олковникам верных стрелецких приказов — Семену Полтеву и Артамону Матвееву. По документам сыска, они получили указ «тех людей бити и рубити до смерти и живых ловити».
Всё было исполнено, как приказал царь Алексей Михайлович. Еще один мемуарист, беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, рассказал о массовых расправах с челобитчиками царю. Большинство пришедших в Коломенское были безоружными людьми, подчинившимися зову толпы или обыкновенному любопытству. По сведениям Котошихина, стрельцы «пересекли и переловили» более семи тысяч человек, «а иные розбежались». Многие люди, которых оттеснили к реке Москве, вынуждены были искать спасения в воде; при этом потонуло больше ста человек. Расправы продолжились вечером и ночью; одних (108 человек, как сообщает Котошихин) повесили, а других утопили, «а иным пущим вором того ж дни в ночи учинен указ: завязав руки назад, посадя в болшие суды, потопили в Москве реке». Новые казни, уже публичные, были проведены на Лубянке и Болоте на следующий день, 26 июля. После этого много недель в Москве продолжались сыск и следствие…
Спасение царской семьи стрельцами полка Артамона Матвеева, конечно, уже никогда не будет забыто, и доверие царя к своему другу останется неизменным. Но оплачено оно было кровью бунтовщиков, которых не щадили ни тогда, ни потом, во время начавшейся разинщины.
Артамон Матвеев и дальше помогал царю Алексею Михайловичу там, где можно было положиться только на самых доверенных людей. Такой службой стало его участие в организации суда над патриархом Никоном. Ссора царя и патриарха плохо сказывалась на всем, что происходило в Московском царстве. С отсутствием патриаршей молитвы в Москве связывались тяжелые поражения царской армии в битвах под Конотопом, а еще на реке Полонке 18 июня 1660 года и под Чудновым 22 октября 1660 года. Продолжались и экономические неурядицы, так как медные деньги были отменены не сразу после бунта, а почти год спустя, 15 июня 1663 года. И эти «нестроения» тоже добавляли поводов для недовольства.
Матвеев сам рассказал в своих челобитных о том, как был приставом у вселенских патриархов, приехавших в Москву на церковный суд в 1666 году. Церковный собор 1666/67 года, известный низвержением патриарха Никона из сана и началом Раскола церкви, готовился очень долго. Приезд патриархов, имевших право церковного суда над Никоном, надо было организовать, а самого Никона, жившего в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, — заставить дожидаться открытия собора. Об участии Артамона Матвеева в подготовке церковного собора практически ничего не известно. Но все-таки есть факты, косвенно свидетельствующие, что он помогал царю в организации суда над Никоном. Хотя бы потому, что одним из тех, кому была поручена организация «соборного дела», был думный дьяк Алмаз Иванов, несколько раз участвовавший в личных переговорах с Никоном. Через своего отчима Артамон Матвеев должен был хорошо знать, как продвигалось дело о подготовке церковного суда над патриархом.
«Дело Никона» решительно сдвинулось после нескольких лет неудачных попыток отрешения его от патриаршества только в конце 1662 года. Таково было еще одно следствие летнего Медного бунта, так как Никона не было рядом с царем Алексеем Михайловичем, когда он должен был остановить толпу мятежников в Коломенском. Царь, видимо, внутренне преодолел многое из того, что его могло связывать с патриархом. 21 декабря 1662 года, в день Петра митрополита, в кремлевском Успенском соборе было объявлено о решении рассмотреть вины патриарха, не «радеющего» о «вдовствующей» более четырех лет Церкви. Для этого царь Алексей Михайлович решил созвать церковный собор с участием вселенских патриархов. Никон совершил отчаянную попытку объясниться с царем и, вопреки прежним клятвам, приехал в Москву сразу после праздника Рождества, но не был принят Алексеем Михайловичем: въезд в Москву ему был запрещен[253].
Первая задача состояла в получении согласия константинопольского патриарха Дионисия и других восточных патриархов — Иерусалимского, Александрийского и Антиохийского — на церковный суд над московским патриархом. С царскими грамотами в Константинополь уже 1 января 1663 года был отправлен греческий иеродиакон Мелетий. Одновременно он исполнил тайную миссию и узнал о настроениях восточных патриархов, оценил их готовность приехать в Москву по зову царя Алексея Михайловича. Диакон Мелетий несколько раз ездил в непростые и опасные посольства в Костантинополь. В сентябре 1664 года состоялась еще одна его поездка под охраной стрельцов разных приказов, в том числе приказа Артамона Матвеева[254]. Стрельцы Данила Иванов и Иван Тихонов привезли в Москву грамоты и должны были доложить своему непосредственному стрелецкому начальнику о том, как продвигались дела с приглашением в Москву восточных патриархов.
В декабре 1664 года, ровно два года спустя после объявления о решении царя Алексея Михайловича судить Никона, патриарх сделал еще одну попытку объясниться с царем и вновь приехал в Москву. Похоже, на этот раз его спровоцировали на действия, нарушавшие прямой царский запрет. В результате личный «раскол» в отношениях царя и патриарха стал еще более глубоким. По предпринятому тогда розыску, всю вину возложили на боярина Никиту Ивановича Зюзина, обнадежившего Никона, что царь ждет встречи с ним. При этом выяснилось, что боярин Зюзин вел какие-то предварительные разговоры с «Офанасьем» — Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным и «Артемоном» — Артамоном Сергеевичем Матвеевым. Ордин-Нащокин, занятый подготовкой большого собора для решения дел с Речью Посполитой, высказывался о желательности присутствия в этот момент патриарха в Москве, но, конечно, это не означало, что он звал Никона в Москву. А про слова Артамона Матвеева вообще ничего не стали выяснять, и это, видимо, было не случайно[255].
Стрелецкий полковник Матвеев был каким-то образом задействован в деле о приезде Никона в Москву. История получилась громкая, потому что ростовский и ярославский митрополит Иона и остальные священнослужители, бывшие тогда в Успенском соборе, от неожиданности подчинились патриарху Никону и получили от него благословение. Сам Никон в прямом и переносном смысле вернул себе посох митрополита Петра — символ патриаршей власти. Но ненадолго, потому что царь Алексей Михайлович заставил Никона посох отдать. После этого и было открыто упомянутое дело боярина Зюзина. Многое объясняет одна деталь: в организации тайного приезда Никона в Москву участвовали стоявшие на карауле стрельцы приказа Артамона Матвеева. Они получили приказ о пропуске «звенигородского архимандрита» (так должен был назваться Никон), но кто, если не глава стрелецкой стражи в этот день мог отдать такой приказ?
Предположим, Артамон Матвеев все-таки был среди тех, кто позвал патриарха Никона в Москву. В этом случае логичнее всего предположить, что он просто использовал Никона, рассчитывая одновременно дискредитировать Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина и его идею собора, против которой выступал «конкурент» Нащокина в посольских делах думный дьяк Алмаз Иванов. Собор, кстати, так и не состоялся, а для будущего суда над Никоном появлялся еще один аргумент — о нарушении им царского указа.
Начиная с 1663/64 года появляется еще один важный источник, на основании которого можно узнать о службах Матвеева, — приходо-расходные книги Тайного приказа (за более раннее время они не сохранились). Деятельность полковника Матвеева и его стрелецкого приказа хорошо заметна по этим «бухгалтерским» записям. Важно напомнить, что Тайный приказ находился под личным управлением царя Алексея Михайловича.
Первая запись в приходо-расходных книгах Тайного приказа, где упомянуто имя Артамона Матвеева, говорит о поступлении 3400 рублей для выдачи «государева жалованья Артемонова полку Матвеева рейтаром» 29 марта 1664 года. В отличие от пеших стрельцов, рейтары — конное войско «нового строя», куда было записано немало провинциальных дворян, ранее служивших в поместной коннице. В рейтары «прибирались» служилые люди (дети боярские, стрельцы и казаки) из недавно основанных Верхнего Ломова и Тамбова. Набор нового полка под командованием полковника и стрелецкого головы, получавшего власть не только над стрельцами своего приказа, но и еще над рейтарами, возможно, свидетельствовало о каком-то плане создания хорошо защищенного доспехами, подготовленного и оснащенного огнестрельным вооружением (мушкетами, пистолетами) регулярного войска. Одновременное командование пехотным и конным полком могло бы усилить позиции Матвеева, ввести его в состав генералитета. Но командовать рейтарами ему в итоге не пришлось. После того как к концу лета 1664 года было набрано 740 человек, их передали под управление других командиров.
Вся эта история с набором рейтарского полка интересна еще и потому, что в приходо-расходных книгах был упомянут «рейтарский ротмистр» Кирилл Полиевктович Нарышкин. Это прямое указание на служебные связи Артамона Матвеева и будущего отца царской невесты Натальи Кирилловны Нарышкиной. Известно и о службе старшего из братьев Нарышкиных, Федора, — в полуголовах стрелецкого приказа Артамона Матвеева[256].
Сила Артамона Сергеевича Матвеева, исполнявшего сразу многие царские службы, держалась на таком тесном взаимодействии и устойчивых связях с людьми, служившими под его началом в стрелецком полку. Для своих стрельцов Матвеев явно был «отцом-командиром», вместе с которым они воевали в походах, а возвратившись в Москву, нередко несли службу во дворце. Например, упомянутый полуголова Федор Нарышкин с 1657 года неоднократно заменял Матвеева во время караульной службы во дворце.
Повседневная деятельность стрельцов, живших в столице, была также связана с разнообразными поручениями и хозяйственными делами. Для стрелецких полковников важно было добыть для своих стрельцов выгодные подряды, обеспечить их дополнительным доходом, чему способствовали личные связи Артамона Матвеева. Причем касалось это не только матвеевского, но и других стрелецких приказов, где командовали близкие царю Алексею Михайловичу полковники. Например, стрельцы приказа Артамона Матвеева, наряду с другими стрельцами еще из шести приказов, участвовали осенью 1664 года в строительстве деревянной церкви Рождества Христова с приделами в царской дворцовой резиденции в Измайлове. Из 109 плотников 30 служили под началом Артамона Матвеева, из 145 «извощиков», кто «возил бревна и доски», — 34, и все они получили по полтине денег за свою работу. Годовое стрелецкое жалованье было в размере 6–10 рублей, поэтому стрельцы охотно занимались «прибыльным» для себя делом