Горячка
Перевод Н. Кондыревой и Ш. Бади
1
К. проснулся поздно. Яркое солнце заливало комнату. Ничего похожего на вчерашний день, тусклый и пасмурный. Сегодня все напоминало каникулы: погода, крики разносчиков, громкий разговор и смех женщин на нижнем этаже, чириканье голодных осенних воробьев, которые качались на ветках вместо листьев. К. сел на постели. Занятия начались час назад… Если быстро собраться, побриться, поесть чего-нибудь и выйти из дому, часам к двенадцати доберешься до института. Он поглядел на себя в зеркало. Лицо в зеркале — спокойное, уверенное, живое — ему понравилось. Глаза казались сегодня больше, красивее, морщинки разгладились. Отложив зеркало, он поднялся, оправил постель, подошел к окну. Все тонуло в золотисто-шафранных лучах солнца, мир казался новым и радостным. Он вышел в коридор, остановился перед умывальником, опять взглянул в зеркало. Плеснул воды в лицо, вернулся в комнату, сел на кровать. День был странно тихий; за много лет он не помнил такого спокойного дня. Он почувствовал голод, встал, достал из холодильника стакан молока, выпил залпом. Желудок его сжался от холода, потом холод медленно пополз по всему телу. Он потер ладонями плечи, ощущая теплый ток крови в жилах. Ничего темного, серого! Его наполняла новая радость. Слава богу, что он опоздал в институт и остался дома. Он помахал руками, помассировал мышцы ног, приложил к уху браслет с часами. Нет, для такого дня не годится никакая строгая программа. Расхаживая по комнате, он внимательно рассматривал открытки, годами висевшие на стенах, на которые никогда прежде не обращал внимания. А ведь каждая из них была оконцем в прекрасный мир — с таинственными горными ущельями, незнакомыми заснеженными городами… Ему вдруг захотелось, чтобы у него был хороший голос — как бы он сейчас запел! А еще было бы славно, если бы неожиданно заглянул кто-нибудь из ребят — поболтали бы, посмеялись, начали бы шутливо бороться… Взгляд его упал на телефон. Он взял трубку, подумал немного, бесцельно покрутил диск, потом набрал номер. На другом конце сняли трубку. К. вздохнул полной грудью и сказал:
— Алло… Мохаммад, привет!
Здравствуй, это ты? — произнес в трубке голос Мохаммада.
— Да, я, — ответил К.
— Ты где? — спросил Мохаммад.
— Дома, — ответил К.
— Дома? А почему не в институте?
— Я сегодня не пошел.
— А что случилось? Простудился?
— Ничего подобного. Очень даже хорошо себя чувствую.
— Слушай, у тебя что, свидание?
— Да нет, старик, какие там свидания!
— А что же ты тогда дома сидишь?
— Да так, есть одно дельце, — оказал К.
— Какое?
— Личное дело.
А мне нельзя узнать? — спросил Мохаммад.
К. немного подумал, потом сказал:
— Да ничего особенного, хотел…
— Чего хотел-то?
— Разом решить все свои проблемы.
— Ну и что же ты собираешься делать?
— Освободиться от них.
— Интересно, каким образом?
— Очень просто: покончу с собой.
— Ты что, спятил?
— Нет, все нормально.
— Не прикидывайся идиотом, отвечай, в чем дело?
— Да нет никакого дела, клянусь тебе, — сказал К.
— Как это нет? Хорошенькие шутки, нечего сказать!
— Ладно, шутить не буду, — сказал К.
— Ну вот что. Давай собирайся, приходи ко мне.
— А что у тебя делать?
— Раз не пошел в институт, приходи, побудешь здесь у меня, — оказал Мохаммад.
— Да не хочу я на базаре торчать — на улице, знаешь, какое солнышко!
— У меня дел — выше головы, а то бы я сам к тебе приехал. Давай приезжай — вместе пообедаем.
— Выходить неохота, — сказал К.
— Ну а дома что делать будешь?
— Ничего.
— Ты говорил, что…
— Что я говорил?
— Слушай, старик, ты меня не пугай, скажи честно, что стряслось?
— Ну что ты за человек такой, удивительно! — сказал К.
— Поклянись, что ты ничего такого не сделаешь.
— Да о чем это ты?!
— А о том, что ты собрался… о самоубийстве.
— Не будь ребенком, — сказал К.
— Это не ответ.
К. громко захохотал:
— Да пошутил я, старик, успокойся!
— Значит, не будешь?..
— Ничего же не случилось. Что я, дурак?
— Поклянись!
— Ну клянусь, клянусь! — сказал К.
— Вот и отлично. Сейчас я занят, а в полдень тебе позвоню — может, пойдем пообедать.
— Понятно, — сказал К. и положил трубку.
В комнате было уже тепло. Солнце поднялось выше, тени стали короче. Воробьиное чириканье смолкло, голосов женщин с нижнего этажа тоже не было слышно. К. опять начал шагать взад и вперед по комнате. Как забеспокоился Мохаммад — поверил всерьез! К. разбирал смех. Хохоча, он подошел к зеркалу, посмотрел на свой смеющийся рот, потом уселся на стул, натянул носки, снова заходил по комнате. Немного подумав, подошел к телефону, поднял трубку, набрал другой номер.
— Алло! Алло, Парвиз?
— Да, это ты?
— Ага, я. Привет, как живешь?
— Ничего, неплохо… Ты откуда говоришь?
— Из дому.
— Из дому? А занятия?
— Не пошел.
— Почему? Ты же никогда не пропускаешь.
— А сегодня пропустил.
— Ты что, заболел?
— Нет. Наоборот, отлично себя чувствую.
— Слушай, ты, наверно, что-нибудь сотворил?
— Что, например?
— Откуда я знаю? Со своими однокурсницами… Ты ведь у нас ловкач!
— Старик, ну что за разговоры?
— А зачем же тогда дома остался?
— Было одно дельце.
— Какое это?
— Да вот решил тут кое-что.
— Что решил-то?
— Покончить с собой решил.
— С чем покончить?..
— С собой! Самоубийством.
— А потом что?
— Потом ничего.
— Не трепись. Ну что ты мелешь?
— Какой треп? Я вполне серьезно.
— Но зачем?
— Да так просто.
— Может, что-нибудь случилось?
— Нет.
— Чего же ради?..
— Ради того, что денек сегодня — чудо! Тепло, солнышко светит…
— Ну и что?
— Ну и все!
— А ты, оказывается, бездарь. В другой раз захочешь пошутить — придумай что-нибудь поинтереснее.
— Слушаюсь!
— Ну, если так… Скажи честно, в чем дело?
— Да какое же это дело?!
— Знаешь, что я тебе скажу… Этими шуточками ты только свою бездарность показываешь. Представь: приходит человек утром на работу, и вдруг приятель звонит ему — мол, собираюсь расстаться с жизнью.
— В чем же тут бездарность?
— Во всем.
— Ладно, пусть бездарность. Ну и что?
— Ясно что. Человек теряет уважение других.
— Чепуха! Это уважение из-за чего угодно можно потерять.
— Слушай, я знаю, что ты дурака валяешь. Недаром в психологии написано: тот, кто собирается покончить с собой, никого об этом не извещает, тихонько идет, делает свое дело — пусть, мол, кому надо, сам разберется, что к чему.
— А если он хочет что-нибудь сказать или, ну, попрощаться, тогда как?
— Никак. Пишет записку, кладет на стол, или под стакан из-под яда, или под подушку. А большие любители порядка за час до самоубийства сами опускают свои письма в почтовый ящик.
— А если человек не хочет письмо писать?
— Ну, значит, не хочет, чтобы узнали.
— Выходит, если кто-нибудь перед самоубийством сообщит другим, значит, он на самом деле не собирается убивать себя? Да?
— Точно!
— Прекрасно, вот и я не собираюсь.
— Знаю.
— Ну ладно… Что еще скажешь?
— Ты что делаешь-то?
— С тобой разговариваю.
— А потом что?
— Еще не знаю.
— Давай приходи ко мне.
— Неохота выходить из дому.
— Пошли бы в обед пива выпить.
— Это осенью-то? Кому сейчас охота пиво нить?
— Ладно, пойдем есть жареных цыплят, цыплят под водочку, договорились?
— Что-то у меня аппетита нет. Я только что плотно позавтракал, совсем есть не хочу.
— Ну до двух-то ты, наверно, проголодаешься.
— Возможно.
— Значит, придешь?
— Если соберусь — позвоню тебе.
— Договорились.
— До свидания.
— Слушай-ка… ты правда пошутил?
— Когда?
— Насчет того дела.
— Какого дела?
— Ну про самоубийство про свое…
— Какой же ты ребенок! До свидания.
Он положил трубку. Было половина одиннадцатого. Он встал, открыл холодильник, отщипнул несколько ягод винограда, кинул в рот, подошел к зеркалу. На лице пробивалась щетина — жалко было портить такой хороший день небритой физиономией. Он достал бритвенные принадлежности, разложил на столе, принес горячей воды, поставил около бритвенного прибора и, посвистывая, начал бриться. Он выбрил половину лица, когда зазвонил телефон. Кто мог звонить ему в эту пору? Наверное, неправильно набрали номер. Ведь друзья и знакомые знали, что, кроме выходного, он никогда не бывает дома утром. Он обтер лицо сухим полотенцем, взял трубку:
— Алло!
— Алло!
— Доррие, ты?
— Я.
— Здравствуй, что это ты звонишь в такое время?
— Да так, просто набрала твой номер, проверить, дома ты или нет.
— Я ведь в это время не бываю дома.
— Где же ты сейчас?
— Дома.
— Ага, значит, бываешь! Что же ты не пошел на занятия?
— Нет настроения.
— Что? Нет настроения? Почему?
— Да так. Поздно проснулся, смотрю, денек — чудо, стало жалко забираться в темную аудиторию…
— Что-то раньше ты никогда не вспоминал про хорошую погоду и про то, когда встал. Скажи честно, отчего ты пропустил занятия?
— Клянусь тебе, просто так. Вот собирался побриться и позвонить тебе.
— Так я тебе и поверила!
— Клянусь богом, правда! Если хочешь знать, думал пригласить тебя пообедать.
— Что же ты раньше не позвонил?
— Раньше?.. Думал, тебе некогда…
— Мне? Это тебе было некогда! С кем это ты разговаривал?
— Ни с кем я не разговаривал.
— А почему телефон был занят? Сколько раз набирала — все занято!
— А, это я с Парвизом.
— Столько времени с Парвизом?
— Да, я позвонил узнать, как он живет, он звал меня пообедать…
— Да ладно тебе!
— Слово даю, я еще сказал ему, что мне неохота. Слушай, ты в обед что будешь делать?
— Ничего.
— Давай встретимся!
— Нет.
— Почему? Ну почему нет?
— Раньше надо было говорить.
— Какая разница? А я сейчас говорю.
— Конечно, сначала всех обзвонил, наговорился вдоволь, а теперь меня приглашаешь? И то, когда я сама позвонила…
— Ну не капризничай, прошу тебя!
— Ах, ты просишь!..
— Значит, ты согласна, да? Давай пообедаем, а потом сходим в кино, ладно?
— Не могу.
— Почему?
— Вечером ко мне сестра придет.
— В котором часу?
— Часов в пять-полшестого.
— К этому времени ты дома будешь. Ну, договорились? Придешь?
— Ладно, приду.
— Мерси!
— А что мне надеть?
— Тот зеленоватый плащ, как фисташечка.
— Опять его?..
— Что поделаешь — очень он тебе идет.
— Ну хорошо, когда?
— Полдвенадцатого.
— Где?
— В кафе «Атлас».
— Не вздумай заставлять меня ждать!
— Себе это скажи… До свидания!
Он положил трубку и продолжал бриться.
2
Когда они вышли из кафе, был час дня. Воздух был теплым, солнце сияло так же, как с утра. Они держались за руки. К. сказал:
— До начала сеанса время есть, давай немного пройдемся.
Доррие кивнула. Они перешли улицу и зашагали по той стороне, по солнышку.
— Удачный был обед, — сказал К.
— Да, очень вкусно.
— Мне сегодня все удается.
— Правда?
— Необыкновенно удачный день!
— Рада за тебя.
— Я сегодня чувствую себя как-то особенно…
— Особенно?
— Ну, все мне нравится.
— Вот хорошо!
— Ты меня понимаешь?
— Может, и понимаю.
— Знаешь, что я чувствую? Как будто прожил всю жизнь близоруким, а сейчас в первый раз надел очки. Таким мне все кажется ясным и чистым.
— Как хорошо-то!
— Я в таком состоянии, что просто не замечаю ничего дурного.
— Правда?
— Все такое прекрасное, светлое. И голоса у людей красивые. В такой день, как сегодня, все удается: и прогулка, и всякие развлечения, даже самоубийство.
— Самоубийство?.. — спросила Доррие.
— Да, даже самоубийство.
— С чего это ты про самоубийство вспомнил?
— Просто так.
— Значит, сегодня опасный день! Тебе надо остерегаться.
К. сказал:
— А откуда известно, что смерть — это всегда плохо? Кто знает, может, самоубийцы тоже получают удовольствие…
— Я, во всяком случае, не знаю, не пробовала, — сказала Доррие.
— Да нет, я серьезно. В такой денек почему бы человеку не захотеть уснуть вечным сном.
— Ну, если уж приспичит — пускай спит.
— Наилучшие самоубийцы те, которые просто исчезают, неизвестно куда. Вроде слонов, уходят умирать в потайное место. А которые похуже — пишут всякие письма, прощаются, каются, оставляют под подушкой записки в помощь полиции, дескать, «прошу никого не винить». Обдумывают, какое орудие самоубийства лучше: «кольт», веревка или снотворное. Выбирают день и час — якобы туманная или дождливая погода лучше. Чтобы люди потом говорили: покойный, мол, ушел из жизни в печальный день, в сумеречном состоянии…
Доррие сказала:
— Почему ты вдруг стал об этом раздумывать?
— Денек больно хорош.
— Ну хватит, ради бога! Неохота тебя слушать.
— Как скажешь, дорогая.
— Давай лучше возьмем машину, тогда успеем на кинокомедию.
И они сели в такси.
3
Когда он добрался до дому, солнце садилось. Он тихо поднимался по полутемной лестнице, еще не дойдя до своего этажа, услышал из своей комнаты чужие голоса. Он остановился, насторожился. Это были Мохаммад и Парвиз. На носках, по стеночке он одолел оставшие ступени и через щель плохо прикрытой двери заглянул в комнату, не переставая прислушиваться. Все вещи были разбросаны, раскиданы: Мохаммад и Парвиз перевернули его жилье вверх дном. Книги валялись на полу, постельные принадлежности и все, что было сложено в нишах, выброшены наружу, а виновники разгрома сидели посреди беспорядка в тяжелом раздумье. Некоторое время оба молчали, потом Мохаммад сказал:
— Во всем я виноват! Если бы я не был таким идиотом и приехал бы сразу после его звонка, ничего бы не случилось.
— Ну откуда мы знали? Это на него и не похоже совсем. Он никогда не страдал никакими комплексами, — сказал Парвиз.
— А мы с тобой откуда знаем? Не страдал! Что можно знать про другого человека?! Вдруг с ним что-то случилось…
— А что могло случиться?
— Я-то откуда знаю?!
— Если бы что-нибудь случилось, он бы нам сказал.
— А может, такое, о чем нельзя рассказывать, — возразил Мохаммад.
— Ну, тогда по лицу было бы видно…
— Что было бы видно? По-твоему, на лице все написано?
— Но ведь мы такие близкие друзья были, — сказал Парвиз.
— Что значит «близкие»? Да разве мы когда-нибудь интересовались заботами друг друга? Так, собирались поболтать, посмеяться… И ведь никаких следов не оставил, ничего не сказал…
— Утром, когда он мне звонил, я совершенно не принял этого всерьез. Думал, шутит, как всегда, — сказал Парвиз.
— Ну а пузырек, который мы в ящике стола нашли? Ясно же, что он задумал. Пузырек с люминалом…
— Но ведь он нераспечатанный.
— Верно, нераспечатанный. А откуда ты знаешь, может, их было два или три? Ты уверен?
— Нет, — сказал Парвиз.
Мохаммад встал, принялся расхаживать по комнате.
— Нет такого места, куда бы мы не позвонили.
— Нельзя же весь город обыскать, — сказал Парвиз.
— Если бы я знал, что он в городе, я бы обыскал!
— Просто голова крутом идет.
— А что мы напишем его родителям, что им скажем? — спросил Мохаммад.
— Да я вообще не знаю что делать!
— Если что случилось, никогда себе не прощу…
— Как ты насчет звонка в полицию?
— Конечно, давай! — сказал Мохаммад. Парвиз направился к телефону:
— Мы даже номера полицейского участка не знаем…
Тут К. влетел в комнату и заорал:
— Какая еще полиция?!
Парвиз и Мохаммад на несколько мгновений оцепенели, потом Парвиз набросился на К., и они покатились по полу.
— Ну теперь я с тобой рассчитаюсь! — вопил Парвиз. — Уж я тебя проучу — забудешь свои дурацкие шутки!..
Наконец Мохаммад громко сказал Парвизу:
— Этим ты ничего не добьешься. Подожди, я ему такой цирк устрою — не обрадуется!
Хохочущий К. выбрался из под тяжеленной туши Парвиза, отбежал к окну:
— А вы-то, дураки, так сразу и поверили!..
— Почему же не поверить? — спросил Мохаммад.
— А верить почему? — возразил К.
— Ну, привет! — вмешался Парвиз. — Ты звонишь, выкладываешь такое — любой призадумается. А потом вдруг исчезаешь на целый день! Как тут не поверить!
— Отколотить его надо как следует, чтобы человеком стал, — сказал Мохаммад, обращаясь к Парвизу.
— Это вас отколотить надо! — заорал К. — Во что вы превратили квартиру?! Мне теперь за неделю не разобраться.
— Так тебе и надо, нахал, — сказал Мохаммад.
— А чего вы искали, интересно? Я ведь не клоп, чтобы в книжку заползти…
— Искали драгоценное завещание вашей милости, понял?
— Ты же сказал: тот, кто собирается это сделать, ничего писать не станет!
— Вот мы и подумали, что ты черт знает что натворил.
— Нет, а мне нравится, что вы так заволновались, забегали! Когда я увидел, как вы беспокоитесь обо мне, я прямо будто с того света вернулся. Вот что значит верные друзья! Ну, порадовали вы меня, старички!
— Ладно, кончай, — сказал Мохаммад.
— За вашу верность я решил угостить вас на славу! Согласны?
— Штрафовать таких нахалов надо, — сказал Парвиз.
— Ну тогда пошли, — заявил К.
— Подожди, надо прибрать тут, — сказал Мохаммад.
— Да брось, успеется, — сказал К.
Когда они вышли из дому, был уже вечер. Снизу, навстречу им, полз по ступенькам осенний холод.
4
Как ни уговаривали приятеля Мохаммад и Парвиз, К. до поздней ночи не желал подниматься из-за стола. Он громко смеялся и налегал на выпивку. Мохаммаду это уже начинало надоедать.
— А на работу завтра, видно, никому не надо! — сказал он.
— Если завтра будет такой же чудесный денек — конечно, нет, — ответил К.
— А что в нем хорошего было?
— Все было хорошо!
— Кроме твоей идиотский шутки — вот она у меня где сидит! — вообще ничего не было, — сказал Парвиз.
— Как это не было? — спросил К.
— А что было?
— Да вы что, солнца не видели, неба? Не видели, как с миром случилось что-то хорошее?
— С ума не сходи, это с тобой что-то случилось, а не с миром, — сказал Мохаммад.
— Но ведь и сейчас еще!.. Чувствуешь легко как?..
— Я чувствую, что пора закругляться, — сказал Парвиз.
— Я выпить хочу!
— Да ведь кафе уже закрывают, мы последние.
— Ну и пусть закрывают, а мы купим бутылку и выпьем дома.
Когда они уходили, К. действительно прихватил с собой бутылку вина. Они вышли на улицу. Ночь была холодная. Всю дорогу никто из них не открывал рта. Только перед домом К. Мохаммад сказал:
— Мы, пожалуй, пойдем. А ты поднимайся к себе, да смотри, не пей больше.
— А вы разве не хотите выпить?
— Нет уж, — сказал Мохаммад.
— Ну и ладно!
К. попрощался и, насвистывая, стал подниматься по лестнице.
— Все-таки что-то с ним не так… — сказал Мохаммад Парвизу.
— Что не так?
— Не знаю. Странно он как-то развеселился.
5
К. повернул выключатель, перешагнул через разбросанные по всей комнате вещи, сел на кровать. Ему было тепло, легко и спокойно. Несколько мгновений он бездумно смотрел на стену перед собой, потом встал, взял с полки стакан, подошел к столу. Откупорил бутылку, наполнил стакан вином. Поставив бутылку на стол, он заметил пузырек с люминалом — лежит, будто наготове. Некоторое время разглядывал его, потом открыл, высыпал все таблетки в стакан и подождал, пока они растворятся. Валявшимся на столе карандашом помешал в стакане и — залпом выпил… Поставив пустой стакан рядом с бутылкой, он громко засмеялся.