[61].
Князя Ивана Борисовича Черкасского щедро наградили после возвращения в Москву. 20 марта 1619 года у царя Михаила Федоровича состоялся «стол», на котором была сказана целая речь, адресованная боярину князю Черкасскому. Из нее выясняются важные детали, связанные со сложностями похода из Москвы в Ярославль, так как польско-литовские отряды находились уже вокруг столицы и путь был чрезвычайно опасен. Князя Ивана Борисовича благодарили за то, что он Ярославль и другие города «от литовских людей уберег», наградили богатым кубком и царской шубой. Речь, сказанная от имени царя князю Ивану Борисовичу Черкасскому, в обстоятельствах торжественного приема воеводы, вернувшегося с победой, заслуживает того, чтобы привести ее целиком:
«Князь Иван Борисовичь! Великий государь царь и великий князь Михайло Федоровичь всеа Русии велел тебе говорить. Как пришол под Москву литовской королевич Владислав с польскими и с литовскими людьми, и с черкасы, и ты по нашему царьскому указу послан с Москвы из асады на нашу службу в Ярославль для нашего и земского дела нам, великому государю, и Московскому государству помочь чинить, и ты с Москвы в Ярославль ехал сквозь литовские полки нужным (то есть трудным и скорым. — В. К.) проездом и, приехав в Ярославль, к нам, великому государю, службу свою и раденье и промысл показал, с ратными людьми собрался вскоре и на польских и на литовских людей, и на изменьников на рускиx воров посылал товарыщев своих воевод со многими ратными людьми. И Божиею милостию и Пречистые Богородицы помощию и нашим царским счастьем, а твоим, боярина нашего князя Ивана Борисовича, промыслом и раденьем польских и литовских людей, и руских воров во многих местех многих побили и языки многие поимали, и городы Ярославль и иные многие городы от литовских людей уберег. И мы, великий государь, за ту твою многую службу жалуем тебя нашим жалованьем: кубок серебрян, золочен, с покрышкою, весу десять гривенок тритцать золотников, шуба на соболех, отлас, по серебряной земле шолки розные, пугвицы золочены с чернью, цена двесте трицать восемь рублев один алтын четыре денги».
Значение службы боярина князя Ивана Борисовича Черкасского еще раз было подчеркнуто в последовавшем на следующий день царском «столе» в Вербное воскресенье. Спустя месяц, 19 апреля 1619 года, в Разрядном приказе составили «Осадный список», содержавший имена служилых людей, отличившихся в «осадное сиденье в королевичев приход». Значение этого документа для служилого землевладения в России трудно переоценить. Два указа — один царя Василия Шуйского о переводе части поместий в вотчины «за московское осадное сиденье» во времена борьбы с Лжедмитрием, и другой — царя Михаила Федоровича о награждении участников войны с войском королевича Владислава — изменили характер земельных пожалований. Наличие в родах служилых людей наследственного, неотчуждаемого владения создавало русское дворянство и его потомственные «гнезда» на долгие века.
«Осадный список» 1618 года перечислял имена всех, кто оставался на службе с царем Михаилом Федоровичем, а также членов Думы и Государева двора, отправленных «по городом» для сбора ратных людей вместе с боярами князем Иваном Борисовичем Черкасским и князем Борисом Михайловичем Лыковым. Под таким перечнем в разделе «Дворяне ж посланы з бояры по городом» стояла помета думного дьяка Сыдавного Васильева: «вотчины дать указано против московских сидельцев». Следовательно, участники военных действий в Ярославле и в Нижнем Новгороде при рассмотрении «Осадного списка» в Боярской думе получили одинаковые права на пожалование со служилыми людьми, оборонявшими Москву. И голос князя Черкасского в Думе, где рассматривался «Осадный список», тоже должен был звучать в пользу своего полка[62]. Сам князь Иван Борисович Черкасский воспользовался правом на получение вотчинной земли не сразу после возвращения из похода, а только в середине 1620-х годов. И это было пожалование не за одну ярославскую службу 1618 года, а за «многие службы и за терпенье» всей семьи князей Черкасских, пострадавших во время опалы при царе Борисе Годунове[63].
Назначения в приказы и ратная служба князя Черкасского в первые годы царствования Михаила Федоровича достаточно говорят о его заметной роли в управлении Московским государством и даже о своеобразной опоре царя в сложных делах на своего двоюродного брата. Он стал одним из самых доверенных «ближних людей» молодого царя Михаила Романова. Но по-настоящему главенствующая роль князя Черкасского в управлении страной выяснится чуть позднее.
«Премьер-министр»
Возвращение царского отца митрополита Филарета из польского плена в июне 1619 года и возведение его в сан патриарха изменили управление Московским государством и устоявшуюся в первые годы правления Михаила Романова иерархию придворных. Многие историки делают далекоидущие выводы о наступившем тогда двоевластии и чуть ли не полном подчинении царя патриарху. Вряд ли изменения во власти, связанные с влиянием патриарха Филарета, следует воспринимать так прямолинейно. Совет с царским отцом становился необходимым условием решения многих дел. Но влияние отца на сына не было подавляющим. Советы любимого отца были необходимы и помогали царю Михаилу Федоровичу в делах. Но сам патриарх Филарет был достаточно умен, чтобы не демонстрировать напоказ отцовскую власть над сыном-царем, дабы не умалять царский чин. В таком выстраивании новых отношений при дворе «ближние люди» и родственники царя и патриарха играли особую роль. Управление государством сразу после избрания Михаила Романова на царство стало семейным делом. С возвращением главы романовского клана, конечно, многое менялось, но опора на семейный круг оставалась прежней.
Встреча возвращавшегося из плена «в Литве» митрополита Филарета оказалась ярким и запоминающимся действом. Она прошла со многими церемониями. Для приготовления и организации встречи отца царь Михаил Федорович выслал своих придворных в Вязьму, где 1 июня полномочные послы бояре Федор Иванович Шереметев, князь Данила Иванович Мезецкий и окольничий Артемий Васильевич Измайлов официально провели размен пленных. Кроме митрополита Филарета в разрядной книге упоминались также другой знатный пленник, герой Смоленской обороны 1609–1611 годов боярин Михаил Борисович Шеин, и дьяк Томила Луговской. Сведения об этом размене получили в столице 6 июня; царский отец, как положено по этикету, спрашивал «о здоровье» своего сына.
В этот момент произошли важные события, видимо, предопределившие будущие изменения в царском окружении. В соответствии со сложившимся при дворе царя Михаила Федоровича порядком, первым ответно спрашивать «о здоровье» был послан главный временщик боярин Борис Михайлович Салтыков. Однако таких «посылок» было три. И в следующий раз навстречу «митрополиту Московскому и всея Руси» поехал уже боярин князь Иван Борисович Черкасский, а в третий — боярин князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский. Так царь Михаил Федорович последовательно познакомил отца со своим ближайшим окружением[64]. Но ближе всех к митрополиту Филарету окажется в итоге князь Черкасский, а не братья Салтыковы с князем Лобановым-Ростовским.
Далее состоялись еще три торжественные встречи будущего патриарха на дороге в Москву. Поручение этих встреч главным воеводам земских ополчений 1611–1612 годов боярам князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому, князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и героям Псковской обороны 1615 года, отстоявшим город от войска шведского короля, — боярину Василию Петровичу Морозову и окольничему Федору Леонтьевичу Бутурлину подчеркивало их ратные заслуги. Боярин Василий Петрович Морозов, официально первым встречавший митрополита Филарета, как известно, был главой переходного правительства, передавшего власть от «Совета всей земли» боярам и избранному царю Михаилу Романову в 1613 году. Тогда же, во время царской коронации, произошло его местническое столкновение с князем Иваном Борисовичем Черкасским. Шесть лет спустя оба бывших местнических соперника встретились в торжественный момент и стали одними из первых людей, от кого митрополит Филарет узнавал о прошедшем без него освобождении Москвы и о первых годах царствования своего сына. 24 июня 1619 года состоялось давно ожидаемое возведение на престол патриарха Филарета, снявшее всю прежнюю неопределенность статуса главы Церкви в России в начале правления царя Михаила Федоровича.
Апофеозом торжеств по поводу возвращения из плена царского отца стал совет царя, патриарха и Земли — Земский собор, состоявшийся в августе 1619 года. На земских соборах решались самые важные дела в государстве, и в этот раз была предложена целая программа действий, которую историки связывают с именем царского отца, считая само собой разумеющейся его большую опытность в делах. Среди предложенных мер были составление нового земельного описания и посылка писцов в уезды для учета текущего состояния земельного фонда, из которого награждали вотчинами и поместьями служилых людей. Для налаживания торговли требовался сыск посадских людей и закладчиков, вынужденно переселившихся в Москву из разоренных украинных городов или сменивших своих владельцев во времена Смуты и не плативших налоги за участие в торговых операциях. Говорилось о необходимости рассмотрения судебных споров с «сильными людьми», наведении порядка в сборе доходов и созыве выборных на новый Земский собор. Представители городов и уездов должны были рассмотреть прежние «обиды, насильства и разорения» и обсудить, «чем Московскому государству полнитца и ратных людей пожаловать и устроить бы Московское государство, чтоб пришло все в достоинство»[65].
При более пристальном рассмотрении в этой программе не оказывается ничего нового, все принятые меры уже были так или иначе опробованы в первые годы царствования Михаила Федоровича. Царский отец, московский патриарх и еще один «великий государь» Филарет своим авторитетом лишь подтверждал верность выбранных действий, которые, пусть с ошибками, но уже применялись раньше. Всеобщая эйфория по поводу возвращения из плена отца царя Михаила Федоровича и завершения Смуты очень скоро сменилась рутиной повседневного управления Московским царством. Земский собор в обычных условиях, где со всеми делами справлялись приказы, оказался не нужен. Власть в царстве, как это и бывало «при прирожденных государях», полностью перешла в руки царя, патриарха и их «ближних» людей.