ные ему «великим визирем» боярином Борисом Морозовым слова о доверии царя могли льстить его самолюбию, но патриарх Макарий просил не задерживать его в Москве и уехал из столицы накануне Пасхи 1656 года. В этот самый момент и случилось первое открытое столкновение царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном. Успевшего доехать до Калуги и ничего не знавшего о причинах такой внезапной перемены царского решения патриарха Макария вернули назад. И уже на следующий день после его возвращения в Москву снова принимали в царском дворце на упомянутом «столе» по поводу именин царицы Марии Ильиничны, где присутствовали бояре Морозов и Милославский. Словом, за трафаретным перечислением в дворцовых разрядах имен приглашенных на прием в «столовой избе» 18 апреля 1656 года можно увидеть начало драмы церковного Раскола.
15 мая 1656 года войска царя Алексея Михайловича выступили из Москвы в новый поход на Ригу. Бояре Борис Иванович Морозов и Илья Данилович Милославский по-прежнему были дворовыми воеводами в Государевом полку. Спустя месяц, 15 июня, царь Алексей Михайлович провел смотр в Смоленске и решил наградить свое воинство. Показательно, что сделано это было не в Москве, благословлял получавших награды воевод не патриарх Никон, а его будущий главный оппонент и преемник на патриаршем престоле митрополит Сарский и Подонский Питирим. Наградами боярину Борису Ивановичу Морозову за прежние походы стали «шуба бархат золотной, да кубок, да к прежнему ему окладу придачи 300 рублев»[158]. Награды и придачи в Смоленске получили только самые близкие к царю лица; кроме боярина Морозова были пожалованы, конечно в меньшем объеме, его тесть Илья Данилович Милославский и брат Глеб Иванович Морозов. Остальные пожалования, в том числе воеводам главных полков, были сделаны два дня спустя, 17 июня, но никто из награжденных не приблизился к Борису Ивановичу Морозову по размерам царского жалования. Например, воевода Большого полка боярин князь Яков Куденетович Черкасский получил шубу, шитую «атласом золотным», а не бархатом, и придачи на треть меньше боярина Морозова — 200 рублей. Для людей того времени такие «оттенки» царской милости, связанные с первенством, характером и объемом пожалований, имели чрезвычайно важное значение, помогая определять значение придворных в окружении царя.
13 июля 1656 года состоялось символичное для царя Алексея Михайловича освящение Софийского собора в Полоцке. Софийские храмы в Киеве, Полоцке и, главное, в Константинополе — древние православные святыни; для их защиты царь и вступил в войну. В тот же день состоялся царский «стол», и снова рядом с царем были крутицкий митрополит Питирим и дворовые воеводы бояре Борис Иванович Морозов и Илья Данилович Милославский. Состоялась последняя раздача жалования окольничим за службу «в Литовском походе». Но, главное, для переговоров с представителями польского короля в Вильно было отпущено посольство боярина князя Никиты Ивановича Одоевского. Два дня спустя Государев полк выступил из Полоцка на Ригу.
Рижский поход был удачен только в самом начале, пока войско шло по течению Западной Двины к Риге, завоевывая на пути города «Диноборк» (Динабург), переименованный в Борисоглебов (дополнительная почесть «ближнему человеку» Морозову прославлением его патронального святого?) и «Куконос» (Кукейнос), названный Царевичевым-Дмитриевым. Осада Риги окончилась поражением, и царю Алексею Михайловичу пришлось отступить. Впрочем, само присутствие царя и его «ближних людей» под Ригой, параллельное ведение переговоров с представителями всех заинтересованных сторон, включая курляндского герцога и бранденбургского курфюрста, литовских гетманов, помогали боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому добиться соглашения с польскими комиссарами под Вильно. То было главное достижение всей внешней политики царя Алексея Михайловича времен государевых походов 1654–1656 годов. Обещание наследования престола польского короля царю Алексею Михайловичу — триумф московской дипломатии, два года назад начинавшей поход на Смоленск в полной дипломатической тишине.
Каждый раз при завершении очередного государева похода первому дворовому воеводе Борису Ивановичу Морозову отводилась особая роль: он участвовал в смотрах войска, возвращавшегося домой. Боярин Морозов проводил смотры войска «на отпуску под Смоленском» 6 октября 1654 года, 20 сентября 1655 года в селе Радогожковичах и «на отпуску» в Могилеве. В походе 1656 года дворовый воевода Борис Иванович Морозов дважды проводил такие смотры: сначала, «идучи из под Риги», а потом в Полоцке[159]. В Полоцке «закольцевался» не только Рижский поход. Именно там 31 октября 1656 года было получено царем Алексеем Михайловичем долгожданное известие о достижении Виленского договора с представителями польского короля Яна Казимира. Сеунщик сообщал, что «обрали его государя, его царское величество, королем польским и великим князем литовским». О чем немедленно известили полоцкое духовенство, шляхту и мещан, ставших свидетелями такого радостного для царя события.
3 ноября 1656 года царь Алексей Михайлович праздновал в Полоцке полученное известие об избрании его на польский трон после короля Яна Казимира. Он пригласил на свой «стол» Бориса Ивановича Морозова, Семена Лукьяновича Стрешнева, окольничего Федора Михайловича Ртищева и «полоцких мещан». Жители Полоцка, становившиеся подданными царя и, как тогда казалось, будущего польского короля, участвовали в этих торжествах наряду с первым царским «ближним человеком», хорошо умевшим обходиться с торговыми людьми. Показательно, что в этот момент оказался снова приближен царский дядя, родственник матери царя Алексея Михайловича, — Семен Лукьянович Стрешнев. Ему и выпала честь сообщить сведения о царском избрании семье царя, остававшейся в Москве. Сам царь, занятый делами, в Москву не спешил; он пропустил праздники Петра митрополита 21 декабря, день традиционного «стола» у патриарха, не стал праздновать в столице Рождество и Богоявление. Вход царя, его бояр и воинства в столицу состоялся только 14 января 1657 года[160].
Возвращение боярина Бориса Ивановича Морозова к кругу обычных дел снова означало ежедневную придворную службу и совет с царем «в комнате». Узнать о положении того или иного боярина в царском окружении можно по перечислению приглашений на царский «стол», «степени» и важности церковных и личных праздников царя и его семьи. «Ближних людей» приглашали на празднование именин царя Алексея Михайловича 17 марта и царицы Марии Ильиничны 1 апреля. Иногда царицыны именины приходились на последнюю неделю Великого поста, поэтому праздновали его чуть позже. Тогда же в окружении самых близких людей праздновался и «Велик день» — Пасха.
Лучше всего о боярском первенстве свидетельствовала, как уже говорилось, церемония шествия «на осляти» в Вербное воскресенье. Правда, по возвращении из Рижского похода, 22 марта 1657 года, «осля водил» под патриархом Никоном другой боярин и главный воевода царских походов князь Алексей Никитич Трубецкой. Какими причинами объяснялось отсутствие боярина Бориса Ивановича Морозова, можно только догадываться. Может быть, он был занят состоявшимся в тот же день приемом польского посла? Нет оснований и думать о его возможной ревности к боярину князю Трубецкому; связи внутри аристократической элиты складывались годами, а роль князя Трубецкого в состоявшихся государевых походах действительно была выдающейся. Более того, стоит обратить внимание на покупку боярином Борисом Ивановичем в том же 1657 году у боярина князя Алексея Никитича больших земельных владений в Рязанском уезде (село Киструс) и Ряжском уезде (село Петровское)[161]. Поэтому значение состоявшейся «рокировки» в шествии на Вербное воскресенье не стоит переоценивать, такие чередования по годам «ближних бояр» в этой церемонии бывали и раньше.
В других придворных церемониях практически всегда в это время первым гостем был боярин Борис Иванович Морозов, поэтому его главная роль в царском окружении оставалась безусловной. Боярин Морозов первым поздравлял царя Алексея Михайловича с его именинами и был главным приглашенным боярином на царских «столах» в «Велик день» 29 марта и на именины царицы 1 апреля. И так оставалось весь 1657 год; главные зимние торжества — день Петра митрополита 21 декабря с приемом у патриарха Никона и праздник Рождества 25 декабря тоже прошли при участии Морозова.
В конце своей жизни боярин Борис Иванович Морозов еще дважды участвовал в шествии в Вербное воскресенье — 4 апреля 1658 года и 27 марта 1659 года. Он оказался последним боярином, кто участвовал в этом празднике вместе с патриархом Никоном, оставившим свой престол в Москве в июле 1658 года. Но еще важнее, что боярин Морозов стал первым, кто разрешил противоречие, возникшее после отхода Никона от дел в Москве. Оставаясь главой Церкви, патриарх Никон резко возражал против того, чтобы вместо него в обряде «шествия на осляти» в 1659 году участвовал крутицкий митрополит Питирим. Морозова возражения Никона не смущали, совсем недавно он как дворовый воевода прошел вместе с митрополитом Питиримом в Государевом походе 1656 года от Москвы до Риги, а затем Полоцка. И у первого «ближнего человека» царя было время «приглядеться» к этому церковному иерарху, ставшему фактическим местоблюстителем престола, а со временем патриархом.
Записи в дворцовых разрядах помогают узнать время постепенного отхода боярина Бориса Ивановича Морозова от дел. Точно известно, что он был среди первых доверенных лиц царя Алексея Михайловича, обсуждавших наказ князю Алексею Никитичу Трубецкому, выступавшему в поход на Украину в 1659 году[162]. Но вскоре «ближний боярин» стал отсутствовать на важнейших церковных и дворцовых церемониях, что было верным признаком начинавшейся болезни. На «государев ангел» 17 марта 1660 года во дворец вместо боярина Морозова и царского тестя Ильи Даниловича Милославского были приглашены другие придворные. Начиналось «время» в царском окружении бояр князя Алексея Никитича Трубецкого и князя Юрия Алексеевича Долгорукова. Они же были приглашены и на «стол» по случаю праздника Пасхи. В шествии в Вербное воскресенье 15 апреля 1660 года снова участвовал боярин князь Алексей Никитич Трубецкой, тогда он «осля вел под новгородским митрополитом Макарием». Год спустя, 7 апреля 1661 года, в процессии с крутицким митрополитом Питиримом участвовал еще один боярин, князь Никита Иванович Одоевский, а в «Велик день» во дворец был приглашен боярин князь Яков Куденетович Черкасский. Все они — князья Трубецкие и Долгоруковы (Долгорукие), Одоевские и Черкасские — принадлежали к первым аристократическим родам, были прославлены заслугами в ходе продолжавшейся войны и входили в ближний царский круг. Каждому отводилось заметное место в делах, но ни с кем из них царь Алексей Михайлович не мог быть настолько близок, как со своим воспитателем боярином Морозовым.