[179]. И следующие дни он еще несколько раз был в монастыре на панихиде по ушедшем самом «ближнем» человеке…
Владения Бориса Ивановича перешли сначала по наследству к его вдове Анне Ильиничне Морозовой, а потом, после ее смерти 25 сентября 1667 года и погребения в Чудовом монастыре, к брату боярину Глебу Ивановичу Морозову. После его смерти всё досталось той самой, единственной, знаменитой в исторической памяти «боярыне Морозовой». Даже на суд ее несли в кресле на руках из бывшего двора Бориса Ивановича Морозова, располагавшегося рядом с Чудовым монастырем… Боярыня Морозова погибла в земляной боровской тюрьме в 1675 году, и всё морозовское богатство перешло в казну. Главный собор Чуда архистратига Михаила взорвали в Кремле в ночь на 17 декабря 1929 года вместе с памятной плитой в стене храма, отмечавшей погребение «ближнего человека» боярина Бориса Ивановича Морозова[180].
…Мало кто из царедворцев XVII столетия повлиял на становление и утверждение неписаного «института власти» московских царей, связанного с присутствием в их окружении первых царских советников, так, как «ближний человек» боярин Борис Иванович Морозов. Аристократ, придворный, боярин, царский родственник, самый богатый человек Русского государства… Но всё перекрывает долгое эхо борьбы с «морозовщиной», связанной с кумовством и злоупотреблениями в приказах… Сегодня мы могли бы чаще вспоминать о боярине Борисе Ивановиче Морозове, видя его вклад — огромное шестиярусное «со многими шандалами» (подсвечниками) серебряное паникадило в кремлевском Успенском соборе, поражавшее современников своей красотой[181]. Но и оно исчезло после наполеоновского нашествия и пожара Москвы в 1812 году…
Часть третья«Друг мой, Сергеич…»Артамон Сергеевич Матвеев
Артамон Сергеевич Матвеев открывает в русской истории плеяду аристократов-царедворцев, всем и полностью обязанных царю. Конечно, бывали и другие бояре, особенно приближенные к царю, но за ними, по обычаю Московского царства, стояли происхождение или близкое родство с царствующим домом. У Матвеева оказался свой путь: сын дьяка, он не только сумел выстроить карьеру при дворе, опираясь исключительно на дружеское расположение царя Алексея Михайловича, но и на века заложил основу могущества при дворе Матвеевых и Нарышкиных. Его правнук — знаменитый фельдмаршал Петр Румянцев, а благодаря следующему поколению этой семьи — братьям канцлеру Николаю Петровичу и Сергею Петровичу Румянцевым — в Санкт-Петербурге в 1831 году был открыт Румянцевский музей, тридцать лет спустя переведенный в Москву. Проходя сегодня мимо главной библиотеки страны в Москве, конечно, вряд ли кто-то вспомнит столь глубокую родословную ее отцов-основателей, но всё же стоит знать и о таком отдаленном историческом следствии возвышения Артамона Матвеева в XVII веке…
Как ему это удалось, в чем состоял исключительный характер службы царского приближенного? Уже его сын, получивший графский титул Андрей Артамонович Матвеев, рассказывая о судьбе отца, сравнивал его с маршалами Франции времен «короля-солнце» Людовика XIV. И поколения спустя Артамона Матвеева вспоминали как «русского Ришелье». Николай Иванович Новиков, опубликовавший анонимную «Историю о невинном заточении ближняго боярина Артемона Сергиевича Матвеева, состоящую из челобитен, писанных им к Царю и Патриарху, также из писем к разным Особам, с приобщением объявления о причинах его заточения и о возвращении из онаго», привел много объясняющую красивую легенду о жизни Матвеева. В Преисловии к «Истории о невинном заточении…» (она издана дважды, в 1776 и 1785 годах, с посвящением фельдмаршалу графу П. А. Румянцеву) Н. И. Новиков рассказывал о том, как Матвееву, вечно занятому на царской службе, было некогда уделить время даже постройке собственного дома. И тогда на помощь пришли облагодетельствованные им жители московского посада, не пожалевшие камней и плит с могил своих предков, пожертвованных на фундамент нового матвеевского дома:
«Царь несколько раз ему говорил, чтобы он построил себе большие палаты, но Артемон Сергиевич всегда отговаривался недосугами и неисправностию; наконец Царь сказал, что он сам прикажет ему построить палаты. Артемон Сергиевич, видно, что не старался обременять себя милостьми Государскими; и для того, благодарив Государя, сказал, что он уже исправился и намерен того же лета строить себе палаты. И в самом деле приказал заготовлять материалы к строению; но тогда во всей Москве не было в привозе камня для фундамента. Слух о сем в городе разнесся, что Боярин Матвеев хочет строить палаты, но за тем не начинает, что нет камня на основание дома. Стрельцы и Народ, собравшись между собою, переговорили, и несколько человек на другой день пришли к Боярину, сказывая, что Стрельцы и Народ слышали, что он нигде не нашел купить камня, так они ему кланяются, то есть дарят, камнем под целый дом. Друзья мои! отвечал Боярин, я подарков ваших не хочу; а ежели у вас камень есть, то продайте мне, я богат и могу купить. Присланные ответствовали, что пославшие их сего каменья не продадут ни за какие деньги, а дарят своего Благодетеля, которой им всякое добро делал; при чем просили его неотступно, чтобы он приказал те каменья принять. Долго не склонялся Боярин, но наконец согласился и приказал привезть. Но в какое пришел он удивление, когда на другой день увидел полон двор навезенных каменьев с могил. Выбранные говорили ему: Привезенныя каменья взяты нами с гробов отцов и дедов наших; и для того-то мы их ни за какия деньги продать не могли, а дарим тебе нашему Благодетелю».
Прошло сто лет между смертью боярина Матвеева и изданием «Истории…», многие обстоятельства и сам язык эпохи XVII века оказались забыты. Вся история о строительстве матвеевского дома, судя по стилю приведенного рассказа, позднего происхождения. В ней демонстрируется общее отношение к Артамону Сергеевичу Матвееву, воплотившему в своей судьбе представления современников Новикова о настоящем царском слуге. Он полностью предан своему самодержцу и забывает в службе о себе и своих интересах. Конечно, действительность была далека от такой идиллической картины, но хождение подобных рассказов показательно само по себе.
Продолжением истории, подробно изложенной Николаем Ивановичем Новиковым, стал разговор боярина Матвеева с царем Алексеем Михайловичем. Кстати, боярином он стал только под конец его царствования, но упоминание этого чина здесь говорит об уважении к царедворцу:
«Боярин не отпуская их и не принимая каменья, тотчас поехал к царю и уведомил его о сем неслыханном случае. Но Царь ответствовал ему: Пойми, друг мой, сей подарок от Народа; знатно, что они тебя любят, что гробы родительские обнажили, для того чтоб сделать тебе угодность. Такой подарок и я бы охотно принял от Народа. Боярин возвратился домой, принял каменья, дарил их, но они ничего не приняли; и так отпустя их, начал строить дом»[182].
Каменные палаты А. С. Матвеева действительно были выстроены между Покровкой и Мясницкой улицей; еще во времена Новикова их можно было увидеть в приходе Никольской церкви, что в Столпах. В этом доме Н. И. Новикову показывали какие-то неизвестные письма царя Алексея Михайловича Артамону Матвееву с поразившим известного издателя обращением: «Друг мой, Сергеич» (правда, цитата из этого письма, приведенная в предисловии к «Истории о невинном заточении…», очень сомнительна с точки зрения языка XVII века). Городской усадьбой Матвеева владели наследники по женской линии из рода князей Мещерских, но в начале XIX столетия они продали его палаты. Позже, во второй половине XIX века, на этом месте в начале Армянского переулка (дома № 7 и 9) были выстроены доходные дома. Церковь Николы, что в Столпах, и расположенный рядом фамильный склеп Матвеевых, устроенный канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым, снесли в 1930-х годах…
Сын дьяка Артамон Сергеевич Матвеев получил свое имя при крещении по имени святого Артемона Лаодикийского 13 (23) апреля. В день именин он позже праздновал и день рождения[183]. Обычно возраст Артамона Матвеева определяется по записи на надгробной плите, где сказано, что он погиб 15 мая 1682 года, когда ему было 57 лет. Однако эти сведения явно были основаны на воспоминаниях ближайшего родственного окружения Матвеева. И здесь возможны ошибки, так как записей о рождении тогда не велось. Сравнительно недавно историками были обнаружены сведения о жилецком разборе 1643 года, где упоминается, что «жильцу Матвееву» (первый его чин в службе) в тот момент было двадцать лет. Сведения при разборе приводились на основании личных «сказок» служилых людей, поэтому более вероятно, что Артамон Матвеев родился около 13 апреля 1623-го, а не 1625 года. Кроме того, эта дата лучше соотносится с известным правилом о начале службы с пятнадцати лет, а именно в 1638 году Артамон Матвеев и был записан в жильцы.
В рассказах о жизни Матвеева можно встретить утверждения о появлении его во дворце еще ребенком и вхождении в круг других молодых людей, вместе с которыми воспитывался царевич Алексей. Однако имена стольников и наперсников детских игр будущего царя Алексея Михайловича известны, и Матвеева среди них не было. Матвеев и по возрасту был несколько старше, а значит, дружеское расположение молодого царя, заметное по переписке с Матвеевым уже на рубеже 1640–1650-х годов, связано с чем-то другим.
Объяснение находится в донесениях шведского резидента в Москве Иоганна де Родеса, упомянувшего, что Матвеев приходился пасынком главе Посольского приказа думному дьяку Алмазу Иванову[184]. Дьяк, имевший право доклада царю и Думе, и мог ввести своего родственника в «Верх», как назывались царские покои. Ну а дальше всё зависело от Артамона Матвеева и его службы. За долгие десятилетия при дворе он сумел доказать свою незаменимость в царском окружении. Настолько, что именно он, а не кто-нибудь другой из родов боярской элиты — князей Черкасских, Трубецких, Одоевских и Голицыных, родственников первой жены царя Милославских, заменит царю Алексею Михайловичу боярина Бориса Морозова. И станет третьим по счету, после Морозова и князя Ивана Борисовича Черкасского, «премьер-министром» в XVII веке