. Назначения на службу на Валуйку для встречи послов могли быть сделаны в 1641 году как из этого войска, так и непосредственно из Посольского приказа. Поэтому обстоятельства начала службы Артамона Матвеева остаются неясными.
Выскажем предположение, что начало службы Артамона Матвеева, получившего, по его словам, чин стрелецкого головы 3 февраля 1642 года, могло быть связано с громким делом об убийстве в дороге турецкого посланника Магмет-Чауша. В те самые дни, когда Матвеев получил свой чин, в Валуйках допрашивали выживших после нападения неизвестных разбойников гонца Богдана Лыкова и толмача Афанасия Буколова, возвращавшихся из Турции вместе с погибшим посланником[203]. Не было ли назначение Артамона Матвеева, по поводу которого он оговаривался — «и в Посольском приказе в записной книге о том написано», как-то связано с организацией встречи или проводов оставшихся в живых членов посольства в Москву?
Следующая служба, упомянутая Артамоном Матвеевым, была под началом стольника и воеводы князя Матвея Васильевича Прозоровского в Переславле Рязанском. Это назначение никак не могло приходиться на царствование Михаила Федоровича, как писал автор «Истории о невинном заточении…». Оно датируется 1646 годом, когда в начале царствования Алексея Михайловича был задуман и осуществлен первый наступательный поход в Крым. Хотя не исключено, что память подвела Матвеева и он имел в виду службу с другим князем, Иваном Семеновичем Прозоровским, тоже назначавшимся рязанским воеводой, но в 1642 году[204].
Другие службы Артамона Матвеева в начале царствования Алексея Михайловича восстанавливаются более надежно. 17 сентября 1646 года, «на осень», в Большой полк в Белгороде был назначен боярин и воевода Никита Иванович Одоевский; зимой, до 6 декабря, он находился со своим полком в Ливнах, после чего 12 декабря все полки были отпущены по домам[205]. Упоминание о ливенской и белгородской службах полностью соответствует сведениям челобитной Артамона Матвеева и относится к концу 1646 года. Остальные назначения датируются: в Карпове Сторожевье — концом 1646 — началом 1647 года, в ЦаревеАлексееве городе — 1649-м, «на Волуйке на размене» — осенью 1651 года. По разрядным книгам, окольничему князю Дмитрию Алексеевичу Чертенку-Долгорукову было указано ехать «на розмену на Волуйку» для проводов в Крым послов Прокофия Семенова сына Коптева и подьячего Якова Ушакова 3 сентября 1651 года[206]. То есть от начала службы на Волуйке, до нового назначения туда же «на размену» прошло десять лет, и за это время служебное положение Артамона Матвеева не сильно изменилось.
В тени Переяславской рады
Свой шанс при дворе царя Алексея Михайловича Артамон Матвеев получил благодаря гетману Богдану Хмельницкому. Точнее, после начавшегося процесса переговоров с гетманом Войска Запорожского, обратившегося к царю Алексею Михайловичу в 1648 году за поддержкой для защиты православных христиан. Так начиналось малозаметное для всех движение к принятию казачества Малой Руси под «высокую царскую руку».
Хорошо известны основные вехи этого процесса, связанные с решением Земского собора о принятии Войска Запорожского в подданство 1 октября 1653 года и последовавшей общей присягой царю на Переяславском майдане[207], или Переяславской раде, 8 января 1654 года. Казаки становились союзниками в объявленной войне с польским королем. И немалый вклад в тайные переговоры в этом направлении сделан Артамоном Матвеевым.
Переговоры с Хмельницким, поднявшим мятеж в Речи Посполитой, как говорилось, должны были до поры вестись в тайне, чтобы польская сторона не использовала их как предлог для обвинения в нарушении Поляновского мирного договора 1634 года, заключенного после неудачной войны за Смоленск. Каким бы притеснениям, по словам казаков Войска Запорожского, они ни подвергались, всё это оставалось внутренним делом Речи Посполитой. Вступление в войну могло видеться набожному царю Алексею Михайловичу как грех нарушения присяги при заключении договора о мире. Поэтому первые контакты с гетманом и представителями Войска Запорожского, приезжавшими в Москву, велись особым образом, через доверенных лиц, передававших информацию напрямую от царя Алексея Михайловича гетману Богдану Хмельницкому. В ближайшем царском окружении это были бояре Борис Иванович Морозов, Илья Данилович Милославский и патриарх Никон. Но были еще и исполнители, лично встречавшиеся с гетманом Богданом Хмельницким, так никогда и не побывавшим в Москве. Одним из таких людей стал Артамон Матвеев, рассказавший о своих посылках к гетману Хмельницкому «призывать в подданство» сразу же за перечислением служб 1640-х — начала 1650-х годов[208]. С 1646 года его отчим дьяк Алмаз Иванов служил в Посольском приказе и сам был членом посольств в Речь Посполитую, что, видимо, и предопределило первое «дипломатическое» поле деятельности Матвеева.
Переломным в переговорах с гетманом Богданом Хмельницким стал 1653 год. 24 апреля из Москвы в Речь Посполитую отправилось «великое посольство» князя Бориса Александровича Репнина, Богдана Матвеевича Хитрово и дьяка Алмаза Иванова. У московских послов была сложная задача: в последний раз попытаться договориться с польским королем Яном Казимиром о мире, когда уже все были готовы вступить в войну. Чуть позже, 13–14 мая, из Москвы провожали посланников гетмана Богдана Хмельницкого Кондрата Бурляя и Силуяна Мужиловского. Они покидали столицу в сопровождении Артамона Матвеева, получившего наказ о «тайных переговорах», подтвержденный еще личным посланием гетману от патриарха Никона. Хотя это и были будущие союзники, Матвеев держался со старшиной Войска Запорожского настороженно и не раскрывал планов царя Алексея Михайловича. Настолько, что в ответ на попытку писаря Ивана Выговского начать разговор о якобы начавшемся походе царя Алексея Михайловича на Смоленск определенно отвечал: «Несбыточное то дело воевать Смоленск». Такой ответ вполне соответствовал реалиям лета 1653 года и действовавшему договору между московским царем и польским королем. На обратном пути из Чигирина в Москву Артамон Матвеев даже провел осторожную разведку и установил, что стотысячное гетманское войско делилось на 17 полков.
Задача Матвеева состояла в подготовке почвы для союзных действий с гетманом Богданом Хмельницким. И ему это блестяще удалось. Он добился — правда, только на словах — согласия гетмана на прием «в вечное холопство». Важным тактическим преимуществом после этих переговоров стало полученное при его посредничестве обещание Богдана Хмельницкого дожидаться результатов посольства к польскому королю боярина князя Бориса Александровича Репнина. Необходимо было большое красноречие, чтобы склонить Хмельницкого к невыгодному для него промедлению в делах принятия Войска «под высокую руку» московского царя, так как сам гетман не хотел заключать никакого мира с королем Яном Казимиром[209].
Послы, вернувшиеся из Львова, где их принимали король Ян Казимир и его советники, рассказали об отказе польской стороны обсуждать дела казаков Войска Запорожского и преследование православных «в Литве». Царю Алексею Михайловичу особенно запомнился рассказ о том, как его дипломатов принимали «со смехом и щелканьем сабельным». Угроза дипломатам оружием и отказ от обсуждения поставленных вопросов, вместе с существовавшим со времен Смуты вопросом об умалении царского титула, стали основанием для резкого разворота к решению о принятии казаков Войска Запорожского под «царскую высокую руку». Вскоре была объявлена война «за царскую честь»[210].
Артамон Матвеев оставался доверенным человеком царя Алексея Михайловича в контактах с Богданом Хмельницким. Когда решение о принятии казаков в подданство царя Алексея Михайловича было поддержано Земским собором 1 октября 1653 года, необходимо было подтвердить его присягой казаков Войска Запорожского. Их, конечно, еще не рассматривали как обычных подданных московского царя, но в ответ на обещанное покровительство ожидали гарантий ввиду совместных действий в начинавшейся войне с Польшей. Никто не знал, как должна быть организована присяга; прецедентов не существовало, поэтому сторонам оставалось договариваться о приемлемых шагах в направлении взаимовыгодного союза.
Принимать присягу гетмана Богдана Хмельницкого было направлено посольство во главе с боярином Василием Васильевичем Бутурлиным, окольничим Иваном Васильевичем Алферьевым и думным дьяком Ларионом Дмитриевичем Лопухиным (он и раньше ездил в гонцах к Хмельницкому). Еще один участник прежних посольств к гетману стрелецкий голова Артамон Матвеев должен был снова провожать послов в гетманскую ставку. Конечно, его функции не исчерпывались одной охраной. Включение такого человека, как Матвеев, хорошо знавшего обстоятельства тайных переговоров с Хмельницким, было не случайным. Понимали это и московские послы. Когда их миссия была исполнена, именно Артамон Матвеев был отослан с «сеунчем» — радостной вестью к царю о состоявшейся присяге Войска Запорожского на Переяславской раде 8 января 1654 года.
Для царя Алексея Михайловича это был важнейший момент; в искреннем порыве — получилось! — он лично наградил сеунщика, пожаловав его кафтаном с царского плеча и бросив к ногам дорогую шапку. Такую сцену невозможно было забыть! Даже после объявления войны польскому королю в защиту «царской чести» оставалась возможность отказа казаков Войска Запорожского от прежних договоренностей, а это сразу означало бы крах всей начатой кампании. Оставлять «черкас» за спиной было никак нельзя, и совсем другое дело, когда они присягнули царю на верность. Теперь царь Алексей Михайлович начал готовиться к войне. Артамон Матвеев, уже замеченный и выделенный перед всеми на публичной встрече гонцов, сообщивших о Переяславской раде, вместе со своим приказом стрельцов был назначен царем Алексеем Михайловичем в свой Государев полк.