуют ему… Будто объявлена помолвка — после смерти. А про себя, наверно, думают такое… Он кинул деньги лоточнику, посмотрел испытующе. Да что деньги!..
Ему казалось, будто все вокруг следят за ним. Он — беглец. Обвиняемый. Преступник. Он виноват, что не бросился на помощь. Значит, выхода нет. Завтра в школе замучают вопросами… Настоящий ад!..
Он шел долго. Пришлось со многими объясняться — каждое слово раздражало, ранило. Пересудам нет конца. Только и разговоров что об убийстве да о том, как он спал. «Пойман убийца. Ученик средней школы… — Значит, убил, чтобы позабавиться, по глупости. — Убийца любил ее. Она не отвечала взаимностью… — Она всегда казалась ему такой спокойной и серьезной. — Как установлено, она любила преподавателя арабского языка. — О! Установлено?! Ради нее он вызывал духов, а спасти не смог: заснул. — Во время следствия он показал, что… спал, спал!.. Как ни странно, он не проснулся от криков и шума. — Да, это странно, но они не знают — он всю ночь общался с духами… а эти нелепые разговоры о будущем!..»
Сердце защемило от боли, будто в него брызнули ядом. Он не хотел возвращаться, но в конце концов пришлось повернуть к дому. От дождя облака набухли и почернели. Вот и хозяин — сидит на скамейке под жалкой пальмой.
— Ты выглядишь печальным, боюсь, наш утренний разговор обидел тебя? — осведомился хозяин.
Он отрицательно покачал головой. Хозяин понизил голос:
— Это правда? Говорят…
— Да, да! — оборвал он грубо. — Эту акушерку убили в двух шагах от меня, а я сидел в кафе и спал. Вот такие дела!
— Сынок, я не хотел…
— Я не слышал, как она кричала, — перебил он его, — а некоторые утверждают, будто слышал, но притворился спящим.
Хозяин подошел к нему, извинился. Взял за локоть, усадил рядом с собой.
— Твой покойный отец был мне другом, не обижайся, сынок.
Они долго и настороженно молчали. Потом он попросил разрешения удалиться. Хозяин проводил его до самой двери и шепнул на ухо:
— Еще раз хочу напомнить тебе, ну, насчет этих вечеринок с духами.
Последним, отчаянным усилием воли он добрался до кровати. Закрыл глаза, пробормотал:
— Мне нужно уснуть и спать долго-долго. Сон — навсегда…
Под навесом
Перевод Л. Степанова
Сгустились тучи, и стало темно. Начал накрапывать дождь. Над мостовой пронесся холодный, пропитанный сыростью ветер. Прохожие ускорили шаги. Некоторые укрылись под навесом автобусной остановки. Все было серым и будничным. Вдруг из-за угла стремительно выбежал человек и опрометью бросился в переулок. За ним мчалась толпа мужчин и мальчишек с криками: «Вор! Держи вора!» Крики понемногу стихли, замерли где-то вдалеке. Улица опустела. Люди остались только под навесом — кто ждал автобуса, кто пережидал дождь.
Снова послышался шум погони. Он нарастал, приближаясь. Появились преследователи, тащившие вора, а вокруг пританцовывали мальчишки и радостно вопили тонкими, пронзительными голосами. Посреди мостовой вор попытался вырваться, но его схватили, и на него посыпался град ударов. Он тщетно старался уклониться от пинков и зуботычин. Люди под навесом наблюдали за происходящим.
— Как ему достается, бедняге!
— Они сами хуже воров!
— А полицейский стоит и смотрит.
— Даже отвернулся.
Дождь усилился. В воздухе повисли серебряные нити. Потом хлынул ливень. Улица мгновенно опустела — остались только те, кто бил вора и кто стоял под навесом. Некоторые из участников избиения устали и, опустив руки, начали о чем-то говорить с вором. Потом горячо заспорили между собой, не обращая внимания на дождь. Намокшая одежда облепила их тела, но они упрямо продолжали спорить, как будто дождя и не было. Вор, судя по его отчаянной жестикуляции, оправдывался, но ему никто не верил. Он размахивал руками, словно оратор на трибуне. Голос его тонул в шуме дождя. Однако он, несомненно, говорил, а они слушали, вытянув шеи. Те, кто стоял под навесом, продолжали следить за толпою.
— Почему не вмешивается полицейский?
— Это, наверное, киносъемка.
— Но ведь они били его по-настоящему?
— А чего же они спорят под дождем?!
Со стороны площади вдруг показались два автомобиля. Они неслись с бешеной скоростью. Вторая машина настигала первую, та резко затормозила и пошла юзом, оставляя на мостовой черный след. Задняя машина с оглушительным грохотом врезалась в нее. Обе перевернулись. Раздался взрыв, взметнулось пламя. Сквозь шум ливня донеслись крики и стоны. Но никто не бросился к месту катастрофы. Вор все еще говорил, и ни один человек в окружавшей его толпе не обернулся, чтобы взглянуть на догоравшие автомобили.
Люди под навесом заметили, как из-под обломков медленно выполз залитый кровью человек. Он попытался встать на четвереньки, но рухнул лицом вниз и больше не поднимался.
— Это настоящая катастрофа!
— А полицейский стоит как ни в чем не бывало!
— Должен же быть поблизости телефон!
Но никто не двинулся с места, боясь промокнуть. Дождь полил как из ведра, раздался оглушительный раскат грома. Вор закончил свою речь и стоял, глядя на слушателей — спокойно и доверчиво. Неожиданно он снял с себя одежду и, оставшись совершенно голым, бросил ее на обломки автомобилей, уже погасшие под струями дождя. Потом повернулся кругом, словно желая показать всем свое обнаженное тело, сделал два шага вперед, два назад и начал танцевать с профессиональным изяществом. Его преследователи принялись ритмично хлопать в ладоши, а мальчишки, взявшись за руки, закружились вокруг толпы в хороводе.
Люди под навесом застыли в недоумении, но вскоре пришли в себя.
— Если это не киносъемка, то это сумасшествие!
— Несомненно, киносъемка. И полицейский — актер, ожидает своего выхода.
— А как же автомобили?
— Хитрый кинотрюк. Подождите, появится и режиссер в одном из этих окон.
В здании напротив остановки с треском распахнулось окно — люди под навесом услышали, несмотря на шум ливня. В окне появился элегантно одетый мужчина и пронзительно свистнул. В тот же миг распахнулось соседнее окно — в нем появилась женщина в нарядном туалете. Она ответила на свист легким кивком головы, и оба скрылись из виду. Спустя некоторое время элегантный мужчина и нарядная женщина вышли из здания под руку, не обращая внимания на ливень. Они остановились у разбитых машин. Что-то сказали друг другу и стали раздеваться донага. Затем женщина легла и закинула голову на лежащий ничком труп. Мужчина встал на колени возле женщины и начал нежно ласкать ее. Танец продолжался. Мальчишки кружились в хороводе. Лил дождь.
— Безобразие!
— Если это киносъемка, то это безобразие, если нет — то безумие.
— Полицейский закуривает сигарету.
Пустынная улица вновь начала заполняться народом.
С юга появился караван верблюдов. Впереди шел погонщик. Верблюдов сопровождали бедуины — мужчины и женщины. Они остановились неподалеку от толпы, окружавшей пляшущего вора, привязали верблюдов к ограде и расставили шатры. Одни начали ужинать, другие пили чай и курили. А третьи завели неторопливую беседу. С севера подъехали туристские автобусы, набитые иностранцами, и остановились позади толпы, окружавшей пляшущего вора. Сидевшие в автобусах мужчины и женщины вышли, разбились на группы и принялись жадно глазеть на дом, не обращая ни малейшего внимания на танец, на любовь, на смерть и на дождь.
Появилось множество строительных рабочих, а вслед за ними грузовики с камнем, цементом и инструментами. С поразительной быстротой рабочие выкопали огромную яму и соорудили невдалеке от нее большую кровать из камней, покрыв ее простынями и украсив ножки розами. А дождь все лил. Затем рабочие направились к обломкам автомобилей и извлекли из-под них трупы с разбитыми головами, обгоревшими руками и ногами. Из-под мужчины и женщины, продолжавших безмятежно ласкать друг друга, они вытащили труп человека, лежавшего вниз лицом. Рабочие положили трупы в ряд на кровать, и вернулись к мужчине и женщине. Подняли их вместе, отнесли к яме, опустили на дно и забросали землей. Землю утрамбовали и замостили… Потом сели в грузовики, рванувшиеся с места с неимоверной скоростью. Издалека донеслись их крики, разобрать которые было невозможно…
— Все это похоже на сон.
— Страшный сон! Нам лучше уйти.
— Но мы должны дождаться.
— Чего?
— Счастливого конца.
— Счастливого ли?
— Конечно. Режиссеры любят начинать с катастрофы!
…Человек был одет в судейскую мантию. Никто не видел, откуда он появился: из группы ли иностранных туристов, со стороны ли бедуинов или хоровода вокруг вора. Он развернул большой лист бумаги и начал читать — торжественно, будто приговор. Слов никто не разбирал: их заглушали хлопки, крики на разных языках и шум дождя. Но эти беззвучные слова не исчезали бесследно. Они катились по улице, словно бушующие волны, сталкиваясь и разбиваясь друг о друга. Завязались драки — одна в стане бедуинов, другая среди иностранных туристов. Потом началось побоище между бедуинами и туристами. Многие стали петь и плясать. Иные сгрудились вокруг ямы и, раздевшись донага, предавались любви. Вор в исступлении выделывал немыслимые пируэты. Все достигло предела: драка и пляска, любовь и смерть, гром и дождь. В толпу под навесом протиснулся огромного роста мужчина с непокрытой головой. На нем были черные брюки и свитер, в руке — бинокль. Бесцеремонно растолкав стоявших, он принялся наблюдать за улицей в бинокль, прохаживаясь и бормоча:
— Недурно… недурно!
Люди под навесом уставились на него.
— Это он?
— Да, это режиссер.
— Вы делаете все, как нужно, и нет необходимости повторять все сначала, — сказал мужчина, глядя на улицу.
— Господин… — обратился к нему кто-то.
Но мужчина властным жестом заставил говорящего умолкнуть на полуслове.
— Господин, вы режиссер? — не выдержав нервного напряжения и набравшись храбрости, спросил еще кто-то.
Но тот, не обратив внимания на вопрос, продолжал смотреть в бинокль. Вдруг все увидели, что к остановке катится человеческая голова. Из обрубленной шеи хлестала кровь. Люди в ужасе закричали. Мужчина в черном свитере устало взглянул на голову и пробормотал:
— Браво… браво…
— Но ведь это — настоящая голова и настоящая кровь! — крикнул кто-то.
Мужчина навел бинокль на пару, предававшуюся любви, и нетерпеливо скомандовал:
— Измените позу… Избегайте однообразия!
— Но ведь голова — настоящая, будьте любезны, объясните нам… — донеслось из толпы.
— Достаточно одного вашего слова. Мы хотим знать, кто вы и кто все остальные.
— Почему вы не отвечаете?
— Господин, рассейте наши сомнения…
Мужчина внезапно отпрянул назад, словно пытаясь спрятаться. Высокомерие его исчезло. Он весь как-то обмяк и поник. Люди под навесом увидели, что неподалеку прохаживаются какие-то солидные мужчины — словно собаки, которые что-то вынюхивают. Мужчина в черном свитере как сумасшедший бросился из-под навеса на дождь. Один из тех, кто прохаживался, заметил это и кинулся вдогонку. Его примеру молниеносно последовали остальные. Все они вскоре скрылись из виду.
— Боже милостивый, это был не режиссер…
— Кто же он?
— Наверное, вор.
— Или сбежавший из больницы сумасшедший.
— А может быть, все это — эпизод из фильма?
— Нет, это не киносъемка.
— Но объяснить происходящее можно только киносъемкой.
— Не будем строить предположений.
— А как же прикажете понимать все это?
— Это жизнь, хотя и…
— Мы должны уйти отсюда, не то при расследовании нас привлекут в качестве свидетелей.
— Еще есть надежда во всем разобраться, — сказал кто-то и крикнул полицейскому: — Эй, сержант!
Полицейский обернулся только после четвертого окрика. С раздражением взглянул на дождь, запахнул плащ и быстро направился к навесу.
— Что вам нужно? — спросил он, хмуро оглядев присутствующих.
— Разве вы не видите, что происходит на улице?
— Все, кто ожидал автобус, уже уехали, а вам что здесь нужно?
— Посмотрите на эту человеческую голову.
— Где ваши документы?
И он стал проверять документы, зловеще улыбаясь. Потом спросил:
— С какой целью вы собрались тут?
Люди под навесом обменялись испуганными взглядами.
— Мы совершенно незнакомы друг с другом! — пробормотал один из них.
— Ложь вам не поможет…
Полицейский отступил на два шага, навел автомат и начал стрелять. Люди попадали один за другим. Тела их остались лежать распростертыми под навесом, головы запрокинулись на мокрый от дождя тротуар.
Наркоман и бомба
Перевод С. Шуйского
Улица выглядела иначе. Мир преобразился! Люди куда-то спешили, тротуары были переполнены, все вокруг двигалось и бурлило. Солдаты по-сатанински поглядывали вокруг из-под своих касок. Что произошло? Всякий раз, когда он пытался сосредоточиться, мысли его рассеивались, как пыль на ветру. Он мог припомнить только, что шел в мастерскую приятеля, Мухсина. Мухсин, старина, где же ты? Эта улица тянется, наверно, до самой луны… Он шел, прихрамывая и покачиваясь, ноги почти не слушались его. Солнце светило тускло, лучи были какие-то темные. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке, но улыбка и даже смешок все же не покидали его. Он с любопытством посматривал на людей: что это их гонит? Сидит ли еще тарбуш[6] у него на голове? Внутри черепа была полная сумятица, и насчет тарбуша он тоже не был уверен. Чтобы поднять руку и убедиться, на месте ли он, нужно было приложить слишком много усилий. Поравнявшись с антикварным мебельным магазином, он подошел ближе, заглянул в зеркало в дверном проеме и увидел, что тарбуш съехал на затылок и спереди выбились волосы. Посмотрел еще раз, поправил галстук. Глаза его припухли — почти совсем заплыли. Движение на улице усилилось, шум стал еще громче. Что же, наконец, стряслось? Он начал напевать песенку, но скоро сбился, забыл слова. Это огорчило его. Но тут же что-то быстрое, словно ртуть, заплясало у него внутри, он почувствовал себя счастливым и заулыбался. Ему казалось, что сейчас он мог бы полететь. Или войти в землю, как в воду; беседовать с людьми, живущими на полюсе… А вот и мастерская Мухсина! Он уже совсем забыл, какие вопросы задавал сам себе по пути, забыл о своем недомогании. Подойдя к «дяде» Мухсину, он склонился перед ним, как перед королем, и постоял некоторое время согнувшись, чтобы выказать почтение, а еще потому, что лень было шевельнуться. Хозяин мастерской улыбнулся и сказал, не отрываясь от работы:
— Не надо, Айюб-эфенди[7]…
— Вы достойны большего…
Мальчишка поставил ему стул около входа. Он выпрямился и повторил приветствие, на этот раз подняв руку. Затем проследовал к стулу и уселся. Взглянув на хозяина, он указал на свою голову:
— Ну, лучше, кажется, не бывает!
— А что я говорил? — гордо ответил Мухсин.
— Ни на что не похоже!
— Я советовал вам, возьмите побольше, пока есть, а вы мне не верили.
Сидя у дверей, он понемногу вспомнил, что его так взволновало, и к нему вернулось прежнее удивление, смешанное с чувством недомогания. Он спросил, что творится вокруг.
— Вы сейчас увидите торжественное шествие, — сказал Мухсин.
— Шествие?
— Да. Наш вождь возвращается из Лондона. Смотрите, сколько солдат расставили для охраны!
Айюб беззаботно оглянулся. Солнечный свет померк. На улице было полно народу.
— Зачем все это? — спросил он.
Мухсин не понял его.
— Это победоносное возвращение, — сказал он. — Оно приведет к падению нынешнего правительства…
Айюб смотрел в небо, откинув голову на спинку стула. Мухсин улыбнулся, спросил:
— Разве вы не рады, что правительство падет?
Айюб будто не слышал.
— Скажите, вы знаете, кто сейчас правит страной? — спросил Мухсин, давясь от смеха.
Голова Айюба вернулась в обычное положение. Он безразлично смотрел перед собой.
— Разве вас не радует, что восстановят конституцию? — не унимался приятель.
Айюб замурлыкал песенку.
— Ну, желаю удачи! — Мухсин засмеялся.
Вдалеке послышались крики. По улице рассыпались, казалось, искры воодушевления.
— Соблюдать порядок! — угрожающе завопил офицер.
Мухсин выбежал из мастерской, он что-то выкрикивал вместе с остальными. Айюб остался сидеть на стуле и только смеялся. Процессия проходила мимо, подобно землетрясению, тысячи людей, волна за волной, сменяли друг друга. Никто не оставался на месте, кроме Айюба. Он придвинулся к стене, чтобы не мешать пробегавшим мимо людям, и начал тихонько напевать, так тихо, что слов не было слышно: «Если нет тебе удачи, то не будет ничего от старанья твоего…»
Полицейский офицер стоял посреди улицы; на нем был белый мундир с красным поясом. Человеческий поток разбивался на два рукава, он омывал блюстителя порядка и вновь смыкался. Все шло нормально — лишь несколько мелких перебранок с солдатами. Но вдруг какой-то молодой человек налетел прямо на офицера и нанес ему коварный удар в живот. Застонав, тот свалился на землю, а молодой человек умчался, как ветер. Песенка застряла в горле Айюба. Он уставился на улицу, стараясь подавить в себе желание захихикать. Солдаты, не глядя, колотили дубинками толпу. Несколько сыщиков бросились на поиски молодого человека, но волны человеческого моря помешали им. Раздались выстрелы. За считанные секунды люди разбежались по переулкам, и вот уже вся улица опустела, магазины закрылась. Офицер, опираясь на руку лейтенанта, поднялся.
— Плохо тебе будет, если ты его не изловишь, — заорал он старшему сыщику.
От этой суеты и мелькания у Айюба заболели глаза. Только он один и оставался на улице, даже солдаты убежали вслед за рассеявшейся толпой. Он прикрыл глаза, чтобы дать им отдых, и вдруг его обуял такой приступ смеха, что он сел прямо на тротуар. Оглянувшись, он увидел, что мастерская заперта. Он попытался вспомнить свою песенку, но никак не мог. Снова закрыл глаза, но звук тяжелых шагов заставил его открыть их. Он увидел мерзкую рожу сыщика, направлявшегося к нему. Как только земля могла породить такого? Сыщик подходил все ближе и ближе, пока не загородил от Айюба всю улицу, даже небо. Айюб молча уставился на него, ему стало страшно одиноко.
— Эй, подонок, ты чего хохочешь? — Голос сыщика походил на свист хлыста.
Айюб попятился к стулу.
— Это не я… — пробормотал он.
Сыщик наклонился над Айюбом и завопил:
— Сначала ты бьешь офицера, а потом ржешь на всю улицу?
Айюб вытянул руки, будто пытаясь защититься от ударов.
— Да простит небо… Я и с места не сходил…
— Змееныш, думаешь, я слепой?
Он с силой пнул Айюба, тот свалился на землю, его тарбуш отлетел метров на пятнадцать. Со стоном Айюб попытался встать, но сыщик схватил его за галстук и так сдавил горло, что бедняга весь побагровел. Айюб неуклюже поднялся и хрипло сказал:
— Это не так… Клянусь Аллахом, все это время я не вставал с места…
— Заткнись!.. Я с тебя глаз не спускал…
Он надел на Айюба наручники, засвистел в свой свисток. Подошло отделение солдат, сыщик указал на Айюба:
— Арестуйте преступника, который ударил офицера!
Прогремел сильный взрыв. Все застыли на месте.
— Это бомба, — выговорил один из солдат.
Несколько мгновений все стояли молча, потом, будто очнувшись, повели Айюба.
— Я невиновен! — орал он во всю глотку. — Я никого не ударил… Я не сходил с места…
Его привели в полицейский участок, втолкнули в кабинет офицера.
— Вот преступник, сударь, — сказал сыщик, отдав честь.
— Это ошибка, я невиновен! — исступленно закричал Айюб.
— Где вы его задержали? — спросил начальник, злобно посматривая на Айюба.
— Я нагнал его на площади Дворца Абдин, долго бежал за ним, не спуская с него глаз. Он бешено сопротивлялся, но я уложил его на обе лопатки, и тут на помощь подоспели солдаты…
Начальник испепелял Айюба взглядом.
— Ударить меня, ах ты, сукин сын! — прошипел он с яростью.
— Клянусь Аллахом… — отчаянно завопил Айюб.
Офицер оплеухой заставил его замолчать, затем кинул сыщику:
— Не оставляйте следов для адвоката!
Сыщик поклонился, дав понять, что ему все ясно, и вытолкнул Айюба из кабинета. Айюбу скрутили руки и стали лупить его по щекам. Он заорал от боли и, потеряв сознание, повалился на пол. Очнулся он на деревянной скамье: вокруг стояли солдаты. Сыщик грубо поднял его и поволок в кабинет начальника. На этот раз Айюба посадили перед группой чиновников в штатском. Лицо его ужасно распухло, ему казалось, что оно занимает почти всю комнату. Он будто весь разваливался на куски. Мужчина, которого он принял за главного, стал задавать ему вопросы:
— Вы готовы отвечать?
— Я невиновен! — сказал он смиренно.
Он попросил пить, ему принесли чашку воды. Чиновник, который вел допрос, спросил его имя.
— Айюб Хасан Тумара.
— Род занятий?
— Я работаю в конторе.
— Возраст?
— Тридцать лет…
— Солдаты и сыщики видели, как вы…
— Я невиновен, — перебил он, — клянусь книгой Аллаха, невиновен!
— Отвечайте на вопросы и не поднимайте шума, — твердо сказал чиновник.
— Я ничего не сделал… Я не знаю, почему меня сюда привели…
— Все свидетели показывают, что вы взорвали бомбу перед зданием Смешанного суда[8]!
Он ничего не понимал. Что они — пьяны или свихнулись? Он отказывался верить своим ушам.
— Я не сходил со стула у входа в мастерскую Мухсина, — наконец проговорил он, — я не трогал офицера.
— Чепуха! Запирательство только осложнит дело.
— Но я ничего не делал…
— Вы бросили бомбу!
— Бомбу!.. Вы говорите — бомбу?!
— Солдаты и сыщики видели собственными глазами.
— Я вас не понимаю… не понимаю, о чем вы говорите, — сказал он, ударив себя ладонью по лбу.
— Я говорю совершенно ясно, так же, как ясно ваше гнусное преступление!
— Но, милостивый сударь, меня ведь арестовали не за бомбу! Сыщик арестовал меня без всякой причины, мне ошибочно приписали нападение на офицера…
— Признайтесь, это облегчит ваше положение! Сообщите нам имена людей, впутавших вас в это преступление, не пожалеете…
— Господа, вы совершаете чудовищную ошибку! — завопил Айюб срывающимся голосом. — Я бедный человек, я никогда никого не трогал… Спросите Мухсина…
— Признайте все, вам же лучше будет!
— Мы знаем людей, которые стоят за вами, — вмешался человек, сидевший справа от следователя. — Мы прочтем вам их имена, покажем их фотографии — вы сами убедитесь, что нам все известно. Конечно, вы только неудачник, которого ввели в заблуждение. Для них вы лишь подставная фигура, орудие. Вас использовали, а потом трусливо и подло бросили. Признайтесь, это смягчит вашу вину, фактически сведет ее на нет!
— Признаться!.. Но ведь я не бил офицера…
— Где вы взяли бомбу?
— Боже праведный, бомбу…
— Значит, вы не хотите признаться?
— В чем мне признаваться?.. Бога вы не боитесь!
— Предупреждаю, запираться бесполезно.
Он вглядывался в лица тех, кто сидел перед ним, и видел непроницаемую стену. Все двери милости и надежды были наглухо закрыты.
— Неужели вам и правда нужно мое признание?
Выражение лиц изменилось, они стали заинтересованными, почти ласковыми.
— Ну, говорите же, Айюб, — сказал следователь.
— Признаюсь, что я наркоман…
Интерес тотчас сменился злобой:
— Вам угодно шутить?
— У меня в желудке пятнадцать граммов. Судебный врач может подтвердить…
— Вы губите себя!
— Сегодня я свою норму принял, и так каждый день… Вы когда-нибудь слышали, чтобы наркоман бросал бомбы?
— Оставьте эти детские уловки, вам все равно не отвертеться.
— Я еще и алкоголик. Не бил я офицера и бомбу не бросал!
— Довольно, Айюб!
— Хотите знать почему? Пожалуйста! Да я никогда не занимался политикой, мне наплевать на ваши конституции — хоть тысяча девятьсот тридцатого, хоть тысяча девятьсот двадцать третьего года! И на демонстрацию не ходил. Позовите врача!..
— Лучше последуй моему совету и признайся. Имена и фотографии перед тобой.
— Но послушайте, у меня единственное занятие — копаться в архивах да высасывать свои пятнадцать граммов в день. Приведите вашего доктора, спросите его, спросите любого!..
Прошел год, прежде чем Айюб вновь объявился у «дяди» Мухсина. Его обвинили в попытке взорвать Смешанный суд. Фотографию его поместили в газетах, и все считали Айюба героем-мучеником. Несколько известных адвокатов вызвались защищать его, и суд признал его невиновным. Когда объявили решение суда, зал взорвался аплодисментами. Теперь он пришел в мастерскую, друзья крепко обнялись. Айюб занял свое обычное место у входа.
— У меня есть отличный товар! — сказал Мухсин ласково.
— Целый год без него обходился, — отвечал Айюб со смехом, — знаешь, даже забыл, что это такое.
— Ну вот, пришло время вспомнить…
Айюб ничего не ответил. Мухсин смотрел на него с удивлением.
— Пошли их Аллах в ад! Айюб-эфенди, никак они тебя переделали?! Я тебя не узнаю.
Айюб улыбнулся, но опять промолчал.
— Но теперь тебя все любят, уважают… — продолжал Мухсин.
Айюб простодушно и весело засмеялся.
— Никто не верит, что ты наркоман, — вновь начал «дядя» Мухсин. — Там, наверху, и вправду думают, что ты ударил офицера и бросил бомбу…
— Мой процесс и был похож на разорвавшуюся бомбу! — гордо сказал Айюб.
— Что же ты собираешься делать? — недоверчиво спросил Мухсин.
Айюб задумался.
— Кое-кто предложил мне выдвинуть свою кандидатуру на будущих выборах, — проговорил он спустя некоторое время.
Потрясенный Мухсин смотрел на него, разинув рот.
— Но ведь там знают, кто бросил бомбу! — сказал он многозначительно.
— Ну и что? Даже если знают… Они говорят, что я отказался подтвердить обвинения, сфабрикованные против них…
— Но тебе же все равно, ты ни в чем таком не разбираешься?!
— В камере и на суде меня многому научили, — ответил Айюб с улыбкой.