Воспитатель царевича Алексея
Решение о выборе «дядьки» царевича Алексея пришлось на время неудачной Смоленской войны. В октябре 1633 года умер царский отец, патриарх Филарет. Неизвестно, успел ли он дать согласие на назначение на эту должность «комнатного» стольника Бориса Морозова. Но именно это назначение открыло Морозову путь в боярскую элиту.
После смерти отца царь Михаил Федорович стал настоящим самодержцем, и при дворе начались заметные перемены. Из последовавшего возвращения ко двору опальных братьев Бориса и Михаила Салтыковых видно, что царь Михаил Федорович давно простил своих придворных. Марии Хлоповой уже не было в живых, и прежние счеты перестали иметь значение. Одним из символов возвращения Салтыковых ко двору и стало назначение в бояре Бориса Ивановича Морозова, пришедшееся на день Богоявления — 6 января 1634 года. «Сказывать» боярство в таких церемониях полагалось тем, кто был младше на местнической «лествице». Борису Морозову «сказывал» боярство один из его друзей и прежних покровителей, окольничий Михаил Салтыков. В тот же день состоялся царский «стол», куда новоиспеченный боярин Борис Иванович Морозов получил впервые именное приглашение. Вместе с ним на приеме у царя Михаила Федоровича были младший брат бывшего царя Василия Шуйского боярин князь Иван Иванович Шуйский и окольничий Василий Иванович Стрешнев. Стрешнев, родственник царицы Евдокии Лукьяновны, в последние годы жизни патриарха Филарета исполнял царские поручения даже чаще Морозова, а теперь был поставлен ниже его. Боярину Морозову сразу же был пожалован денежный оклад, увеличившийся до 500 рублей[126].
Новая расстановка сил при дворе отвечала общему стремлению царя Михаила Федоровича к компромиссу, собиранию в своем окружении «ближних» людей, связанных родством как с отцом и матерью царя, так и с царицей Евдокией Лукьяновной. Положение «главы кабинета» оставалось за боярином князем Иваном Борисовичем Черкасским. Но прошло уже двадцать лет после венчания на царство Михаила Романова. Неизбежно назревали перемены, и очень показательно, что первым, кому было пожаловано боярство после смерти патриарха Филарета, стал именно Борис Иванович Морозов. Пока это было признанием его исключительной службы придворного, ответственного за воспитание и саму жизнь наследника. Но со временем боярин Морозов сумеет обрести и долго удерживать статус первого «ближнего человека» Московского царства.
Наследник династии Романовых царевич Алексей родился в 1629 году. Первые годы царские дети проводили в своих «хоромах» на женской половине дворца, а с четырех-пяти лет их передавали на воспитание в «мужские руки». «Мамкой» царевича была вдова Ирина Никитична Годунова (родная тетка царя Михаила Федоровича), а одной из постельниц — Ефросинья Сабурова (уместно вспомнить, что матерью Бориса Ивановича Морозова тоже была представительница рода Сабуровых). Для царских детей устраивались отдельные покои, где они находились под постоянным наблюдением и охраной своих «мамок» и «дядек». С этой точки зрения трудно переоценить поручение стольнику Морозову: его новая придворная служба определила всю его жизнь во дворце на долгие годы вперед. Дети самого Бориса Ивановича от первого брака умерли, как можно предполагать, в младенчестве; жены тоже уже не было в живых. Вероятно, его первая жена Ирина умерла до того времени, как царь Михаил Федорович вступил в брак; иначе ее имя можно было бы встретить в свадебном «чине» или среди «боярынь» царицы Евдокии Лукьяновны. Поэтому «семьей» «комнатного стольника» стал юный царевич Алексей.
В архиве Оружейной палаты сохранилось много документов, из которых в мельчайших деталях можно понять, как боярин Морозов «воспитывал» царевича Алексея. Образно говоря, именно он создавал то пространство, которое впервые начинал видеть и сознавать царевич Алексей. Прежде всего, боярин Борис Иванович выстроил для царевичей Алексея и Ивана (родившегося в 1633 году) особые «каменные хоромы», позже известные как «терема», в самом верху царского дворца, построенного именно в 1635/36 году. До того времени царевич Алексей спал по обычаю в «колыбели», позже ему была устроена особо украшенная постель. Конечно, боярин Морозов позаботился о самых изысканных украшениях этой постели резьбой, отделкой, покупкой драгоценных тканей для изголовий и покрывал. В обязанности «дядьки» входило и наблюдение за одеждой царевича, которого, по обычаю тех лет, одевали как взрослого. Боярин Морозов придумал сшить царевичу не только русское, но и «немецкое» платье. Кроме иноземной одежды, царевича Алексея окружали еще и диковинные игрушки «немецкого дела», подаренные «ближними людьми» царя Михаила Федоровича, боярами Иваном Никитичем Романовым, князем Иваном Борисовичем Черкасским, дворецким Алексеем Михайловичем Львовым. Например, среди них были «пистолетики» и «кораблик» с фигурами льва и единорога. Борис Иванович Морозов несколько раз распоряжался покупать в московских торговых рядах печатные «немецкие листы», использовавшиеся для обучения царевича. Подобные гравюры, а также иноземные книги, например сочинения Мартина Лютера, хранились впоследствии и в библиотеке самого Бориса Ивановича Морозова, можно сказать, впервые вводившего моду на всё иноземное в малом дворе царевича Алексея[127].
Подтверждает интерес боярина Бориса Ивановича Морозова к иноземцам и участник голштинского посольства в Москву Адам Олеарий. В его книге о России приведен эпизод со встречей с боярином Морозовым во время их отплытия из Москвы в Персию летом 1636 года. Морозов сначала приветствовал гостей с берега, потом пересел в лодку и пировал вместе с голштинскими послами. «Едва мы немного отъехали от берега, — писал Адам Олеарий, — подошел сюда молодого князя гофмейстер Борис Иванович Морозов, доставивший разных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтоб он мог на прощанье угостить их. Послы, однако, отказались, а так как перед этим… он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то мы и подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодке он довольно долго ехал рядом с нами, велел своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами»[128]. Оставим этот текст, подчеркивающий «веселие» и любовь к «питию» «гофмейстера» двора царевича Алексея, без дальнейших комментариев. Скорее всего, таково было негласное поручение царя Михаила Федоровича боярину Морозову — развлекать послов сначала на соколиной охоте, а потом при их отъезде. Тем более боярин получил посольский подарок и не должен был остаться в долгу.
Первым делом в обучении царевича Алексея были грамота и письмо. Учили его традиционно по Азбуке, Часовнику, Псалтыри и Апостолу, судя по известным книгам из библиотеки царевича. Азбука была подарком еще патриарха Филарета, для нее был сделан особенный бархатный футляр («влагалище»). Царский «дядька» подбирал себе помощников в обучении царевича. Азам грамоты по церковным книгам царевича учил подьячий, а затем дьяк Василий Прокофьев. Царевич Алексей под его руководством освоил азбуку уже в шесть лет, с сентября 1635-го по февраль 1636 года учил Часовник — книгу повседневных молитв на каждый час в разные недели года, посты и церковные праздники. После он начал читать Псалтырь и Апостол. Учитель царевича постоянно получал подарки, в зависимости от успехов своего ученика. По записям об этих «поощрениях» дьяка Василия Прокофьева можно видеть, как быстро продвигалось обучение наследника царства. Например, Псалтырь семилетний царевич прочитал за несколько месяцев в феврале — мае 1636 года.
В пополнении небольшой библиотеки царевича Алексея участвовали и другие придворные, дарившие ему книги. Думный дьяк Михаил Данилов подарил Космографию, дворецкий князь Алексей Михайлович Львов — Грамматику и Лексикон литовской печати. Царский дворецкий также подарил царевичу Алексею серебряный письменный прибор с перьями и чернильницей. У «именитых людей» Строгановых купили Октоих и Стихиры «знаменного письма», по которым царевич учился церковному пению. Хорошо известны искренняя набожность царя Алексея Михайловича, его следование уставу и правилам: он мог поправить даже священников в церкви, если те ошибались. Знание церковной службы было заложено в него с самого детства, и это тоже была часть «вклада» боярина Морозова в воспитание царевича.
Письму учил царевича Алексея другой дьяк — Григорий Львов, со временем ставший главой Посольского приказа. Царевичу настолько полюбились его умело отточенные перья, что и позднее, уже вступив на престол, он просил дьяка Львова «очинить» ему их. Сохранились собственноручно написанные царем письма («грамотки»), заметки для памяти. В отличие от предшественников на троне, диктовавших свои документы, Алексей Михайлович часто писал их сам.
Очень рано царевича стали учить и шахматам. Правда, сказывалось, что царевич был еще ребенком, поэтому после короткого знакомства наследника царства с деревянными шахматными фигурами пришлось покупать новые, костяные. Но скоро и их вынуждены были отдать в починку. Тогда шахматы сделали из слоновой кости, чтобы они больше не ломались!
В ведении Бориса Ивановича оказалось не только устроение жизни царевича, но и штат его двора. У царевича Алексея появились свои стольники — его сверстники, конечно, просто игравшие с ним в царском дворце. Дальновидные взрослые понимали, как в будущем могла складываться карьера таких детей, когда наследник вступит на престол. Отбор в стольники царевича показывает, что там были представители родственных царских родов: Родион Матвеевич Стрешнев, двоюродные братья царя по матери Афанасий и Дмитрий Иванович Матюшкины. Среди стольников царевича оказались сыновья боярина Никиты Ивановича Одоевского — князья Михаил и Федор, родственник боярина князя Бориса Михайловича Лыкова — князь Алексей Алексеевич Лыков. В стольниках царевича оказались и дети второго царского «дядьки» Никифора Сергеевича Собакина, а также люди, «близкие» к самому боярину Морозову из родов Плещеевых, Салтыковых (Петр Михайлович — сын Михаила Михайловича Салтыкова) и Морозовых. Состав стольников показывает, что их подбор напрямую зависел от воспитателя царя боярина Морозова, в таких назначениях вряд ли можно было пройти «мимо» него. Так он повлиял на складывание будущего царского ближнего круга